Полночь
Шрифт:
«Дорогой Остин…
Нервно оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти свидетелей этого представления, но кабинет пуст.
Дорогой Остин?!
Что за чушь?! Отец никогда не называл меня по имени.
Лишь сын.
Долбанный, мать его, сын.
Просто.
СЫН.
Опускаю глаза и продолжаю чтение, с остервенением вцепившись в края пергамента:
«Судя по тому, что ты читаешь
С любовью, отец.»
Внизу письма дата и печать, поставленная за неделю до его смерти. За грёбаную неделю до того, как его прикончили.
Сука!
Со всей силы пинаю рядом стоящее кресло и ощущаю боль в ноге, согнувшись.
Гордится он, блять!
Где была твоя гордость, когда я был маленьким? Разве не ты меня постоянно отчитывал за оплошность? Каждый день превратил в долбанный ад, где я старался быть похожим на тебя!
Я старался изо всех сил, и никогда не слышал ёбаного «горжусь тобой, сын».
— И теперь, когда ты мёртв, ты заявляешь мне, что горд?! Какого хрена ты не сказал мне этого раньше, когда я так нуждался в твоём понимании?! — кричу я, сжимая в руке злосчастный пергамент. — Какого хрена?!
Хватаюсь за спинку кресла, пытаясь отдышаться. Пытаясь прийти в себя и отпустить нахлынувшую ярость, смешанную с обидой. С обидой долгих лет, что хранилась где-то в грудной клетке. Что порой мешала вздохнуть полной грудью.
Выравниваюсь и подхожу к двери, открыв её. Брудствера и след простыл.
В глазах начинает непривычно щипать, поэтому я преподношу ладони к лицу, пытаясь растереть это чувство. Убрать. Закопать поглубже. Оставить там, с мёртвым телом своего отца.
Сам не понимаю, как оказываюсь на полпути к выходу из Академии, но будучи у главной двери — пинаю её ногой, словно она виновата в том, что мой отец идиот.
И вот она. Причина моей ненависти последние два года. Такая правильная, такая аккуратная, такая…живая. Вздрогнувшая от удара о каменную кладь дверью и смотрящая на меня этими огромными карими глазами.
Идиотка-Прайс.
Открываю рот, чтобы бросить в неё чем-то ядовитым. Словами, что ударят посильнее, словно пощёчина, чтобы весь её правильный и идеальный мир покачнулся и рухнул.
Потому что этот ёбаный мир не идеален.
И никогда не был таким, долбанная ты дура.
«Горжусь за мужчину, которого я воспитал».
Мужчину, а не сопляка, что пытается унизить девушку лишь для того, чтобы стало легче.
Ком, застрявший в горле, превратился в настоящую глыбу, став помехой для любого произнесённого слова. Не сегодня. Не сейчас. Не тогда, когда она застала меня в таком состоянии.
Сжимаю пергамент в руке и прохожу мимо неё, направляясь в общежитие, окунувшись в очередной омут воспоминаний.
***
Он в очередной раз вздрагивает во сне, крепко сжимая пальцы в кулак на правой руке. Я осторожно поднимаюсь над Остином, всматриваясь в его умиротворённое лицо, но
морщинка между его бровей говорит об обратном. Скорее всего, ему снится что-то плохое.Прошло всего около сорока минут с того момента, как он уснул, а у меня уже не хватало терпения лежать с ним рядом. Не от того, что он дёргался во сне, а из-за того, что меня терзали мысли и опасения.
Почему-то после его слов о том, что он вспомнил, я поняла, что осталось немного. Немного до того, как он вспомнит кто я.
Та дурочка, идиотка-Прайс.
И что будет дальше? Что будет, когда он вспомнит?
Скорее всего, приносить оружие было моей не самой лучшей идеей, и именно поэтому прямо сейчас я встаю с кровати и направляюсь на кухню, чтобы забрать пистолет со стола.
И всё же, что будет дальше?
Он отправится мстить? Без ничего?
Да, есть предположения, что он свяжется с Чарльзом и направится в штаб. Заберёт там все свои вещи…и…и что потом? Отправится к Уроборос?
Теперь это всё кажется таким мелочным по сравнению с тем, насколько сильно он тебя возненавидит, Джейд. Можно ли ненавидеть человека ещё больше?
Думаю, да. Ведь я лгала ему. Этих чёртовых две недели водила его за нос, пытаясь убедить во лжи, которую преподнёс мне штаб.
Это не оправдание, Джейд.
Ты согласилась. Точка.
Опускаю голову, взглянув на пистолет и хватает всего секунды, чтобы представить, как я пускаю себе пулю в лоб. Ну и зачем? Устала? Тряпка!
Единственный человек, который действительно мог решиться на это и был бы оправдан — это Остин. Потому что он потерял всё. Всё то, что на данный момент есть у тебя, Прайс.
Кладу пистолет обратно на стол и тяжело выдыхаю, направившись обратно в спальню. На полпути замираю у приоткрытой двери в гостиную. Некоторое время топчусь на месте, пытаясь рассмотреть куски бумаги, что развешаны по стене, а затем толкаю дверь рукой, заметив, что от каждого из листков идёт красная нить, направленная на другой лист.
Их несколько.
На том что левее, написано:«Девушка по имени Элизабет. Она мертва».
Рядом, что находится чуть правее:«Женские руки. Щенок».
Немного выше висит лист побольше, на котором текст написан красной ручкой: «Выстрелы. Белый кафельный пол. Горшок падает и разбивается. Много мужских голосов, и её мёртвое тело. Мудила-полицейский плачет. Что-то тяжёлое на моих плечах. Я теряю сознание»
Только сейчас я начинаю замечать, как ускорилось моё обрывистое дыхание, потому что мёртвая тишина была нарушена. Возвращаюсь к пальто, достаю из кармана телефон и пытаюсь найти номер Гэвина, вновь остановившись возле стены.
Мой взгляд скользит от дисплея телефона обратно на стену, в тот момент, когда начинают идти гудки и я читаю очередной косо-написанный текст:«Мой отец готовит меня к чему-то. Постоянно водит меня стрелять по мишеням, а затем мы направляемся к портному, чтобы он взял с меня мерки. Отец говорит, что я должен научиться постоять за себя, потому что ТАМ всё иначе. Где ТАМ?»
— Алло? — слышится на том конце, но всё моё внимание на маленьком обрывке.
Размазанные чернила и кривой почерк. Будто писали ночью, на коленке.