Полночный вальс

Однажды утром ее подозрения подтвердились: он прибыл в особняк Блайдонов с тремя дюжинами ярко-алых роз и положил их к ногам Белл посреди холла. Опустившись на одно колено, он произнес:

За взгляд один удивительный твой Своим расплачусь я сполна, А коль поцелуем одаришь — отныне Забуду про вкус я вина.

Ту жажду, что душу измучить готова, Я лишь божеством утолю, Но даже чашу с нектаром Иова Не стану менять на твою.

На этот раз он почти достиг цели. Глаза Белл затуманились, а услышав слова о поцелуе и чаше, она невольным жестом прижала руку к сердцу.

— О Джон! — вздохнула она.

Но тут разразилось бедствие.

По лестнице спускалась Персефона.

— Джон! — с восторгом воскликнула она. — Это же мое самое любимое!

Как вы узнали?

Опустив голову, Джон стиснул кулаки. Белл поспешно переместила ладонь с сердца на бедро.

— Мой отец часто читал эти стихи моей матери, — продолжала Персефона, зарумянившись от удовольствия. — Эти строки каждый раз переполняли ее счастьем.

— Могу себе представить… — пробормотала Белл.

Джон робко взглянул на нее.

— И видите ли, эти стихи особенно подходили моей матушке, — добавила Персефона. — Ее звали Селия, упокой, Господи, ее душу.

— Очень интересно, — сказала Белл, не сводя глаз с Джона. Тот мудро держал язык за зубами.

— Они называются «Песнь. К Селии» Бена Джонсона, — с улыбкой пояснила Персефона.

— Вот как? — сухо заметила Белл. — Джон, кто такая Селия?

— Мать Персефоны, разумеется.

Белл в душе восхитилась его невозмутимостью.

— Что ж, я рада, что эти строки принадлежат перу Джонсона. Мне было бы ненавистно думать, что вы посвящали стихи какой-то Селии, Джон.

— Почему бы и нет? Селия — чудесное имя.

Белл ответила ему вымученно-приятной улыбкой.

— А по-моему, имя Белл срифмовать гораздо проще.

— Не сомневаюсь в этом, но я предпочитаю преодолевать трудности. Вот скажем, Персефона… с этим именем можно было бы сочинить поэму, достойную моего таланта.

— О, довольно! — рассмеялась Персефона.

— Итак, Персефона… гм… дайте-ка подумать. Можно было бы, конечно, зарифмовать ее с драконом, но выходит как-то неизящно.

Белл не сумела устоять перед мягким юмором Джона.

— А как насчет лимона? — подсказала она.

— Вот это другое дело. Я немедленно принимаюсь за работу.

— Ну, довольно насмешек, юноша, — по-матерински взяв Джона за руку, прервала Персефона. — Я и не подозревала, что вы поклонник Бена Джонсона. Он — мой любимый поэт. А вам нравятся его пьесы? Обожаю «Вольпоне», хотя это не особенно веселая вещь.

— Сейчас мне и самому невесело.

Хихикнув в ладонь, Персефона закивала.

— Вот и хорошо! Недавно я видела театральную афишу. Надеюсь, кто-нибудь вызовется сопровождать меня.

— Я был бы рад оказать вам услугу.

— Впрочем, нам не следует брать с собой Белл. Я не уверена, что это зрелище подходит для незамужних леди, а Белл и без того не раз намекала мне, что я недостаточно строга для компаньонки.

— Белл и вправду так говорила?

— Разумеется, она выразилась иначе, но я-то поняла, откуда ветер дует!

— Без меня вы в театр не пойдете, — вставила Белл.

— Пожалуй, нам придется взять ее с собой, — с преувеличенно громким вздохом заметил Джон. — Она бывает такой упрямой, если что-нибудь задумает!

— О, перестаньте! — повернулась Белл. — И не забывайте о своей работе. Должны же вы хоть что-нибудь написать.

— Полагаю, вы правы, — отозвался Джон, кивнув Персефоне, уходящей в гостиную. — Творению «Персефона на лимоне», несомненно, уготована судьба шедевра.

— Если вы немедленно не приметесь за работу, вас ждет еще один шедевр — «Белл выгоняет вас в метель».

— Ох, от страха я не держусь на ногах!

— И поделом вам!

Джон поднялся, встал в актерскую позу и, вытянув руку, с завыванием прочел:

— Персефона на лимоне нам поет неугомонно… — Он сверкнул ребяческой усмешкой. — Ну, что вы скажете?

— По-моему, это восхитительно.

Нагнувшись, Джон поцеловал ее в нос.

— Говорил ли я вам, что за последние несколько недель мне довелось смеяться больше, чем за всю предыдущую жизнь?

Белл молча покачала головой.

— Так оно и есть. И этим я обязан вам. Ума не приложу, как вы этого добились, но вы лишили меня злости. Годы обид, боли и скитаний ожесточили меня, но теперь я вновь способен смеяться.

И прежде чем Белл успела сказать ему, что этой тирады ей вполне достаточно, Джон вновь поцеловал ее и ушел.

Несколько последующих вечеров Белл провела, сидя в постели с разбросанными вокруг томиками стихов. «В следующий раз ему не одурачить меня какой-нибудь „Песней“, посвященной Селии, — думала она. — Я заранее подготовлюсь к бою».

Она опасалась, что Джон попытается выдать за свои стихи одного из современных поэтов. Гувернантка Белл предпочитала классику, а стихотворение «Ее краса подобна ночи» она узнала лишь благодаря шумной популярности лорда Байрона.

Поспешно предпринятый поход по книжным лавкам обогатил ее библиотеку «Лирическими балладами» Вильяма Вордсворта и Сэмюэла Тейлора Колриджа, а также «Песнями невинности и опыта» малоизвестного поэта Вильяма Блейка. Приказчик в лавке заверил — Белл, что когда-нибудь Блейк прославится, и попытался навязать в придачу «Союз неба и ада», но Белл отказалась, решив, что в таких стихах Джон вряд ли станет искать романтики.

С улыбкой на лице Белл открыла «Песни» и начала листать страницы, читая вслух попадавшиеся на глаза строки.

Тигр, тигр! Жар очей, Грозный царь лесных ночей, Чьей бессмертною рукой Страшный облик создан твой? Поджав губы, она покачала головой.

— Странные эти современные поэты. — Еще раз покачав головой, она вернулась к чтению.

Внезапно ее занятие прервал глухой стук. Белл затаила дыхание. Что такое?

Стук повторился.

Несомненно, он раздавался за окном. Охваченная ужасом, Белл выскользнула из постели, бросилась на "пол и на четвереньках подползла к туалетному столику. Быстро взглянув в сторону окна, она схватила оловянный подсвечник, который Эмма подарила ей на день рождения.