Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Пьесы (1911–1921)
Шрифт:
Ст. 14. — Дриады — лесные нимфы, обитающие на деревьях, вместе с которыми они погибают. Уловив отголосок этой строки в «Поэме без героя» Ахматовой («...Свидетель всего на свете, / На закате и на рассвете, / Смотрит в комнату старый клен, / И, предвидя нашу разлуку, / Мне иссохшую черную руку, / Как за помощью, тянет он»), П. Е. Поберезкина объясняет: «У обоих поэтов образ ветвей — «черных рук» восходит к мифологическим представлениям, но литературным источником может быть тринадцатая песнь “Ада” Данте, где повествуется о превращенных в деревья душах самоубийц» (Поберезкина П. Е. Анна Ахматова и Николай Гумилев: К вопросу о гумилевских аллюзиях в творчестве Ахматовой // Ахматовские чтения.
Ст. 26. — Зевс — отец богов и родоначальник царей. В древнейшие времена — бог грома, дождя и неба; отсюда, по всей вероятности, часто используемый Гомером эпитет — «громовержец».
Ст. 32–33. — Превращение убитых «братьев» Эхиона в камни является своеобразным добавлением Гумилева к изложенной выше легенде об их происхождении.
Ст. 39. — Пентей — сын Эхиона и Агавы, будущий правитель Фив. Согласно Еврипиду («Вакханки»), Агава впоследствии его убьет, растерзав как случайного, недозволенного свидетеля мужского пола в завершение исступленного женского празднования бога Диониса. Профанировав запретные таинства, он в «Вакханках» погибнет на том же месте, что и Актеон, заодно с которым он здесь упоминается.
Ст. 49. — В этом стихе, по мнению М. Баскера, за намеком на то, что женщины — служители Диониса — не допускались к посвящению в эзотерические таинства масонства, имплицируется противопоставление «женского» начала символизма «мужественно твердому и ясному взгляду на жизнь» акмеизма (см.: Баскер М. Ранний Гумилев. С. 136).
Ст. 52. — Лупанарий — публичный дом. В этом анахронизме М. Баскер усматривает «иронический намек на отношение Гумилева к «дионисовому богопочитанию» — как к балагану, пригодному скорее для дома терпимости, чем для храма» (Баскер М. Ранний Гумилев. С. 127).
Ст. 67. — «Судебный» мотив часто сопутствует излюбленному акмеистическому образу царя-архитектора: ср. начало программного ст-ния Мандельштама «Notre Dame».
Ст. 80. — Ср. у французского оккультиста Элифаса Леви: «Город Фивы представляет собой круг, а его цитадель — квадрат; подобно небесам Магии, в нем — семь ворот» (цит. по: Баскер М. Ранний Гумилев. С. 137).
Ст. 102. — Аполлону — богу солнца и света, покровителю поэзии, музыки и других искусств — посвящался дельфийский оракул (см. комментарий к разделу «Действующие лица»).
Ст. 106. — Геба — богиня юности и красоты, дочь Зевса и Геры, служившая виночерпием у богов. Пан — козлоногий бог из свиты Диониса, покровитель пастбищ, лесов и всей природы, обычно изображался с самодельной тростниковой свирелью.
Ст. 107. — Паллада — т. е. Афина, богиня мудрости, богиня-воительница, покровительница наук и ремесел; ее второе название — от предания о том, как ее изваяние (палладий) упало с неба.
Ст. 110–111. — Вероятно, имеется в виду родник Иппокрена, по преданию — источник поэтического вдохновения.
Ст. 116–117. — Очевидная неправота Актеона: согласно греческой мифологии, Фивы основаны по повелению оракула Аполлона, а сам Кадм был защищен на первых этапах строительства города Палладой, а затем — первый смертный, чей брачный пир (в Фивах же) посещали олимпийцы. И город, и его строитель были предметом особенной благосклонности богов.
Ремарка между ст. 164–165. — Диана (греч. Артемида) — девственная богиня охоты, владычица зверей, а также богиня луны. У Овидия в ее окружение входят нимфы Крокала, Гиала, Ранида («Метаморфозы». С. 85); у Гумилева — Крокале, Хиале и Ранис.
Ст. 177–178. — В «Метаморфозах» Овидия рассказывается о возлюбленной Юпитера (греч. Зевса) Ио, которую он превратил в белоснежную корову, чтобы защитить от ревности своей супруги Юноны (греч.
Гера). Юнона сначала приказала стеречь ее, а когда, по повелению Юпитера, ее освободил Меркурий, то коварная Юнона послала за Ио овода (а не осу), чтобы тот ее жалил.Ст. 180. — Марс — римское имя бога войны (греч. Арей или Арес); любовник Венеры.
Ст. 193–194. — Ср. по контрасту утверждение Гумилева в «Наследии символизма и акмеизме» о том, что «слава предков обязывает», и Мандельштама в его статье о Ф. Виллоне: «Я хорошо знаю, что я не сын ангела» (Мандельштам О. Э. Сочинения. М., 1990. Т. 2. С. 141).
Ст. 198. — Ср. первую строчку ст-ния Ахматовой «Земная слава как дым...» (1914). По мнению П. Е. Поберезкиной, «неслучайна трансформация цитаты — в поэтическом мире Ахматовой, где печаль является признаком душевного благородства, слова легкомысленного Актеона должны были претерпеть изменения» (Поберезкина П. Е. Анна Ахматова и Николай Гумилев. С. 72).
Ст. 199. — Акмеист Мандельштам заявляет по контрасту: «Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, которые сами можем построить», и превозносит искусство Ф. Виллона: «Не анемичный полет на восковых крылышках бессмертия, но архитектурно обоснованное восхождение...» (Мандельштам О. Э. Сочинения. М., 1990. Т. 2. С. 145, 140).
5
Аполлон. 1917. № 6/7.
Гумилев Н. С. Дитя Аллаха. Берлин, 1922 («Книга для всех»), СС II, Изб (Кр), ЗС, ДП, СС II (Р-т), Соч II.
Дат.: февраль 1916 г. — по датировке Р. Щербакова (Соч II. С. 400).
Творческим импульсом для создания Гумилевым «арабской сказки» «Дитя Аллаха» стало посещение в феврале 1916 г. генеральной репетиции спектакля новосозданного Театра марионеток Н. И. Бутковской «Сила любви и волшебства» (по французской пьесе XVII в. в переводе Г. В. Иванова). По воспоминаниям режиссера Театра марионеток П. П. Сазонова, спектакль, зрителями которого были крупнейшие петроградские художники Серебряного века, «произвел <...> довольно сильное впечатление». «Гумилев... — добавляет мемуарист, — очень хвалил спектакль и предложил написать для нашего театра пьесу в стихах, что и сделал в дальнейшем» (Памятники культуры. Новые открытия. 1988. М., 1989. С. 120).
Театр марионеток создавался при участии редактора журнала «Аполлон» С. К. Маковского. «В 1915 году, — вспоминал он, — новое увлечение аполлоновцев, под влиянием Гордона Крэга, выписанного Художественным театром для постановки “Гамлета”. Вместе с Сазоновым, режиссером и артистом Александрийского театра, и его женой, Ю. Л. Сазоновой-Слонимской, я затеял кукольный театрик для тесного круга друзей. Большой двусветный зал в своем особняке на Английской набережной отдал нам на некоторое время друживший со мной Ф. Гауш, художник-пейзажист <...> Обращаться с куклами “на нитках” никто из нас не умел, привлечен был специалист-кукольник, крестьянин, в семье которого сохранилась традиция этого театрального фольклора.
Спектакль прошел с успехом. На премьере собрался художественный “весь Петербург”. Подготовлялась постановка новой пьесы. Мы мечтали о гетевском “Фаусте”, которым прославился кукольный театр в Дрездене, а пока что сочинить пьесу для второго спектакля я попросил Гумилева, давно грезившего о своем “театре”. Он взялся за дело с большим воодушевлением и в несколько недель состряпал марионеточную драму “Дитя Аллаха”. Для музыкального сопровождения я попросил начинающего композитора, москвича А. Лурье. Но дело из-за оборота, который приняла война, на этом и застряло. Все же “Дитя Аллаха” было напечатано в “Аполлоне”» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 94).