Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным
Шрифт:
Сумрачный полдень. Изредка порошит редкий снежок. По небу плывут тяжелые тучи. Идем живописной дубовой рощей.
Вдруг Андрей Силыч остановился и, показывая на один из дубов, спрашивает:
— Как думаешь, кто обломал?
Я внимательно оглядел могучее, но искалеченное дерево. Макушка дуба была кем-то сломана.
— Буря?..
— Буря тут ни при чем, — улыбнулся лесничий, — Михайло Иванович лапу приложил.
— Медведь? — удивился я.
— Точно! Нынче осенью мне довелось убедиться, как он «работает». Иду как-то вечером по урочищу, вдруг слышу треск. Насторожился! Опять треснуло. Вокруг на десяток километров жилья нет, а тут вроде кто-то по дрова приехал.
Сворачиваю
Целую ночь не давала спать мне медвежья работа. Зачем она косолапому, ума не приложу. Утром ради любопытства опять пришел на поляну. Гляжу, а возле дуба ни одной ветки. Неужели, думаю, в берлогу уволок? Взял ружье, направился по следу. Смотрю, лежит ель и тут же куча дубовых веток, воза на три хватило бы. Присмотрелся я и к сучьям — ни одного желудка нет. Все обобрал…
Много раз приходилось читать и слышать, как в поисках пищи медведи раскапывают муравейники, ходят на овсы и даже ухитряются ловить рыбу. Но чтоб желуди… Ай да Мишка!
П. Стефаров. Сумы. 30 ноября 1960 г.
Садовник с Кургана
Человек нагнулся и украдкой завернул в платок горсть земли. Заметив любопытный взгляд, человек смутился:
— Тут мой окоп был…
У серых камней в чаще горит вечный огонь. Каплями крови горят в траве маки, по склонам полыхают цветы багряника… Корабельные орудия, врытые в землю, камни со следами осколков, памятник адмиралу… На этом холме даже земля, даже пыль, оседающая на ноги, священна. Недавно уложенные ступеньки к верху кургана уже заметно стерты подошвами. Сколько людей снимали шапку на этом кургане! Вдоль дорожки тонкие деревца.
— Это Хрущев сажал… Это каштан Мориса Тореза… Это Гомулка сажал… Хо Ши Мин… Делегация из Сталинграда… Монгольские учителя посадили…
— Экскурсовод забыл еще одно дерево…
Я обернулся. На дорожке стоял человек в стоптанных сапогах, с тонкой садовой пилкой за голенищем.
— Я садовник с кургана. Вижу, интересуетесь… — Человек вытер пучком травы забрызганные мелом руки. — Пойдемте, покажу…
Об этом дереве поэт написал бы много хороших строчек. Как дорогой памятник, обнесено оно кованой оградой. Мне показалось, люди даже говорят тише у этого невысокого, с узловатыми ветками миндального дерева.
…В сорок втором над курганом вздыбленная земля перемешалась с дымом. Много дней не утихал вой железа. До мокрых камней перепахали землю снаряды. Сгорело все до последней травинки. Но утихло, рассеялся дым — на самой верхушке кургана люди увидели дерево. Каким чудом оно сохранилось, не мог бы сказать даже матрос, лежавший рядом в окопе.
Рассказывают, прощаясь с курганом, матросы бинтами скрутили набитый осколками ствол, наспех залепили раны сырой глиной…
— Наверное, легенда?
Садовник не стал спорить:
— Может, и легенда. Уходили матросы спешно. Вряд ли бинтовать было время.
Мы помолчали, наблюдая, как пчелы колыхали тонкие стебли цветов…
— А что… До меня доведись — задержался бы. Вместе с людьми стояло… — Садовник принялся белить израненный ствол.
Вечером, уходя с кургана, я снова увидел садовника. Он стоял возле воронки с толпою приезжих. Разговор шел о цветах. Закончился разговор, видно, обычной просьбой:
— Говорите, с Камчатки?.. Семян бы и черенков из ваших краев!..
Адрес простой: «Севастополь, Малахов курган. Садовнику Дворченко».Вместе со всеми я записал адрес, хотя не знал, какие семена, какие черенки и откуда смогу послать симпатичному человеку.
* * *
Встречу на кургане я, наверно, забыл бы. Но случилось два разговора. Один — в горкоме партии, другой — с дворником на улице Гоголя.
Секретарь горкома остановил меня у самой двери:
— Совсем забыл. Есть у нас садовник. Ей-богу, сам хотел написать…
— Я улыбнулся.
— Дворченко?
— Ну вот, уже знаете…
Дворник с удовольствием рассказывал, как сидел за «красным столом» на городском слете, но, когда я достал карандаш, дворник с подкупающей искренностью остановил:
— Про меня уже была статейка… Зачем про одного писать… Есть человек — золото… На Малаховом был?
— Дворченко? Садовник?
— Да, да, да!
Я решил хоть на день задержаться в Севастополе.
Это и есть Дворченко Александр Сергеевич. Снимок сделан во время разговора с одним из воспитанников.
* * *
На пепелищах и в воронках от бомб всегда поселяются лебеда и бурьян. Поселился бурьян и на кургане.
Пришел однажды на курган человек, поглядел, покачал головой. Положил сынишке в карман горсть заржавевших осколков и ушел… Через неделю его опять увидели на кургане. Он рассевал что-то по изрыхленной ботинком земле.
Весной в том месте, где были окопы, каплями крови заалели пионы и маки. Это были особые маки, с яркими, как маленькие костры, лепестками.
Осенью человек опять ходил в степь и всякому, кто говорил о цветах на кургане, протягивал горсть маковых зерен…
В Севастополе много цветов. Цветочная река бежит вдоль улиц, разливается по площадям. Цветы во дворах, в парках, под окнами в ящиках. Сейчас трудно сказать, где проросли семена, розданные щедрой горстью человека с кургана…
Ему предложили работу:
— Вы ведь, наверно, садовник?
У человека не было такой профессии. Просто он любит цветы, любит бродить по степи, собирать дикие семена и рассыпать где-нибудь на пустом месте. Он раздатчик воды на степном водоеме.
— Садовником на курган?.. Хорошо.
Одна жена знала, сколько ночей подряд падали на пол книжки из усталых рук садовника-самоучки…
Я не могу перечислить всего, что цветет и зеленеет теперь на кургане. Тонкие деревца уцепились корнями за каменистую землю. Местами земли тут не было. Ее возили на тачках, носили в корзинках, разминали в пальцах, чтобы проросли семена. Да, это не одного человека работа. На кургане теперь целая бригада цветоводов и садоводов, и я чувствую: чуть-чуть обижаю двенадцать парней и девушек, не называя сейчас их фамилии, тем более что совсем недавно бригада получила звание коммунистической.
Но сами девушки просили: «Напишите о НЕМ — золотой человек».
Эти же слова сказала бы, наверно, и мать Сашки Низовцева. До конца жизни будет помнить мать Сашки день, когда пришла она на курган.
— К тебе последнему обращаюсь, — говорила она садовнику. — Без отца… Во всех милициях был. Подержи при себе…
Измученная горем мать решилась пойти к незнакомому человеку, слыша только — хороший он человек.
— Ну что ж, оставляй.
Через неделю пришла еще одна мать…
— Оставляй.