Полное собрание сочинений. Том 25

— Зачмъ отдалъ? А ты зачмъ страннаго человка пустила?

— Я знаю зачмъ, что же ему мерзнуть какъ собак: Отъ насъ не убудетъ, живы будемъ.

— Ну и я знаю.

И только (сказалъ) это Семенъ, какъ зарница освтила избу, показалось Семену, что его самый человкъ въ его кафтан на лавк навзничь лежитъ, глядитъ на него и улыбается. И не знаетъ самъ Семенъ, во сн ли ему это приснилось или на его [?] темно опять стало, повернулся Семенъ и заснулъ.

На утро проснулся Семенъ, жена ужъ съ ведрами на рчку шла, дти спятъ, а на лавк одинъ вчерашній странникъ, тотъ самый человкъ въ его кафтан сидитъ, на него смотритъ.

— Здорово, хозяинъ.

— Здорово, милая голова. Вотъ тебя куда Богъ принесъ.

— Какъ ты веллъ, такъ я и пришелъ. Спаси тебя Господь.

— Ну чтожъ, милая голова, затвать будешь? Куда пойдешь, чмъ кормиться будешь? По міру ли пойдешь, али на работу?

— Куда мн идти. Я ничего не знаю.

— Работать можешь?

— Да я бы радъ, добрый человкъ, за работу взяться, кабы меня люди наставили.

— Работы везд много.

— Да я ничего никогда не длалъ. А что покажешь, то длать буду.

Подивился Семенъ, покачалъ головой. Длать, говоритъ, ничего не уметъ, а не похожъ на безпутнаго. Чудно что то. И говоритъ Семенъ:

— Только бы охота была. Всему люди учатся. Сапоги умешь шить?

— Не шивалъ, а покажи, можетъ, пойму.

Подумалъ Семенъ и говоритъ: Какъ тебя звать?

— Михайла.

— Ну ладно, Михайла, я кормить буду, живи, коли хочешь, работай, что прикажу.

Поклонился человкъ и спрашиваетъ:

— Что велишь работать?

А вотъ н`a дратву, сучи. Подалъ Семенъ Михайл дратвы, показалъ. Тотчасъ понялъ Михайла. Пришла съ ведрами жена, видитъ — странникъ вчерашній въ мужниномъ кафтан сидитъ работаетъ, а хозяинъ за сапоги взялся. Поздоровавалась хозяйка, узнала свой кафтанъ и говоритъ мужу:

— Чтожъ это твой вчерашній человкъ?

— Онъ самый.

И стала его хозяйка спрашивать, кто онъ, откуда. Ничего не сказалъ ей Михайло, только сказалъ тоже, что вчера, что наказалъ его Богъ и что нельзя ему ничего про себя сказать. Полюбила и хозяйка странника, не стала кафтаномъ попрекать, а только вынесла ему рубаху и портки дала одть, а кафтанъ прибрала. И сталъ Михайла жить у Семена.

Прожилъ Михайла день и 2 и 3 й. Какую ни покажетъ ему работу Семенъ — все сразу пойметъ и съ 3 го дни сталъ латки накладывать и точать не хуже Семена. А отработаетъ, хозяйк помогаетъ, дровъ нарубитъ, воды принесетъ. День деньской работаетъ безъ разгибу, стъ мало, и не слыхать, не видать его; говоритъ мало, все тихо и смирно. Ни на улицу ни къ сосдямъ не ходитъ, ни смется, ни улыбается. Только работаетъ да по ночамъ спитъ, вздыхаетъ и Богу молится, такъ что и хозяйка имъ не нахвалится, только одно ей досадно, что не сказываете Михайло, кто онъ и откуда. И нтъ нтъ опять начнетъ она допытываться отъ него. А онъ ей все одно отвчаетъ: не могу сказать, кто я и откуда и какъ сюда попалъ, придетъ время узнаете. —

День ко дню, недля къ недл, вскружился годъ. Живетъ Михайла по старому и работа его въ прокъ пошла. Прошла про Семеновы сапоги слава, какъ починитъ, не распорется, а новые сошьетъ, такъ износу нтъ. И сталъ у Семена достатокъ прибавляться.

Собралъ себ Семенъ шубу крытую, сталъ сапоги изъ своего товара шить, а подумывалъ ужъ на весну коровку купить.

Сидятъ разъ Семенъ с Михайлой работаютъ. Подъхалъ къ изб тарантасъ. Поглядли въ окно — высаживаетъ лакей изъ тарантаса барина. Баринъ толстый, дородный, красный, какъ говядина сырая, вошелъ въ избу, чуть насилу въ дверь пролзъ и чуть головой до потолка не достаетъ. Шуба на барин дорогая, на толстомъ пальц кольцы какъ жаръ горятъ. Встали Семенъ съ Михайлой, поклонились. Ребята со страха по угламъ забились. Баринъ оглядлъ всхъ сверху и заговорилъ, что стекла затряслись.

— Кто хозяинъ?

— Я, ваше степенство, говоритъ Семенъ

— Эй, Мишка, внеси сюда товаръ.

Вбжалъ лакей, внесъ узелокъ. Взялъ баринъ узелъ, швырнулъ на столъ.

— Развяжи.

Развязалъ лакей.

— Ну слушай же ты, сапожникъ. Видишь ты, прошла про тебя слава, что ты хорошо сапоги шьешь. Хочу я тебя попытать. Сшей ты мн сапоги изъ этого товара, такъ, чтобы были сапоги, чтобы они мн годъ носились, не рвались, не кривились. Товара ты такого и не видывалъ. Товаръ выписной, петербургскій 25 р. плаченъ. Ты понимай, что ты не мужику шьешь, не изъ <выростка> a мн шьешь изъ дорогого товара. Ты слушай да понимай. Я теб напередъ говорю, если можешь ты сшить сапоги, чтобъ годъ носились, не кривились, не поролись — берись и ржь товаръ, если же ты не можешь такъ сдлать, и не берись и не ржь товару. А если возьмешь, да распорятся они прежде году, я тебя сукина сыну туда затурю, куда воронъ костей не носилъ. — А сошьешь такъ, чтобы годъ не кривились, не поролись, я теб 10 р. заплачу и не за годъ полтинникъ на водку дамъ. Смотри же какъ возьмешь товаръ да рзать станешь, впередъ говори, берешься ли за то, чтобы годъ не рвались, не кривились. —

Говоритъ баринъ, какъ крикомъ кричитъ, отдувается, глазами катаетъ то на Семена, то на Михайлу. Зароблъ совсмъ Семенъ, товаръ щупаетъ, на барина глядитъ <и не знаетъ>, что сказать. Оглянулся онъ на Михайлу, а Михайла стоитъ опустивъ глаза и тихо улыбается и такая же на немъ улыбка сладкая и тихая, какъ когда его въ первую ночь зарницей освтило. Улыбнулся Михайла и кивнулъ головой хозяину: бери молъ работу. Послушался Семенъ Михайлы взялъ работу у барина, взялся такіе сапоги сшить, чтобы годъ не кривились, не поролись. Накричалъ баринъ, оставилъ товаръ, вылзъ изъ двора. Посадилъ его лакей въ тарантасъ и загремлъ баринъ вдоль по слобод. —

И говоритъ Семенъ Михайл: <ну братъ взялся ты за работу, какъ бы намъ бды не нажить. Взялъ ты работу, ты самъ и крои и точай. У тебя и глаза остре да и въ рукахъ то больше моего снаровки стало. Поклонился Михайла, ничего не сказалъ, взялъ товаръ дорогой, разстелилъ на стол, сложилъ вдвое, взялъ ножъ и началъ кроить. Глядитъ Семенъ и дивится и оторопь его взяла. Что такое Михайла длаетъ. Видитъ Семенъ, что Михайла вовсе не на сапоги кроитъ, а круглые вырзаетъ. Хотлъ Семенъ поправить его, да думаетъ себ, что жъ мн мшать ему, еще хуже сдлаю. Пускай какъ самъ знаетъ. Скроилъ Михайла пару, взялъ дратву да не два конца, а одинъ и въ одинъ конецъ сталъ сшивать не по сапожному, а какъ босовики шьютъ. Подошелъ Семенъ, но не сталъ перечить и пошелъ со двора за своимъ дломъ. Пришелъ на вечеръ, смотритъ у Михайлы изъ барскаго товара не сапоги, а два босовика сшиты. Увидалъ это Семенъ, такъ и ахнулъ. Какъ это, думаетъ, Михайла годъ цлый не ошибался ни въ чемъ, а теперь погубилъ онъ меня. Какъ я теперь раздлаюсь съ бариномъ. Пропали мы. Товару такого не найдешь. И подошелъ онъ къ Михайл и говоритъ: ты что же надлалъ? Погубилъ ты меня.

Только началъ онъ выговаривать Михайл, грохъ въ кольцо со двора. Глянули въ окно, верхомъ кто то пріхалъ, лошадь привязываетъ.

Отперли, входитъ лакей отъ барина.

— Здорово.

— Здорово. Что надо?

— Да вотъ барыня прислала. Велла сказать, у васъ баринъ, товаръ оставилъ, такъ вы сапоги не шейте, сапогъ не нужно, а босовики на мертваго барина нужны, нынче въ вечерни померъ баринъ.

Взялъ Михайла со стола босовики готовые, щелкнулъ другъ объ друга, подаетъ лакею.

— Возьми, босовики готовы.

Прошелъ и еще годъ и два-три. Живетъ Михайла ужъ 6-й годъ у Семена. Сидятъ разъ оба у оконъ, работаютъ. Семенъ точаетъ, Михайла каблукъ набиваетъ, хозяйка въ печь чугуны ставитъ, а ребята по лавкамъ бгаютъ, въ окна заглядываютъ. — Подбжала двчонка къ Михайл, оперлась на него и глядитъ въ окно. Дядинька глянь ка какая купчиха съ двочками идетъ, какія двочки хорошія, нарядныя. Мамушка, купи мн такую шубку, какія у двочекъ. Михайла сидитъ работаетъ. Хоть и заститъ ему въ окн двочка, слова не говоритъ и не глядитъ въ окно, только свою работу помнитъ. A двочка все лопочетъ, на двочекъ какихъ то показываетъ. Кричитъ: мамушка хоть ты погляди — двочки какія хорошія. Подошла Матрена къ окну, поглядла и говоритъ: A вдь это Иванчины сиротки, глянь ка Семенъ. И то он. Мы думали пропадутъ совсмъ, безъ отца матери остались, а вонъ он лучше насъ живутъ. Купчиха, говорятъ, ихъ въ дти взяла. Поглядлъ и Семенъ въ окно. И точно идетъ купчиха, за ручки двухъ двочекъ ведетъ. Об въ платочкахъ, въ шубкахъ [ 1 неразобр.] румяныя, сытыя, нарядныя и об въ одно лицо. Посмотрлъ Семенъ и говоритъ, что же они одинакія: или двойни? Какже тогда отецъ померъ: ⁸⁹ [?], мать родила двойню да и сама померла. А вотъ безъ отца безъ матери выходились. Да еще въ счастье въ какое попали. — Услыхалъ это Михайла, тоже оглянулся въ окно, увидалъ двочекъ и вдругъ опять, какъ ночью въ первый [разъ] и какъ тогда, когда баринъ сапоги заказывалъ разсіялъ весь Михайла и улыбнулся на двочекъ, всталъ съ лавки, положилъ работу, снялъ фартукъ, поклонился хозяину съ хозяйкой и говоритъ: спасетъ теб Господь теб Семенъ за твое добро мн и теб тоже, Матрена, a мн идти надо. — Удивілись хозяева.

— Что же ты, или совсмъ?

— Совсмъ, хозяинушка. Мн домой надо.

— Ну чтожъ, спаси тебя Господь, теб меня благодарить не за что, отплатилъ ты мн много. Что жъ такъ пойдешь, возьми кафтанъ, шапку, сапоги, рубахи возьми.

— Спасибо, ничего мн [не] нужно, одинъ кафтанъ, тотъ дайте, что ты впервой отдалъ. Одлъ Михайла кафтанъ, поцловался съ хозяевами, съ дтьми и пошелъ изъ избы, а самъ весь сіяетъ, весь улыбается.

— Куда жъ ты, Михайла? проводить мн тебя.

— Нельзя меня проводить.