Полное собрание сочинений. Том 6.

Михаилъ Алексевичь уже боле не возмущалъ всего существа Олнина, какъ прежде; напротивъ, онъ забавлялся его посщеніями и напускалъ на него дядю Ерошку. Дядя Ерошка былъ неразлученъ съ офицеромъ и съ каждымъ днемъ все становился интересне и поэтичне. Полведра чихиря посл охоты сдлались привычкой для Олнина. Сужденья казаковъ и товарищей перестали мучать его. Марьяна при постороннихъ сиживала въ хат съ нимъ и принимала гостей. О Кирк не было слуху и Олнинъ забылъ почти. Служба и два мсяца зимняго похода не только не тяготили теперь Олнина, но были пріятны ему. Намренье жениться на Марьянк какъ будто было забыто. Отставка, о которой никто не хлопоталъ, все еще не выходила.

Была оснь. Слышно было, что въ сосдней станиц переправилась партія. По всмъ кордонамъ усилили осторожность, но Олнинъ, несмотря на то, утромъ съ дядей Ерошкой и капитаномъ шелъ на охоту. Съ вечера приходилъ казакъ съ Нижнепротоцкаго поста и сказывалъ, что въ Угрюмомъ Хохл (лсъ) свжіе слды олньи.

Дядя Ерошка проснулся далеко до зари. Ему рдко въ жизни приходилось спать въ изб, и онъ говаривалъ, что ему душно, и сны давятъ въ изб. Онъ проснулся, вышелъ, посмотрлъ, много ли ночи, и легъ опять навзничь, закинулъ руки подъ голову. —

Разное стало приходить ему въ голову. Гд эти олни ночь будутъ? Коли не сбрехалъ Лукашка, должны къ утру къ Тереку подойти. Зайти надо отъ кордона, a Митрій Васильича пошлю отъ дороги, туда не пойдутъ. Потомъ мысли его перешли на самаго Д. В. Зачмъ онъ Мишк (онъ такъ звалъ Мих. Алексевича) лошадь подарилъ? «Все за бабу, все за бабу», повторилъ онъ вслухъ. Мн бы отдалъ, все я ему служилъ. А то всего одну ружье далъ. —

Да мн что? Проживу и безъ коня. Были кони! Какъ моего сраго коня полковникъ просилъ. Дай, говорить, коня, хорунжимъ тебя сдлаю. Не отдалъ. Тутъ ему вздумалось, чт`o бы было, ежели бы онъ отдалъ тогда сраго коня. Какъ бы онъ офицеромъ сталъ, сотней бы командовалъ. Какъ подъхалъ бы въ Грозной къ духану [37] и сказалъ бы: пей! и какъ потомъ онъ съ сотней поймалъ бы самаго Шамиля и какъ потомъ его бы встрчали въ станиц и кланялись бы ему т, которые теперь надъ нимъ смются. И какъ онъ на встрч опять бы сказалъ: пей! И онъ засмялся широкимъ внутреннимъ смхомъ. Много еще онъ передумывалъ, поглядывая изрдка въ окошечко, въ которое начиналъ уже проникать утренній туманный свтъ, и прислушиваясь къ звукамъ, ожидая птуховъ.

37

Кабакъ

На сосднемъ двор стукнула щеколда, скрипнула дверь и послышались шаги. Старикъ толконулъ ногой свою дверку и перегнувшись посмотрлъ. Олнинъ, пожимаясь на утреннемъ холод, бжалъ черезъ дворъ. Стукнула щеколда въ хат Олнина, скрипнула его дверь, вслдъ за тмъ затворилась Марьянкина дверь, стукнула ея щеколда и все затихло.

Дядя Ерошка опять легъ навзничь. Гд то мой Кирка сердечный? подумалъ онъ. — Молодецъ былъ, какъ я — орелъ! и малый простой. Я его любилъ. — Небось женился тамъ, домъ построилъ. Какъ меня звалъ Хаджи Магома, такъ домъ общалъ, двухъ женъ, говоритъ, отдамъ. Тоже въ набги здитъ. Сказывали, что въ Наур двухъ казаковъ убили; сказывали, что его видли. Мудренаго нтъ. Онъ молодецъ. Только вздумай онъ сюда придти, онъ ихъ расшевелитъ, Мишекъ-то. Джигитъ. А все ему скучно! И зачмъ она война есть? То ли бы дло, жили бы смирно, тихо, какъ наши старики сказывали, Ты къ нимъ прізжай, они къ теб. Такъ рядкомъ, честно да лестно и жили бы. А то что? тотъ того бьетъ, тотъ того бьетъ. Нашъ къ нимъ убжитъ — пропалъ, ихній къ намъ бгаетъ. Я бы такъ не веллъ. —

Олнинъ, войдя въ свою хату, зажегъ спичку, посмотрлъ на часы, (еще до охоты можно было соснуть часа два) и не раздваясь легъ на постель. — Ему хотлось заснуть не тломъ, а душой, какъ это часто бываетъ съ людьми, которые недовольны своимъ душевнымъ положеніемъ, у которыхъ есть въ душ вопросъ, на который нужно, но не хочется отвтить. Пора это кончить, скучно и глупо, говорилъ онъ самъ себ. Мои теперешнія чувства несостоятельны съ старыми привычками и пріемами страсти. Я лгу самъ передъ собой и передъ ней. А для нея все это съ каждымъ днемъ становится боле и боле правда, боле и боле серьезно. Надо кончить, надо поставить себя иначе.

Онъ вспомнилъ свое общаніе жениться; и сталъ представлять себ, что будетъ тогда; сталъ вспоминать, какъ онъ прежде представлялъ себ это. Но что то ничего изъ прежнихъ образовъ не представлялось ему. Какъ будто онъ старался вспомнить то, что другой думалъ. А представлялась такая уродливая путаница, въ которой онъ ничего разобрать не могъ. Онъ перевернулся на другой бокъ и заснулъ.

Едва начало брезжиться, какъ дядя Ерошка всталъ, отворилъ дверь и началъ убираться. Развелъ огонь, досталъ пшена и кинулъ въ разбитой котелочекъ, досталъ свинцу и пулелейку и тутъ же сталъ лить пульки. Все это онъ длалъ, не переставая пть псни, и въ одной рубах и порткахъ, размахивая руками, то выходя на дворъ, то снова входя въ свою избушку. Дло его такъ и спорилось, онъ не торопился, но отъ однаго тотчасъ же переходилъ къ другому. Ванюша скоро всталъ тоже и пристроился у порога избушки съ своимъ самоваромъ. Старикъ уже во всю грудь заигралъ псни, когда у него явился слушатель, и подмигивалъ на Ванюшу и еще бойчй стала его походка. — «Поди — буди пана», сказалъ онъ: «пора, опять проспитъ. Эки здоровые спать ваши паны!» и опять затянулъ свою псню.

— «Рано еще», возразилъ Ванюша: «еще капитанъ придетъ. Да дай, дядя, мн сальца, — веллъ ружье смазать».

— «Все дядя дай, а сами не заведете! У дяди все есть. — А чихирю веллъ взять?»

— «Да ужъ все возьму. У Бурлаковыхъ встали что ль?»

— «А вонъ глянь, баба то ужъ корову убираетъ», сказалъ. старикъ, указывая на сосдній дворъ. —

Ванюша закричалъ баб, чтобы она принесла чихирю, но старикъ остановилъ его: «Э, дуракъ! люди на охоту идутъ, а онъ бабу зоветъ. Самъ поди». —

— «А закуска есть? а то я кашку варю», прибавилъ онъ. —

— «А то какже!» отвчалъ Ванюша съ видимой гордостью. «Вчера опять на два монета рыбы купили. Вдь весь полкъ, да всхъ васъ кормимъ да поимъ». —

— «Ну! ты свою трубку-то мн въ носъ не пыряй, чортъ!» —

Ванюша пыхнулъ прямо въ носъ старику. — «Убью!» закричалъ старикъ, прицливаясь однимъ стволомъ, который онъ прочищая держалъ въ рукахъ. Ванюша засмялся и захвативъ бутылки пошелъ за чихиремъ. —

— «Добраго здоровья, батюшка Иванъ Алексичъ!» сказалъ дядя Ерошка капитану, который въ старой черкеск и папах, въ большихъ сапогахъ, съ плохимъ, но исправнымъ двухствольнымъ ружьемъ за плечами взошелъ на дворъ.

Ничмъ такъ не опредляется характеръ человка, какъ обращеніемъ съ этимъ человкомъ другихъ людей. —

Капитанъ былъ бденъ, скупъ, незнатенъ, не гордъ, не сердитъ; но почему-то въ обращеніи съ нимъ всхъ людей, начиная отъ главнокомандующаго, которому онъ ничмъ не старался услужить, и до дяди Ерошки, которому онъ никогда не давалъ чихиря, въ обращеніи всхъ съ нимъ слышна была одинаковая черта доброжелательства и осторожнаго уваженія. Ванюша, клявшій всхъ тхъ, которые пользовались ружьями, обдами, виномъ, лошадьми и деньгами его барина, которому капитанъ никогда не давалъ на чай, всегда стоялъ на вытяжку передъ капитаномъ и часто въ своихъ отвтахъ вводилъ съ особенной мягкостью: «Иванъ Алексичь, Иванъ Алексичь».

— «Совсмъ убрался?» сказалъ старикъ: «молодецъ! А мой- то еще не отдохъ».

— «А пора, пора, дядя», сказалъ капитанъ, чуть замтно улыбаясь подъ своими широкими опущенными усами и видимо дтски довольный похвалой стараго охотника. «А Ванюша гд?»

— «Да вотъ наставилъ этаго чорта», сказалъ старикъ, указывая на уходившій самоваръ: «а самъ ушелъ куда-то. Бунтуетъ, кричитъ, а что съ нимъ длать, не знаю.

«Да ты его накрой».

— «Нтъ, пускай самъ придетъ».

Капитанъ, улыбаясь, вошелъ къ Олнину. —

— «Разв уже пора? Какъ я проспалъ! Не успете выпить чаю, я буду готовъ. Ванюша!» заговорилъ Олнинъ, вскакивая съ постели.

— «Я васъ подожду на двор», сказалъ капитанъ и вышелъ, несмотря на то, что Олнинъ уврялъ его, что не стсняется. Капитанъ во всемъ былъ остороженъ, педантъ даже, и имлъ свои убжденiя о приличiи, которыя онъ не измнялъ. — «Я къ Марьян зайду», прибавилъ онъ, выходя.

Олнинъ нахмурился. — «Ну, какъ хотите». —

На двор Марьяны дверь въ клеть была отворена и изъ нея виднлся край ея рубахи. Капитанъ подошелъ къ забору.