Посмотри, наш боец зашатался, упал,Залило алой кровью всего.Что, он ранен легко — иль убит наповал?На плаще вы несите его.Может быть, оживет, и к геройской грудиОн прижмет и жену и детей.Осторожней, чтоб нам не толкнуть на путиХрабреца! Ну, беритесь скорей!А убит… ну, зато видел я, что за взорБросил он на врага своего!Хоть убит — не стоять же над ним. Что за вздор!На плаще вы несите его.
1840
«Она легка, как тонкий пар…»
Она легка, как тонкий парВокруг луны златой,Ее очей стыдливый дарВливает в сердце томный жар,Беседует
с душой.Она стройна, как гибкий клен,Она чиста, как свет,Ее кудрей блестящий ленУвил чело — и упоенСтоит пред ней поэт.
1840
«Уж, серпы на плеча взложив, усталые жницы…»
Nec sit ancillae tibi amor pudori
Horatius
Уж, серпы на плеча взложив, усталые жницыЗвонкою песнью своей оглашают прохладное поле;Ландышем пахнет в лесу; там, над оврагом, березыРдеют багрянцем зари, а здесь, в кустарнике мелком,Звонко запел соловей, довольный вечерней прохладой.Верный конь подо мной выступает медленным шагом,Шею сгибая кольцом и мошек хвостом отгоняя.Скоро доеду. Да вот и тенистая старая ива,Вот и пригорок, и ключ под кровом корнистого вяза.Как он звучен и чист, как дышит подземной прохладой!Чу, не она ль? Где-то ветвь шелестит… Но ей не заметитьЗдесь, за вязом, меня. — Ах, вот она, роза селенья!По локотки рукава засучила и быстро склониласьК холоду светлой струи, — вот моет белые руки,Вот в прозрачные персты воды зачерпнула, и блещетВ чистых каплях чело, покрытое легким румянцем.Вот сарафан на груди расстегнулся, и плечи и грудиРобко бегут от руки, несущей холодную влагу.Вот малютка-рука трет белую ножку-малютку,И под нею в ключе такая ж качается ножка.Дева, помедли! — но нет: вспорхнула резвая крошка, —Только кустарник вдали ее сарафанчик целует.
1840
«Стократ блажен, когда я мог стяжать…»
Amis! un dernier mot!
V. Hugo
Стократ блажен, когда я мог стяжатьСтихом хотя одну слезу участья,Когда я мог хотя мгновенье счастьяСтрадальцу-брату в горе даровать!Умру, — мой холм исчезнет под пятойМогучего, младого поколенья, —Но, может быть, оно мои волненьяПоймет, почтив меня своей слезой.За смертью смерть, за веком век пройдет,Оплачет каждый жизненное горе, —И, может быть, мне каждый в слезном мореСлезинку ясную, святую принесет.Раздастся звук — и с ангельской трубойМогучим вновь из праха я воспрянуИ с перлами пред господом предстану:Слеза ведь перл в обители иной.
1840
Лирические стихотворения 1840–1892
Дифирамб на новый год
Тише — полночный час скоро пробьет.Чинно наполним широкие чаши.Пусть новый год, прозвучав, перерветСам о минувшем мечтания наши.Браво, браво, друзья!Звонкие чокнем края!Год проводили, а мало ль что было!Всё миновалось, да грудь не остыла.Всё, что отжило, прочьВ эту заветную ночь!Радость — надежда над всем, что любила,Ясный светильник навек потушила.Спи же во мраке, отжитый год,Мирно сомкнув отягченные вежды,Нового ждем мы — новый идет!Братья! из вас у кого нет надежды?Ручками, косами, лентами, газами,Русыми кудрями, русскими фразамиПереплетись, новый год!Грудами золота, почестей знаками,Новыми модами, новыми фракамиСыпься на тот же народ!Если ж заметишь, что брат твой покойныйВсё у страдальца унес,Кроме души, сожаленья достойной,Кроме стенаний и слез, —Будь сострадателен — что пред судьбою,Пусть перед злобной судьбой;Но ты скорей ему тихой рукоюВлажные очи закрой.Чу! двенадцатый бьет!Новая жизнь настает!Браво, браво, друзья!Чаши
полны до края!Виват! пейте заздравие смело,Мало ль что будет, — да нам что за дело!
Ноябрь 1840
«Щечки рдеют алым жаром…»
Щечки рдеют алым жаром,Соболь инеем покрыт,И дыханье легким паромИз ноздрей твоих летит.Дерзкий локон в наказаньеПоседел в шестнадцать лет…Не пора ли нам с катанья? —Дома ждет тепло и свет —И пуститься в разговорыДо рассвета про любовь?..А мороз свои узорыНа стекле напишет вновь.
1842
«Стихом моим незвучным и упорным…»
Стихом моим незвучным и упорнымНапрасно я высказывать хочуПорыв души, но, звуком непокорнымОбманутый, душой к тебе лечу.Мне верится, что пламенную веруВ душе твоей возбудит тайный стих,Что грустию невольною размеруОна должна сочувствовать на миг.Да, ты поймешь, поймешь — я это знаю —Всё, чем душа родная прожила, —Ведь я ж всегда по чувству угадаюТвой след везде, где ты хоть раз была.
1842
«Как майский голубоокий…»
Как майский голубоокийЗефир — ты, мой друг, хороша,Моя ж — что эолова арфа,Чутка и послушна душа!И струн у той арфы немного,Но вечно под чувством живымНайдет она новые звукиЗа новым дыханьем твоим.
1842
«Сосна так темна, хоть и месяц…»
Сосна так темна, хоть и месяцГлядит между длинных ветвей.То клонит ко сну, то очнешься,То мельница, то соловей,То ветра немое лобзанье,То запах фиалки ночной,То блеск замороженной далиИ вихря полночного вой.И сладко дремать мне — и грустно,Что сном я надежду гублю.Мой ангел, мой ангел далекий,Зачем я так сильно люблю?
1842
Звезды
Отчего все звезды сталиНеподвижною чредойИ, любуясь друг на друга,Не летят одна к другой?Искра к искре бороздоюПронесется иногда,Но уж знай, ей жить недолго:То — падучая звезда.
1842
К жаворонку
Днем ли, или вечером,Ранней ли зарей —Только бы невидимоПел ты надо мной.Надолго заслушаюсьЗвуком с высоты,Будто эту песенкуМне поешь не ты.
1842
Ручка
Прозрачную канву цветами убирая,На мягких клавишах, иль с веером резным,В перчатке крошечной, иль по локоть нагая, —Понятной грацией, движением роднымТы говоришь со мной, мой бедный ум волнуяНевольной страстию и жаждой поцелуя.