Палитра

Светлой памяти

моего незабвенного отца и друга,

академика И.Е. Крачковского

I

1

В тот час, когда в душе угас почти совсемНеповторимый бред вчерашнего порыва, —Как медленны тогда созвучия поэм,Как грусть полутонов особенно красива…Душе, уставшей жить в безумии былом,Еще дороже жить почти неуловимо…О, только для того и стоит быть огнем,Чтоб в воздухе потом растаять легким дымом!..

2

В глазах твоих почти нездешняя печаль.И вот мои глаза печальны тоже ею.Я душу всю твою хотел бы взять; мне жаль,Что позволяешь ты… – и что я не сумею…Безумно сказочно, мучительно светлоМне кажется всегда все то, что мной любимо,И сколько чудных грез поэтому прошло,Едва задев меня, едва отдавшись… мимо.Как много тонких рук я мог бы взять в свои,Когда б я только был не так всегда печален!Я знаю, сколько их стихи мои вплелиВ узор вечерних снов своих прозрачных спален…Я знаю хорошо, я знаю наизустьВсю робость грез моих и всю мою небрежность,Слова, которых я жалел развеять грусть,Разлуки, чью не смел убить я неизбежность.Я помню (я еще ребенком был тогда)Сверкающий залив и неба купол синий.И дачу, где я жил, и море, где водаСмывала желтых пчел с нагнувшихся глициний.Я помню, я любил их приторных цветовОрнамент трепетный, – любил одно их имя;Как часто был тогда я их сорвать готов,И унести к себе и надышаться ими…И вот я до сих пор не знаю отчего:Боязнь ли сторожа, отъезд ли наш случайный, —Но я не тронул их, из детства моегоИх образ унеся, томительный и тайный.Я вспоминаю вас, глицинии весны!Я для вопросов всех нашел печаль ответов,И для меня теперь вы властно сплетеныС туманной чередой неясных силуэтов.И ваших гроздий тон и странный ваш изгибТеперь слились во мне, – и виноваты вы же! —С руками, что вчера меня обнять могли б,С глазами, что в мои смотреть хотели ближе,Со всем, что я любил и между тем не смелНазвать моим, со всем, что быть моим могло бы!Кто знает?., может быть, я сам того хотел…Я вспомню это все уже почти без злобы…Почти… И только сны вечерние моиПечалить будет тень сплетенных ваших линий:Глицинии, – моей прообразы любви,И женщины, – моих прообразы глициний!

3. Un pastel

Ей скучно повторять заученные гаммы.Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.А тут ей только вечно говорят:«Жинетта, вы ленивы, вы упрямы!Вы не умеете держаться даже прямо!»И легкая печаль туманит детский взгляд…– Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.Ей скучно повторять заученные гаммы.Меж ставен полосой ворвался яркий свет:Он зажигает стол, забытых роз букетИ кудри светлые склонившейся головки.На сумраке стены темнеет ряд картин,И под рукой небрежною и легкойРассказывает сказки клавесин.

4

Вам странно, отчего последний разговор,Который Вы со мной теперь иметь хотите,Назначил я Вам так невежливо, – простите, —На улице… Какой необъяснимый вздор!Но слушайте: теперь зима; пушистый инейОбрисовал давно перила у мостов;На набережной и в аллеях острововСнег – утром золотой, а вечерами – синий.Теперь уже зима. А знаете, зимой,На улице, где жизнь поспешна и случайна,Все кажется одной необъяснимой тайной; —Пусть ею будет Вам последний образ мой.Там, в яркой тишине гостиной освещенной.Я не сумел бы скрыть от Вас мою печаль, —Я, написавший Вам, что мне почти не жальЛюбви исчезнувшей и дружбы расплетенной.Я там казался бы и странен и смешон.А здесь… Вы ничего здесь не поймете точно!Кто знает, почему, случайно иль нарочно,Воротником пальто мой голос заглушён?Кто знает, просто ли сейчас я оступился,Когда я с Вами шел по скользкому мосту, —Иль понял, что пора убить мою мечтуИ этой же мечте в последний раз молился?Кто знает, для того ль в карманы я сейчас,Чтоб только их согреть – свои засунул руки,Иль я сжимаю их от злобы или муки,Что ими удержать я не сумею Вас?Кто знает, отчего я на прощанье малоСкажу Вам, – нету сил иль фразы не слышны?Поэтому иль нет глаза мои грустны?И что это: слеза иль просто иней талый?..

5

В тот день, когда судьба разъединяет властноДвоих, которые хотели бы напрасно,Хотя б на несколько часов еще, продлитьДавно любимых грез невидимую нить;Когда судьба двоих уводит без возвратаОт незабытых снов недавнего «когда-то»Путями разными в неведомую даль, —Она на них двоих дает одну печаль.И разделить ее, одну, между собоюОни должны тогда, как знают, – и пороюС собою равную уносит каждый часть;Но если новым сном уже другая властьКого-нибудь из двух коснется по дороге, —Другой, в безумном сне, в мучительной тревоге,Надолго, может быть, в загадочную дальВ одних своих глазах уносит всю печаль.Мой друг, я помню сам, что расставаясь с ВамиЯ встретил грустный взгляд печальными глазами.Я знаю, поровну тогда между собойМы разделили грусть. Но длинной чередойС тех пор прошли года в душе моей усталой.И вот с недавних пор и мне казаться стало,Что прежняя печаль в глазах моих сильней.Не потому ли, друг, что промелькнувших днейДля Вас теперь уже туманней очертанья?Не потому ли, друг, что Ваша часть страданьяИз Ваших перешла во взгляд моих очей?О, скоро, может быть через немного дней —Вы все забудете! А я… – а я невольно,Но зная, почему мне так безумно больно,С собою унесу в глазах моих, – о пусть! —Всю грусть… Всю грусть… Всю эту нашу грусть!..

6

Душа моя – вечерняя гондолаНа зеркале опаловом канала,И фельц ее, снаружи без узора,Внутри обит материею алой.Ее ведет какой-то странный кормчий,Всегда печальный и всегда влюбленный,И песнь его то тише, и то громчеВ ночной тиши лагуны полусонной.Душа моя – вечерняя гондолаНа зеркале опаловом канала.Она увозит мимо Сан-ПаолоУсталых женщин с конченного бала.За силуэт небрежный или строгий.За чистоту или греховность взора.Она во всех них влюблена немного —И все ее забудут слишком скоро.В часы рассвета иль в часы заката.Когда томит неясная истома.Она какой-то грезою объята.К чему-то невозможному влекома.Ее зовут, зовут далеко в мореИ крылья чаек и волны опасность.Но странный кормчий с грустию во взореЕе полета сдерживает властность.Ей не видать безбрежность синей дали.Ей не дышать соленой пылью пены:Ей суждено на блекнущем каналеСедых дворцов стеречь немые стены.Ей суждено услышать только сказкиЗабытых rio, струн гитары пенье;Ей суждено узнать одни лишь ласкиУлыбки, взгляда и прикосновенья,И близ пьяцетты, у пустого мола,Грустить о том, что это слишком мало…На зеркале вечернего каналаМоя душа – вечерняя гондола…

7

В этот снег и вьюгу, в этот страшный холодМне еще роднее, мне еще милейТот букет фиалок, что сейчас приколотНа меху пушистом у груди твоей.Пусть оно жестоко, может быть, немного,Пусть цветы завянут раньше чем всегда, —Осудить я это не сумею строго,На вопрос об этом не отвечу «да».Твой букет напомнил легкими цветамиТу любовь, которой жизнь моя полна:Как и в нем, в ней столько грусти временами,Как и он, порою, так проста она.Как и он, завянет бесконечно скоро,Как и он, бесцельна даже, может быть;Расставаясь тихо с их двойным узором,Я ее сумею, как его, забыть.Но я знаю, все же, что она недаромГрустью напоила взгляд моих очей,Что она мне будет самым лучшим даром,Самой лучшей сказкой юности моей,Что она дает мне бесконечно много,Что, благодаря лишь только ей одной,Я пройти сумею долгою дорогойС чем-то очень светлым в памяти больной.И что чувство это в этот страшный холодМелких увлечений и пустых страстей —Тот букет фиалок, что сейчас приколотНа меху пушистом у груди твоей.

8-9. Les Deux Sonnets De L'Amoureux De Colombine «Карнавал» Шумана балет Фокина

Т. П. Карсавиной

1. После спуска занавеса

Незваным я пришел на этот карнавал.Я не знаком ни с кем. И лишь одна Эстрела,С улыбкою своей и долгой и несмелой.Сказала мне слова… но я их не слыхал…И я иду один. Едва светает… БалУже окончился. Я помню, – скрипка пела…И в памяти моей какой-то образ белыйОстался… – Эта ночь безумна… Я устал…У длинного стола, где догорают свечи,Пьеро! – ты, может быть, мечтал о той же встрече?Но ты ушел; твой стул теперь стоит пустой…Я сяду на него и черным силуэтомНа фоне скатерти и дали золотой —Я буду ждать ее… Я буду час поэтом…

2. Jalousie

Меня безумно злит Ваш пестрый арлекин!Вы любите его печальными глазами…Скажите, отчего он так обласкан Вами?Он недостоин Вас, царица коломбин!Пусть вместе вы сошли со стершихся картин:Ужимки и прыжки нельзя любить годами!Сознайтесь, ведь уже он был несносен в раме!Он так шокирует мой поэтичный сплин!Он беззаботен, пусть, его апломб безмерен;Вы не находите? – Он слишком в Вас уверен!Я вызову его сегодня на дуэль!..Мы будем драться там, у длинной балюстрады,В рассветном воздухе, туманном как пастель…И буду я убит… – И будете Вы рады.

10

Как мало белых роз осталось для тебяВ душе моей, душе мятежной!Одни я подарил, любя и не любя,Другие сорваны бесцельно и небрежно.Кто может запретить проснувшейся веснеЦветы свои дарить без отдыха и счета?Вся молодость моя принадлежала мне.Я не сумею в ней отдать тебе отчета.Теперь, когда душе понятней и больнейВсе эти первые, безумные утраты,Когда ее цветы ветрами долгих днейТак бессознательно и так бесцельно смяты,Когда моя мечта опять горит огнем,А белых роз в груди осталось слишком мало —Мне грустно, что в своем безумьи роковомИх молодость моя так щедро раздавала!– Последние цветы в груди моей горят…Я их отдать забыл иль их сорвать забыли?– Прости, что я дарю их грустный ароматВ обмен за чистоту твоих весенних лилий!Прости, что лучшего тебе я не принес,И что для твоего венчального букетаВ груди моей не хватит белых роз…– Прости меня, прости меня за это!..

11. Ее письма

Я помню, – я их знал когда-то наизусть,И самому себе я повторял повсюдуИх фраз несбыточных доверчивую грусть…Я их почти забыл, – я их совсем забуду…Теперь они лежат на письменном столе,Но бросить их в огонь мне не хватает силы.– Пускай они порой почти чужие мне,Пускай порою мне они почти не милы,Пускай созвучья их для сердца моегоПочти утрачены, почти уже неясны, —Я оставляю их… – хотя бы для того,Чтоб как-нибудь потом найти их бред напрасный,Чтоб ими разбудить мою былую грусть,Их тихим шелестом напомнить трепет дальний,И лишний раз сказать с улыбкою печальной:«Я помню, – я их знал когда-то наизусть…»