Полное Затмение

Ему казалось, что он ищет способа вырваться из этой погоды. Прогулка под дождём отчего-то вызывала в нём ощущение собственной наготы. А кислотный дождь и вправду может раздеть до нитки, подумал он, если носишь синтетику, реагирующую с кислотами.

Впереди и высоко над его головой сверкающей оранжево-красной и синей неоновой бабочкой парил в тумане рекламный знак Budweiser. Дизайн его с двадцатого века не менялся. Он срезал угол через пешеходную дорожку, где издырявленный бетон оттенком походил на кожу трупа, и заспешил к рекламе, в спасительную гавань бара. Дождь пробирал до костей. Он прикрыл глаза и сощурился, опасаясь, что ему обожжёт роговицы.

Он толкнул испещрённую отпечатками пальцев стеклянную дверь и вошёл в бар. Бармен поднял на него взгляд, кивнул собственным мыслям и потянулся под стойку за полотенцем. Полотенце он отдал Кесслеру. Оно было пропитано нейтрализующими веществами и помогло.

— Закапать вам что-нить в глаза? — спросил бармен без особого интереса.

— Нет, думаю, не успело обжечь. — Он отдал бармену смятое полотенце. — Спасибо.

Какой-то посетитель бара, сидевший за стойкой, мельком поднял на Кесслера усталые глаза и отвернулся. В его облике не было ничего особенного: круглое лицо, короткие чёрные волосы, разрисованные белыми и синими полосками (знаки профессии видеоредактора), крупные дружелюбные карие глаза, мягкий красногубый рот (в уголках губ прорезались тревожные морщинки), стандартный серо-синий костюм из принтера.

Бармен произнёс что-то ещё, но Кесслер пропустил его фразу мимо ушей. Он стоял, уставясь на сверкающую зелёным светом кредитную будку на задах старомодного, тускло освещённого зала. Он пересёк зал и вошёл в будку, имевшую форму поставленной на попа ромбовидной таблетки. Дверь мягко зашипела и сомкнулась за ним. Небольшой экранчик на передней панели аппарата осветился, и на нём появился вопрос:

ЖЕЛАЕТЕ СОВЕРШИТЬ ВЫЗОВ ИЛИ ПЕРЕЙТИ К МЕНЮ?

А и вправду, чего ему тут надо? С какой радости он сюда припёрся? Он не был уверен, но ему казалось, что это правильно. Волна уверенности пронизала его. Запроси проверку баланса на счету, прошептал бестелый голосок в его голове. И снова накатила волна уверенности, но с нею мысль: Здесь что-то не так.

Он знал собственный разум, как захламлённый рабочий стол. И видел, что кто-то в этом столе поковырялся. В его сознании? Да, наверное.

Он нажал кнопку, ведущую в главное меню. Будка запросила номер счёта и PIN. Он отстучал на панели нужные цифры. Попросил проверить баланс. Будка велела подождать. На экране возникло:

760 000 новобаксов.

Он уставился на дисплей. Нажал кнопку ОШИБКА и запросил повторную проверку.

Банковский компьютер настаивал, что у него на счету 760 тысяч новобаксов.

А должно было быть только четыре.

Из его памяти что-то стёрлось — и мигрировало на банковский счёт.

Они повозились в моей памяти, подумал он, а потом мне за это заплатили [17] .

Он запросил данные о лице, осуществлявшем транзакцию.

ИНФОРМАЦИЯ ОТСУТСТВУЕТ, ответил экран.

Джули. Поговори с Джули. Ни с кем другим он не обсуждал своих проектов, пока те не проходили патентную проверку и не загружались в сеть. Ни с кем. Надо поговорить с женой.

17

Аналогичный сюжет использован в классическом рассказе Филипа К. Дика Полный расчёт. Вероятно, здесь Ширли обыгрывает не так рассказ, как его экранизацию Час расплаты, антураж которой более соответствует киберпанковской культуре.

Джули. Он ощутил вкус имени на языке. Имя было как желчь.

Когда Кесслер открыл дверь, то понял, что Джули всего несколько минут как дома. Её плащ был перекинут через спинку дивана — кремовый на кремовой обивке. Ей нравились кремовый, серый или ляпис-лазурный оттенки; именно в этих тонах было отделано их жилище. Кесслер предпочёл бы насыщенные земляные тона, но Джули настояла, сочтя его симпатии вульгарными.

Она согнулась над коктейльным холодильником у бара. Увидев его, выпрямилась, держа в руке отпотевающую бутылку «Столичной».

— Привет, Джимми.

Она почти никогда не звала его Джимми.

Джули налила им водки и выжала туда лаймового соку. Он поневоле полюбил водку. Она ступала по ляпис-лазурному коврику босая, и вид маленьких ног её сам по себе возбуждал его; Джули была высокая, тонкая, с длинной шеей. Волосы — светлые, как серединка разрезанного ананаса, стриженные коротко, под пажа, и зачёсанные на одну сторону. Англичанка. Ей это нравилось; глаза её напоминали безупречно чистые синие кристаллы. Она носила шёлковый костюм кремового оттенка. В таком костюме она выглядела естественней всего. У неё были и вещи «повседневного» стиля, но дома Джули практически не пользовалась ими. Возможно, ей это показалось бы предательством корпоративной культуры. Как и дети. Что там она сказала насчёт детей? Если ты не против, я и дальше буду противиться программе своего биокомпьютера. ДНК пусть себе мелет, а я не слушаю. Мне не нравится, когда мною командует какая-то молекула.

Он снял плащ, повесил сушиться и сел рядом с Джули на кушетку. Водка со льдом ожидала его на стеклянном кофейном столике. Он отпил глоток.

— На моём банковском счету семьсот шестьдесят тысяч новобаксов.

И взглянул на неё.

— Что они у меня отняли?

Глаза Джули чуть остекленели.

— Семьсот шестьдесят тысяч? Это сбой компьютера.

— Ты же знаешь, что нет. — Он снова пригубил из бокала. От пребывания в морозилке «Столичная» немного загустела. — Что ты сообщила Worldtalk?

— Ты меня в чём-то обвиняешь? — Она говорила ледяным уязвлённым тоном выпускницы Оксфорда (или Кембриджа?). Не могу поверить, что тебя это так напрягло.

— Я обвиняю Worldtalk, Джули. А это твоя контора. Они с тобой делают всё, чего им в головы взбредёт. Worldtalk говорит тебе не разрушать командную спайку, не уходить в декрет — и ты не заводишь детей. Worldtalk говорит тебе прислушиваться ко всему любопытному — ты подслушиваешь. Даже дома. Знаешь, тебе, конечно, не надо уходить с работы... я понимаю, у тебя карьерные планы. Можно ребёнка от суррогатной матери завести, или в пробирке. Наймём няньку. Worldtalk не нужны сотрудники. Им нужны рабы. Вроде тебя.

— Что за ребяческая чушь? Worldtalk не имеет никакого отношения к моей бездетности. Я восемь лет пахала...

— Я наизусть выучил. Ты восемь лет пахала, добираясь до поста ассистентки второго вице-президента крупнейшей PR- и рекламной конторы в стране. И ты мне сейчас скажешь, что дети — это унизительно! Ты восемь лет всем подряд в Worldtalk задницы лижешь: вот что унизительно! Ты часами пропадаешь на корпоративчиках...

Она рывком подхватилась с кушетки, упёрла руки в бёдра.

— А почему бы и нет? Корпоративная семья тебя не предаст.

— Корпоративная семья — подделка под настоящую! Они тебя используют. Ты глянь, что они с тобой сделали! А со мной!?

— Ты получил семьсот с хвостом кусков. Это больше, чем мы бы заработали по любому из твоих дилетантских планов. Если ты работаешь на крупную компанию, деньги для тебя должны стоять на первом месте. Ты настоял на фрилансе, тебя выкинули на мороз, и ты спасибо сказать должен, что они... — Она осеклась, решив не откровенничать, и отвернулась.