Полусвет

Самсон был воплощением самой смерти, но и он же знал все о другой стороне ее медали. Как этой смерти избежать.

— Ты помнишь, как вы оказались в ПМВ? Кто вас туда привел?

Руки мелко дрожали от каждого слова.

Вагнер смотрел на меня с непониманием и недоверием, словно я тронулась умом. Ответ мне был и не нужен.

Я точно знала кто после смерти моих родителей продолжал вести переговоры с вампирами. А еще знала, на кого с самого начала работал мой отец и кому докладывал все напрямую.

Человек, вырастивший меня.

Воспитавший, давший мне дом и семью, которой если бы не он, у меня так никогда и не было бы.

Он просил меня держаться от всего этого подальше, но так и не смог оградить от этого наследия.

Конечно.

Вряд ли Самсон бы выбрал на роль своей карающей руки кого-нибудь чужого, когда вокруг столько сторонников, готовых за тебя и бессмертие буквально на все.

— Сима, послушай меня, — Вагнер тряс меня за плечи, — schatz! Я думал об этом, слышишь? — я часто заморгала, стараясь вернуть фокус, — Про Шукшина. Еще когда с твоей семьей случилось то, что случилось. И недавно снова думал, когда началось все это. Понятно, что у Самсона сторонники по все стороны баррикад. Я не знаю насколько их много и каких целей они придерживаются, но точно могу сказать одно — твой дядя никогда не был на его стороне. Он был человеком со своими грехами, но он не продал бы ни за какую цену тебя и твою семью.

— Я очень на это надеюсь.

Глава 23

Проведенные в ПМВ годы оставляли на людях следы похлеще вампирских клыков.

Сидя в небольшом кафе возле скрытого исследовательского центра, я разглядывала посетителей со спокойствием для меня не характерным. То ли так на меня влияла усталость, то ли то, что сейчас я на самом деле была на своей территории. Знакомо вокруг мне было абсолютно все. От обшарпанного столика в углу, с которого открывался прекрасный вид вверх по улице и до самого входа в “Центр создания семьи”, до выдрессированной до слепого обожания администратора с улыбкой столь белой, что и не разглядеть за ней ее скучную пустую жизнь.

Кажется уже совсем в другой жизни мы сидели здесь с дядей и ели самые вкусные на свете блины с вареной сгущенкой. Сколько раз я пыталась испечь такие, чтобы порадовать своего старика — так и не получилось. Дядя много рассказывал, что моя мама умела делать их еще вкуснее — кружевными, тончайшими, но при этом сочными и ни грамма не отдающими бумагой, как зачастую получалось у меня.

Но все равно дядя настаивал, что на маму похожа гораздо больше, чем на своего отца. То ли ему самому так хотелось, то ли и правда он видел во мне свою погибшую ни в чем не повинную сестру. То ли он прото привык обвинять в случившимся моего отца. В конце концов совсем не известно, что делала бы я на его месте.

Я лениво помешивала остывающий кофе. Впервые за последнее время я была одна.

Совершенно внезапно мы с Вагнером решили разделиться. В конце концов сейчас он и правда в случае необходимости мог постоять за себя, а меня ждали дела, которые все же стоило делать не в ночное время. И если послеобеденное солнце для меня было неприятностью и грозило ожогами, то Вагнеру в его текущем состоянии оно было противопоказано.

При мысли о Вагнере в груди неприятно защемило. Я снова это сделала. Ушла от разговора. ничего не сказала, ничего не объяснила.

Какая-то блондиночка в очередной раз громко цыкнула языком, пафосно перекладывая маленькую собачку на другую руку. Конечно, для этой забегаловки явный перебор с понтами, но куда мне со своим мнением. Каждый самовыражался в меру своей испорченности.

— Извини, — раздался голос за моей спиной, — пробки — жуть.

— А я думала ты здесь, — я кивнула в сторону исследовательского центра.

Теплые губы вскользь прошлись по моей щеке, оставляя за собой какое-то липкое покалывание. Я подхватила салфетку и, растянув рот в приветственной улыбке, потерла лицо. Конечно, Жанну это не смутило. Ее вообще мало волновало, что о ней думали люди. Не обращая на меня внимания, она опустилась на стул напротив меня и, не тратя больше и минуты, уткнулась в меню.

Жанна была старше меня по-моему лет на восемь — десять — сейчас точно и не могла вспомнить. Мы не так часть пересекались — Жанна все больше обитала в головном исследовательском центре. Но глядя на то, как ее тонкие пальцы с идеальным натуральным маникюром перебирают страницы, я внезапно заметила, что она изменилась. Идеальный тон и челка-шторка уж не скрывали морщин в уголках глаз, а опущенные уголки губ уже не смог спрятать ее косметолог. В моей памяти Жанна всегда была молодой, дерзкой и строгой, чего нельзя было сказать по ее внешнему виду. Небольшого росточка, округлых форм, Жанна вводила в растерянность самых дереволобых вояк нашего подразделения своим “стоять!”. Белоснежное неизменное каре всегда подчеркивало огромные глаза олененка Бэмби с длинными ресницами. Пожалуй самым удачным изменением в Жанне, которое ее молодило, был не ботокс, а темно-русый цвет волос уложенных мягкими волнами.

— Выходной взяла сегодня, — Жанна отложила меню явно не найдя для себя чего-то интересного и уставилась на меня, — ради такого дела. Сколько лет мы не виделись?

Я неопределенно пожала плечами и вцепилась в уже чашку, стоящую передо мной. Жанна изучала меня. Я практически чувствовала ее взгляд, скользящий по моему лицу, подбородку, шее. Нельзя просто так взять и вернуться в общество из которого тебя последний раз увозили чуть ли не вперед ногами. Жанна была одна из тех немногих, которая знала, что произошло со мной. Ее лаборатории занимались синтезированием препаратов, которыми меня пичкали. А значит если я и могла что-то понять, то начать стоило с нее.

Жанна заказала кофе и, наконец, прервала ставшее напряженным молчание.

— Отлично выглядишь, — задумчиво протянула Жанна и облокотилась на спинку стула, — вроде и изменилась, а вроде и нет.

— У меня есть седые волосы, — ответила я на вопрос, который так и не прозвучал, удовлетворяя любопытство Жанны, — и морщины тоже есть.

Жанна кивнула каким-то своим мыслям даже не особо глядя на меня. Она смотрела в окно, где то и дело сновали люди.

— То есть ты все таки стареешь? — нарочито равнодушно спросила Жанна.

Сейчас я видела это как никогда четко. Раньше ослепленная ненавистью и жалостью к самой себе я этого не замечала ни в ней, ни в других. Почему-то тогда я легко и сразу приняла за норму, что часть оставшейся во мне крови вампира, благодаря которой я и выжила, выдает свои неудобства. Я воспринимала светобоязнь так же, как свою хромоту.

— Не знаю, — честно сказала я наблюдая за тем, как Жанна напряглась, — это будет понятно наверняка лет через двадцать. Сейчас я бы сказала, что меняюсь, но пока не понимаю, как.

— Ну мы же это предвидели, — Жанна оставалась спокойной для всех, но не для меня.

Скрежет, который с недавних пор я слышала еще четче, усилился. Жанна ковыряла ногтем край стола, пытаясь спрятать свою нервозность, а скрип ее сжатых зубов смешивался в какофонии звуков.

— Тяги к крови нет? — задала Жанна дежурный вопрос, а я на автомате посмотрела на ее шею.

Жанна сжалась. Лишь на долю секунды, но этого было достаточно. Она повела себя как обычный человек в обществе вампира. Просто испугалась, что на нее смотрят, как на кусок бифштекса.