Полусвет

— Бьется, — сказал он все с той же улыбкой, — ты, определенно, жива.

— Так и твое бьется, — пожала плечами я.

— Так и я жив, — Вагнер нагнулся ниже, — ты просто всегда об этом забываешь. Я родился таким. Как рождаются люди, так родился и я.

— Иногда дети рождаются мертвыми, — Вагнер поморщился, — все, все. прости. Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но и ты же понял, что хочу сказать я. У вампиров тоже бьется сердце. Просто все немного иначе.

Вагнер коснулся моего виска, а я замерла, глядя в его покрасневшие от усталости глаза.

— Ты сказала, что происходит тут, — его ладонь на моей груди ожила. Вагнер слегка постучал пальцами, повторяя удары сердца, — но ничего не сказала про то, что происходит здесь.

— Я не знаю, — повторила я чуть тише.

Что я чувствовала?

Последнее время этого было так много, что кажется я уже просто устала что-то чувствовать. Мне надоело все. Жалость к себе, страх, нерешительность, печаль, депрессия, ужас. Все эти эмоции стали пресными. Невкусными. Я отказывалась их испытывать.

Я просто была. И, надо сказать, впервые за долгое время мне нравилось это.

Быть.

Ладонь Вагнера опустилась на мою щеку. Он смотрел на меня с какой-то грустью и … пониманием. Печальная улыбка тронула его губы. Вздохнув, Вагнер запечатлел холодный поцелуй на моем лбе.

— Я знаю, — прошептал он, — я все знаю.

Глава 27

Здание ПМВ встретило меня пинком в прошлое. И это первый раз для меня ничего не значило.

Раньше я всегда видела здесь лишь обшарпанные стены с давно потрескавшейся краской, облетевшую побелку на потолке и бесконечный поток людей в очереди в “регистратуру”. Надо сказать, что сама я в этой очереди никогда не сидела. Ведь Сима Жарова приезжала лишь по вопросам, по которым ее вызывали.

Сейчас же, расстегнув свою видавшие виды утепленную куртку, абстрагируясь от всякого шума рядом и по самые уши замотавшись шарфом, я прозябала в кругу малоприятных людей, что своим бубнежом у буддийского монаха вызвали бы приступ панической атаки. Откуда бралась в людях эта бестолковая потребность?

Попиздеть, лишь бы о чем.

Здесь было все — от цвета говна внучатых племянниц до некорректности построения монархического строя в шестнадцатом веке. Они обсосали все. Единственное, то жестко выбивалось из создаваемой атмосферы, это терминал электронной, что гордо стоял посередине с надписью “не работает”.

Мне было не до них. уткнувшись в планшет, я раз за разом обводила значок короны, лишь изредка проверяя, на месте ли мужчина брутального вида со стойким запахом дешевых сигарет, за которым я занимала очередь.

Мне было, о чем подумать.

После ухода Константина, Вагнер хоть и не уснул, но обнявшись с пакетом крови, завалился под теплый плед. Вся сила и уверенность, что он демонстрировал гостю, да и совсем недавно мне самой, из него испарилась, не задержавшись надолго. Он внезапно стал каким-то маленьким и серым. Его знобило. А это совершенно не укладывалось в мои знания и представления о вампирах.

Сидя рядом с ним и растирая ему конечности для лучшего кислорода обмена, я впервые задумалась о том, о чем он говорил, серьезно.

Вагнер был рожденным.

Если предположить, что рожденный вампир — живой, то, как и все живое, он должен поддаваться законам биологии. Тут каждый школьник знал, что любой живой организм от неживого отличало пять признаков. Все живое растет, дышит, питается, размножается.

И умирает.

Как это могло выпасть у меня из вида в то время, когда мы активно сражались с Самсоном, я не понимала.

Сейчас же я сидела и смотрела на пять значков, обозначающих каждый жизнеобеспечивающий процесс, что нарисовала на ноутбуке.

Растет. Здесь все было очень понятно. Вагнер родился, как обычный младенец, и рос в привычном для человека темпе. Как только период роста завершился, Вагнер перестал меняться внешне. И вот здесь раньше делали вывод о том, что на данном этапе вампир перестал расти, а, следовательно, терял одно из важнейших свойств живого организма. Ведь у человека с ростом, после десяти лет жизни, увеличивается скорость умирания с каждым годом.

Мужчина нагнулся ко мне, обдав запахом сигарет и что-то пробасил, а я кивнула, не вслушиваясь. И так понятно. Отошел покурить. Еще раз пятнадцать сбегает.

Я вернулась к своему планшету.

Есть ли живые организмы, которые с течением времени не подобно человеку, увеличивают обороты скорости умирания, а, наоборот, замедляют ее? Конечно, есть. И я, как ученый, даже изучала этот тип развития. Пренебрежимое старение. При нем не только с течением времени организм не меняется внешне, но еще и не меняет молекулярные признаки.

И биология знала достаточно таких примеров. Горный землекоп, например. В отличие от своих прямых родственников — кротов, несмотря на огромную схожесть с ними, горный землекоп достигал сроков жизни до сорока лет, что для его размеров и особенностей жизни практически вечность. При этом при взгляде на него невозможно было определить, сколько лет он уже прожил. Для сравнения — у того же крота средний срок жизни шесть лет.

То есть для любого условного гипотетического крота землекоп фактически бессмертен, ведь до его кончины сменится минимум двенадцать поколений кротов.

И секрет именно в этом. У землекопа при достижении определенного возраста скорость умирания уменьшалась. Чем старше он становился — тем сильнее был. Точнее — самки были.

Летучие мыши, с которыми часто ассоциировали вампиров, тоже не остались в стороне. После десяти лет у них исчезали перепонки на лапках. И дальше их возраст было практически невозможно определить. И, аналогично горному землекопу, летучие мыши жили до сорока лет, что также в несколько раз превышало срок жизни животных подобного размера.

Откуда, интересно, взялась байка про вампиров и летучих мышей? Было ли это случайным совпадением или и здесь содержался намек. Я ни в чем не была уверена.

Кроме одного.

Вполне вероятно, что процесс роста Вагнера не был остановлен. Пренебрежительный тип старения хорошо объяснял бы его состояние сейчас.

Срок жизни Вагнера мог подходить к концу.

Я поставила вопросительный знак возле ростка на своем планшете и галочки рядом с перекрещенными костями, омлетом и эритроцитом.