Поля крови. Религия и история насилия

В Эфесе делегатов поджидали толпы монахов с дубинками. Они охотились за оппонентами Евтихия:

Они уводили людей, кого с кораблей, кого с улиц, кого из домов, кого из храмов, где те молились. Бежавших же преследовали. И со всяким рвением отыскивали и доставали даже скрывающихся в пещерах и норах земли {829} .

Папский легат Иларий из Пуатье еле унес ноги, а епископа Флавиана избили так, что от побоев он вскоре умер. Диоскор отказался выслушивать оппонентов, манипулировал выступлениями, а когда дело дошло до голосования, ничтоже сумняшеся позвал имперские войска.

829

Nestorius, Bazaar of Heracleides, pp. 482–83

Однако на следующий год Феодосий умер, и монахи остались без вышнего покровительства. В Халкидоне созвали новый собор (451 г.), чтобы отменить постановления «разбойничьего» Эфесского собора и выработать нейтральную богословскую платформу {830} . Критерием ортодоксии стало послание папы Льва, который дипломатически утверждал, что Иисус был полностью Богом и полностью человеком {831} . Диоскора лишили сана, а сирийских ревнителей обуздали. Монахам было велено жить в монастырях, не вмешиваясь ни в церковные, ни в житейские дела, и пребывать в подчинении и финансовой зависимости у епископов. Между тем Халкидонский собор, восславленный как торжество закона и порядка, был императорским переворотом. В начале IV в. христиане считали присутствие имперских войск в своих храмах кощунством, но после ужасов «разбойничьего» собора умеренные епископы умолили императора взять ситуацию под свой контроль. Поэтому на Халкидонском соборе председательствовал комитет из 18 человек: высших сановников и сенаторов империи. Этот комитет определял повестку дня, затыкал рот несогласным и определял должную процедуру. Впоследствии в сирийскоязычном мире халкидонитов будут называть «мелькитами», то есть сторонниками «императорской» Церкви. Ранее во всех империях вера правящего класса отличалась от веры подчиненных масс, поэтому попытка христианских императоров навязать свою теологию подданным была решительным, а в глаза многих – возмутительным разрывом с традицией. Оппоненты имперского христианства поддерживали из протеста «монофизитство» Евтихия. На самом деле богословское различие между «монофизитами» и «халкидонитами» было ничтожным, но монофизиты апеллировали к иным христианским преданиям (в частности, к евангельским обличениям в адрес Рима) с целью показать: мелькиты заключили нечестивый союз с земной властью.

830

Gaddis, There is No Crime, pp. 310–27

831

John Meyendorff, ‘The Role of Christ I: Christ as Saviour in the East’, in Bernard McGinn, Jill Raitt and John Meyendorff, eds, Christian Spirituality: High Middle Ages to Reformation (London, 1987), pp. 236–37

Полемика о природе Христа была попыткой выстроить целостную концепцию реальности, в которой нет пропасти между духовным и физическим, божественным и человеческим началом. А в человеческом обществе, считал император Юстиниан (527–565 гг.), также подобает быть симфонии Церкви и государства: ведь основана она на воплощении Логоса в человеке Иисусе {832} . Как две природы – божественная и человеческая – сошлись в одной личности, так не может быть разделения Церкви и империи: вместе они формируют Царство Божие, которое скоро распространится на весь мир. Но это, разумеется, было весьма далеко от того Царства, которое проповедовал Иисус.

832

Meyndorff, Byzantine Theology, pp. 213–15

Варвары все ближе подбирались к стенам Константинополя, а Юстиниан все ревностнее крепил симфонию, поддерживая главенство имперской Церкви. Своими попытками задавить монофизитов он восстановил против себя население Палестины, Сирии и Египта. Кроме того, он начал гонения на иудаизм: евреям запретили занимать государственные должности, а в синагогах использовать иврит. В 528 г. Юстиниан дал язычникам три месяца на крещение и на следующий год закрыл Платоновскую академию в Афинах. В каждой провинции, от Марокко до Евфрата, он поручал церквям, построенным в константинопольском стиле, возвещать единство империи. Так вера, которая возникла как протест против системного угнетения империи, не только перестала быть реальной альтернативой имперскому насилию, но и превратилась в орудие римского принуждения.

В 540 г. шахиншах Хосров I начал усиливать свое царство, постепенно сделав его экономическим гигантом. Для этого была затеяна реформа, основанная на классическом определении аграрного государства {833} :

Монархия опирается на армию, армия – на деньги, деньги берутся из земельного налога, а земельный налог происходит от сельского хозяйства. Сельское хозяйство опирается на правосудие, правосудие – на честность чиновников, а их честность и надежность – на постоянную бдительность царя {834} .

833

Brown, World of Late Antiquity, pp. 166–8

834

Ibid., p. 166

Хосров выдумал более эффективный способ налогообложения и вложил большие деньги в развитие сети каналов в Месопотамии, чем пренебрегали прежние персидские цари. На эти доходы он создал профессиональную армию вместо прежних ополчений знати. Война с христианским Римом стала неизбежной, поскольку обе державы жаждали властвовать в регионе. Хосров использовал арабские племена для защиты южных границ, а византийцы обратились к Гассанидам, хоть те и приняли монофизитство, с просьбой патрулировать границы из своего зимнего лагеря под Дамаском.

При Хосрове в Персии предельно жестко относились к мятежам, но религиозной дискриминации не было: накануне одного восстания царь предупредил, что убьет каждого ослушника, «будь он добрый зороастриец, иудей или христианин» {835} . Подобно большинству аграрных властителей, персидские цари не навязывали свою веру подданным; даже Дарий предназначал имперскую концепцию зороастризма лишь для аристократов. Подданные были свободны в своей вере. Христианские, иудейские и языческие общины жили по собственным законам и обычаям, а заправляли в них религиозные чиновники, которые числились на государственной службе. Это соглашение более тысячелетия определяло социальное устройство ближневосточного общества. После смерти Хосрова I в Персии началась гражданская война, и византийский император Маврикий вмешался, возведя на престол молодого Хосрова II (591–628 гг.). Отчужденный от персидской знати, Хосров II окружил себя христианами, хотя пышность его двора задала тон ближневосточной монархии на столетия вперед. Он продолжил реформы отца, сделав Месопотамию богатым и сильным регионом. Иудейская община в Ктесифоне (неподалеку от нынешнего Багдада) стала интеллектуальной и духовной столицей иудаизма. Еще одним интеллектуальным центром был Низибис, где активно изучались христианские писания {836} . Таким образом, византийские горизонты сужались, а персидские расширялись.

835

Ibid.

836

Brown, World of Late Antiquity, pp. 160–65; Brown The Rise of Western Christendom: Triumph and Diversity, AD 200–1000 (Oxford and Malden, Mass., 1996), pp. 173–74.

Императора Маврикия свергли и убили (610 г.). Тогда Хосров II воспользовался случаем и осуществил рейды в Византию за рабами и добычей. А когда Ираклий I, наместник римской Северной Африки, в ходе еще одного переворота завоевал имперский трон, Хосров развернул крупное наступление: завоевал Антиохию (613 г.), большие территории в Сирии и Палестине (614 г.), а также Египет (619 г.). В 626 г. персидская армия осадила Константинополь. Однако Ираклию и его маленькой, но дисциплинированной армии удалось нанести ответный удар. Они разгромили персидские войска в Малой Азии и вторглись на Иранское нагорье, разоряя незащищенные имения зороастрийской знати и разрушая святилища, но потом были вынуждены отступить. Вконец дискредитированный, Хосров II был низложен и казнен (628 г.). Кампания Ираклия I носила более религиозный характер, чем прежние войны христианского Рима. Более того, к тому моменту связь Церкви и государства настолько окрепла, что осада Константинополя воспринималась как угроза самому христианству. И когда город был спасен, победу приписали заступничеству Пресвятой Богородицы, чью икону обносили вокруг стен для защиты от врага.

Во время персидских войн монах, известный нам как Максим Исповедник (580–662 гг.), положил конец христологическим диспутам. Он был убежден, что такие вопросы не решаются богословскими формулировками: «обожение» невозможно без опыта евхаристии, созерцания и деятельного милосердия. Эти общинные обряды и обычаи учили христиан, что, думая о «Боге», мы думаем и о «человеке». Если люди будут избавлять сознание от зависти и враждебности, отравляющих их отношения друг с другом, они еще в земной жизни достигнут обожения:

…чтобы весь человек мог стать Богом, обожившись Благодатью Бога, ставшего Человеком, становясь полным, целостным человеком, душою и телом, по природе, и становясь всем и во всем Богом, душою и телом, по благодати {837} .

А значит, каждый человек имеет сакральную ценность. И любовь к Богу неотделима от любви к ближнему {838} . Более того, Иисус учил, что степень нашей любви к Богу поверяется нашей способностью любить врагов:

837

Максим Исповедник, Амбигвы, 42; см.: Andrew Louth, Maximus the Confessor (London and New York, 1996). [Цит. по: Мейендорф И. Византийское богословие: исторические тенденции и доктринальные темы. – Минск: Лучи Софии, 2001. – Прим. пер.]

838

Максим Исповедник, Послание 2: О любви, 401 г; см.: Louth, Maximus the Confessor.

Почему повелел Он это? – Для того, чтобы освободить тебя от ненависти, скорби, злопамятства и удостоить великого стяжания – совершенной любви: ею не может обладать тот, кто не любит равно всех людей, подражая Богу, равно любящему всех и хотящему, чтобы «все люди спаслись и достигли познания истины» {839} .

В отличие от «епископов-тиранов», соперничавших за поддержку императора, Максим Исповедник стал жертвой, а не творцом имперского насилия. Во время персидских войн он бежал в Северную Африку. Потом его арестовали, насильно привезли в Константинополь, осудили как еретика, изувечили и отправили в изгнание, где он вскоре и умер. Однако он был оправдан на Третьем Константинопольском соборе (680 г.), а впоследствии стал считаться отцом византийского богословия.

839

Максим Исповедник, Главы о любви, 1.61. Ср. Мф. 5:44 и 1 Тим 2:4. [Перевод А. Сидорова. Цит. по: Творения преподобного Максима Исповедника. Книга I. Богословские и аскетические трактаты. – М.: Мартис, 1993. – Прим. пер.]