Понять. Поверить. Простить

А потом во всех красках передо мной предстала наша первая ночь. Когда Эля мне стыдливо призналась, что это будет для нее в первый раз, я, признаться, был удивлен. Но больше всего меня переполняла радость от того, что она МОЯ, только моя, что доверилась она именно мне. И я понимал, что никак не должен это доверие уничтожить. Помню, с каким упоением я изучал ее прекрасное тело, как дарил ей ласки и с каким жаром она на них отвечала. И ее слезы от неизбежной боли — в тот момент я чувствовал себя настоящим извергом, но единственное, чем мог ей помочь — это нежно прижать к себе и успокаивать. Именно эта ночь назвала все своими именами: я понял, что люблю Элю, что именно с ней хотел бы связать всю свою жизнь. Потом у нас было еще не мало моментом близости, но именно этот наш первый раз я так ясно помню — волшебный новогодний сон, произошедший наяву.

Я любил смотреть на Элю спящей, когда она доверчиво прижималась ко мне, а ее длинные волосы в беспорядке лежали и на подушке, и на моем плече, и на моей груди — разомлевшая от ласк, Эля всегда засыпала на моем плече, положив руку мне на живот или бок. Я любил прикасаться к ее густым мягким волосам, струившимся темными волнами сквозь мои пальцы. Любил ее звонкий смех, от которого ее глаза начинали ярко и озорно сиять, заряжая меня самого веселым настроением. Я не мог ей противиться: она была для меня как ясное солнышко. И я весь мир готов был бросить ей под ноги, чтобы только она была счастлива, чтобы видеть ее сияющие глаза и нежную улыбку.

Я налил себе в бокал еще коньяка и снова выпил, но уже не залпом, а маленькими глотками.

Странно, среди всех наших счастливых воспоминаний есть еще одно, которое пришло на ум только сейчас. Мой день рождения. Это был апрель. Но я снова был в отъезде, поэтому отпраздновать его в кругу семьи не мог. Именно в этот день я хотел познакомить Элю с родителями, но не получилось. И шанс был упущен.

А когда я приехал, Эля устроила мне настоящий сюрприз.

— Я не знала, что тебе можно подарить, — оправдывалась она, ведя меня по улице. — Но надеюсь, что мой сюрприз тебе понравится.

Я никак не мог представить, что же она мне приготовила. Но когда мы подошли к огромному шатерообразному зданию, я сразу же все понял. И заулыбался как ребенок. Вот такого сюрприза я точно не ожидал. И это было поразительно.

— Ты уже догадался, куда мы пойдем? — с озорной улыбкой на губах спросила она.

— Ты решила сводить меня в цирк? — я просто не мог не улыбаться ей в ответ.

— Да, — Эля крепко сжимала мою руку, как будто боясь потерять. — Я решила подарить тебе кусочек детства. Его иногда во взрослой жизни так не хватает.

Вот казалось бы, самое обычное цирковое представление. Но это и вправду был праздник. Во время антракта мы ели сладкую вату, смотрели на веселую детвору, что бегала и прыгала вокруг. И я был безумно счастлив. И наверно именно тогда впервые меня стали посещать мысли о свадьбе — я безумно хотел, чтобы Эля всегда была в моей жизни, уже не просто как любимая женщина, а именно как любимая жена, как любимая мать наших детей.

Я помню, как Эля любила всегда делать мне маленькие сюрпризики: то, бывает, полезу в карман куртки после ее ухода — а там маленькая открыточка со словами «Я люблю тебя», то в бардачке машины найду целую горстку своих любимых конфет.

Я сделал еще глоток янтарно-коричневой жидкости. Алкоголь снова разлился по венам, так и не принося желаемого расслабления. На смену приятным воспоминаниям начали приходить события, произошедшие после Элиного исчезновения.

Незадолго до этого мы с отцом разговаривали в его офисе, и я краем глаза увидел по телевизору интервью Виктора Сергеевича. Я тогда еще отцу сказал, что познакомился с дочерью Колчина. И реакция отца меня тогда очень удивила — он посоветовал мне не связываться с этой семьей, чтобы не дай бог чего плохого не случилось. И лишь потом отец рассказал мне, что с Колчиным у него давняя вражда. Сначала Виктор Сергеевич пытался разбить нашу семью, надеясь, что мама бросит отца и уйдет к нему. А чуть позже эта вражда вылилась в конкуренцию их фирм.

В то время, когда мы с Элей стали встречаться, эта конкурентная вражда достигла своего пика. К сожалению, мы стали заложниками этой войны между нашими семьями.

Я до сих пор помнил, как метался от неизвестности, когда Эля вдруг исчезла. Безо всяких объяснений. Ее телефон был отключен, а на мои письма она не отвечала. Я вообще до сих пор склонен думать, что ее электронную почту взломали и все тщательно "чистили", потому как ни на одно из сообщений я так и не получил ответа.

Я искал ее везде. Но никто из знакомых не знал, что же произошло. Я подолгу ждал ее возле подъезда, но очень быстро понял, что Виктор Сергеевич был один, а остальные члены семьи куда-то уехали.

Я ужасно переживал: что же могло случиться, если Колчин был вынужден спрятать своих родных? Было страшно от мыслей, что Эле могло что-то угрожать. Я отказывался думать о том, что это как-то могло было быть связано со мной и моей семьей.

В довершение ко всему я стал замечать, что за мной велась слежка. Сначала я не придал этому большого значения, но все изменилось тогда, когда после одного из своих неудачных поисков Эли ко мне подошли трое неизвестных. Они застали меня врасплох в темноте подъезда: сначала следом за мной зашел один из них и, после его негромкого присвиста, с лестницы мне навстречу спустились еще двое. Они окружили меня и придвинули к стене, и я почувствовал, как к моему боку что-то приставили.

— Спокойно, парень, — услышал я голос одного из них. — Сегодня мы тебя просто предупредим: оставь девушку в покое и все будет хорошо.

— Да кто вы такие, — попытался я тогда вырваться, но получил кулаком в живот.

— Мы тебя предупредили. Пока по хорошему. Оставь девушку.

И, заслышав шаги наверху, незнакомцы быстро ретировались к выходу.

Это было первое предупреждение. Я тогда самонадеянно подумал, что смогу сам разобраться во всем. И поиски свои не прекращал.

Через два дня я снова встретил незнакомцев, но уже на улице: они окружили меня возле машины и снова по-своему сделали предупреждение оставить Элю, после которого на ребрах еще долго оставались синяки.

А на следующую ночь весь двор был освещен пламенем моей горящей машины.

Отец узнал о том, что мою машину подожгли, и пришел ко мне поговорить. Оказывается, что Колчин приходил к нему и требовал, чтобы я оставил его дочь в покое. Иначе он грозился действовать иными методами.

А я все равно не хотел отступать. Я боролся за Элю, не хотел ее отпускать ради прихоти ее отца.

Но новым ударом, еще более сильным, оказалось заявление об изнасиловании. И оно было написано от имени Эли. Меня вызвали в прокуратуру и предъявили обвинение.

Я не мог в это поверить: чтобы моя Эля обвинила меня в изнасиловании… Несколько дней я находился под подпиской о невыезде. У меня было много времени, чтобы обо всем подумать. А через две недели меня снова вызвали и сказали, что заявление забрал заявитель и обвинения сняты.

Дома отец рассказал, что в этот же день к нему приходил Колчин и заявил, что они заберут заявление из прокуратуры в обмен на какие-то уступки в делах. Но с еще одним условием, чтобы я забыл об Эле. Отец был вынужден согласиться на такие условия. Вот только я так легко не собирался сдаваться — я должен был найти Элю и поговорить с ней, узнать, почему она так поступила.