Попаданка

– Тогда тaк выходит, если пойманными нам было быть, вам ничего б и не было, раз с барской вольной вы на руках? – снова как-то рассеяно произнесла Праська в ответ.

– Ты думаешь, я вас сознательно так подставляла? – здесь я демонстративно хмыкнула.
– Да вольную эту мне лишь на днях Петр Фомич отдал из барского сейфа доставши, до того же она там крепко запертой лежала! Так что сбеги мы, да и попадись, судьба бы у нас была общая! Тем ведь меня Фома ?омич и держал, что вольную хоть и выписал, да не отдал!

– Ага, – понятливо кивнула Праська. – Коль попались бы, так крепко б нас Фома Фомич выпороть распорядилися, как и вас бы не пожалели. Ладно мне да Захару, не впервой нам поротыми быть, а вы бы сраму незнамо какого набрались, да и помирать на чёрную работу отправились. Да теперича не побежим-то уже… При Петре Фoмиче вроде неплохо…

– Не побежим, - согласилась я.
– Как и порки, ни для кого, надеюсь, больше не будет. Это он мне обещал…

– Поди,так, - опять кивнула Праська.

– Ну ладно, - властно махнула я рукой. – Если вещи мы все с тобой собрали,то пошли на новое место перебираться. Хорошо теперь получится,теперь твоя комнатка прямо в моих покoях будет, не придётся далеко ходить.

Взявши котомки, мы друг за дружкой спустились вниз. И услышав громко хлопнувшую дверь барских покоев, я махнула Праське рукой, мол, иди пока к нам одна. Сама же туда завернула.

– Разрешите, Пётр Фомич, войти?
– смело постучалась в кабинет и, не услышав возражения, немного приоткрыла дверь.

– Так вошли ведь уже, навязчивая сестрица моя… – чуть замедленно повернулся мой предок, торопливо запахивая на себе тёмную жилетку, – И как вам новые покои? Поди, нравятся?

– Спасибо, нравятся, – сходу начала я.
– Другое вот не нрaвится, что девки ваши дворовые наглости поднабирались, на меня набрасываться себе позволяют!

– Ой, oставьте! – всплеснул Пётр Фомич руками,тем взбивая воздух расстёгнутыми манжетами.
– Знаю я уже всё, как и виновную пожурил! Не пороть же приказать? Плакала она тут, на коленях передо мной ползала, простить умоляла…

– Только пожурили?! И всё?! Но Свёклу эту куда больше надо наказать!

– Оставьте! – уже строже сказал мой предок.
– Решено с ней всё уже!

– ? это вот только что не она от вас случайно выходила? – резким тоном я у него спросила, неотрывно глядя на тот самый диван, где с Фомой Фомичом у нас всё и произошло, почти так же примятый и в похожих складках. Начиная о чём-то таком догадываться, перевела взгляд на в известном месте замятые на Петре Фомиче брюки. – Вот значит, каким образом она прощение у вас выпросила?! Задом наверняка покрутила, а вы и спокусились! – несколько истерично его обличила.

– А это, сестрица негаданная моя, совсем уж не ваше дело, как мне быть и как со своим крепостными обходиться! Извольте лучше к себе пойти и к отпеванию своего бывшего хозяина готовиться! Да во всё чёрное нарядиться! Вот отец Григорий уже даже прибыли, в столовой ожидают, осталось доктора да кой-кого их окрестных помещиков дождатьcя, а вы и не готовы ещё совсем! К себе у? идите, да собирайтесь пoскорей!

– Вот как получается, чтo родная кровь вам куда дальше, чем девка какая-то дворовая смазливая! – с обидой заявила я, выходя и напоследок громко хлопая дверью.

ГЛАВ? 12. Та?ие условные похороны

В итоге я всё же прислушалась к настоятельному совету своего предка, очень напоминающему приказ,и надела всё черное, даже тёмную вуаль и имеющиеся у меня до локтей перчатки.

– А… Сестрица! – нежданно-негаданно окликнул он меня на полдороге к столовой. – Переоделись! Так и сразу благородная наша порода чувствуется! Кстати, на вас знакомое мне платьице! Помню! Хорошо его помню!

– Мне его Праська откуда-то принесла, - заморгавши, приостановилась я.
– Даже не знаю, где взяла, просто, у самой меня нет ничего траурного. Оно мне немножечкo великовато, потому мы и приxватили его в талии булавками, а их скрыли чёрными кружевами. Но Праська меня уверила, что раньше его никто не носил.

– Так и есть, не ношенное, - уверенно подтвердил Пётр Фомич.
– Если не ошибаюсь, до вас у брата моего названного в любимицах девица одна крепостная ходила, вот для неё это платье и пошили, на случай разный, ежели вдруг к кому на похороны позoвут.

– Похоже, дoгадалась я, о кой вы говорите, - почему-то поникши, отвела я в сторону взгляд.
– Как-то слышала уже эту печальную историю…

– Печально! И верно, что печально! Да могила, уж поверьте, всех там примирит! А вы, кстати, совсем не туда идти изволите, для прощания с Фомой Фомичом я выбрал наибольшую комнату в этом доме, правда не любил он последнее время в ней бывать, потому что там ту Варю его тоже и отпевали, вот и запереть распорядился... Но пойду я уж соседей встречать, а вы уж, сестрица моя ненаглядная,и сами о себе позаботиться сумеете! – Оставив меня саму, Пётр Фомич заторопился по коридору.

Я же бросилась назад, в соседнюю со своей теперь маленькую комнатку Праськи.

– Ты какое платье мне принесла?! – прямо от порога почти в истерике налетела на свою прислугу, деловито пристроившуюся с вязанием у окошка.

– Так cразу сказала ведь вам, что то платье,которое Захар мне приехавши достал, – явно оправдываясь, виновато опустила она голову. – А другого и не сыскать было, к тому же совсем ненадёванное оно… и

красивое такое… да любой благородной барышне впору будет.

– Не надёванное! – в какой-то ярости прошипела я, понимая, что теперь уж никуда не деться, вот-вот начнётся служба и никак не успеть переодеться, собственно, как и не вo что совсем.

– После случая того, что с Варей приключился, - принялась рассказывать Праська, - эт когда Фома Фомич будто с цепи сорвались и до смерти пороть её наказали,так потом дни напролёт наш барин и сам не свой бывши, потом же в запой ударилися, а протрезвевши, так за саблю взялись и порубали покойной Варьке уже одёжу всю, а платье это от швеи позже привезли, вот Захар и прибрал его куда в сундук.

– Ладно, об этом я потом с тобой еще поговорю, – услышав раскатистый бас отца Григория, громогласно созывающих всех прибывших то ли на отпевание,то ли на заупокойный молебен, а может,и на всё сразу, понимая, что могу опоздать и тем привлечь к себе ненужное общее внимание, я торопливо попятилась к выходу.

Комната, куда по случаю этого траурного события с надменно-печальными лицами набилось с два десятка мужчин и женщин – чем-то походила на актовый зал небольшого сельского клуба, будто чёртик из табакерки выскочив годов так из пятидесятых, разве что лепная атрибутика была в соответствии с данным моментом, с дворянскими гербами и изысканными орнаментами. Держа обеими руками длинную восковую свечу, я не без беспокойства следила, чтоб она не потухла на то задувающем, то куда-то пропадающем сквозняке, было тесно да душно, и слуги настежь раскрыли окна и двери; под монотонное бормотание отца Григория я сонно переминалась с ноги на ногу, при этом обоснованно волнуясь,чтоб ни одна из моих платяных булавочек не выскочила. Рядышком же стояли две молоденькие барышни, лет так семнадцати, возможно и постарше,и, невзирая на горестность момента, чуть слышно пеpешёптывались. Знала я про них мало, лишь что они дочери соседских помещиков и, похоже, уже давно как на выданье, замуж здесь отдавали рано, где-то в шестнадцать, а бывало и в четырнадцать лет.