Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Ракетки были слабым местом советского любительского тенниса и самым фетишизированным предметом. Просто повертеть настоящую ракетку в руках, почти увидев свое отражение на лакированной поверхности, усеянной надписями на английском языке, проверить ее на вес, провести ладонью по струнам, ощутить мягкое прикосновение нездешней обмотки, оберегающей руку от появления крестьянских мозолей, – вот они, ускользающие образы счастья… Уже в 1980-е начали появляться ракетки принципиально нового типа, а мы с приятелем были рады хотя бы тому, что где-то достали идиотские, с невероятно толстыми ручками и неудачно распределенным весом, американские ракетки Penguin в лучшем случае 1950-х годов.

… Я долго хранил номер журнала «Америка», представлявший лучших теннисистов страны, разглядывал одежду, аксессуары и ракетки. Крис Эверт Ллойд. Джимми Коннорс. Звукопись другой жизни…

Главными же изданиями, которые оказывались вне конкуренции, допустим, с «Наукой и жизнью» или «Техникой – молодежи» (которой я в соответствии с модой пытался увлечься, но так и не увлекся), были «Футбол-Хоккей» и «Советский спорт». Тогда газеты выходили всерьез, не то что сейчас, и свой первый в жизни собственный номер «Советского спорта» я прочел первого января 197… какого-то года.

Типографской краской уже за несколько метров празднично благоухал почтовый ящик. Газета приятно пачкала руки и была напечатана в две краски – в новогоднем номере размещалось необычайно нарядное поздравление, исполненное в синем цвете. Можно было разглядывать логотип, вертеть хрустящие полосы в руках, листать этот удивительный предмет, принадлежащий только мне, разглаживать его, валяться с ним на диване в родительской спальне – для наслаждения требовался простор. Передо мной был один из самых красивых объектов материального мира – газета. Нешуточная значительность газеты и затраченные на ее производство усилия казались слишком существенными по сравнению с ее скромной функцией – умереть на следующий день. С чем мне было трудно примириться даже тогда, когда я еще был мальчишкой, а не профессиональным газетчиком.

Кроме того, утро первого января глухого застойного года виновато в том, что я до сих пор не считаю электронную и «гражданскую» журналистику – журналистикой. Ежеутренняя молитва современного (со времен Гегеля) человека предполагает наличие перед молящимся материального предмета, прошедшего через руки профессиональных редакторов и художников. Конечно, если они действительно профессиональны.

Правда, есть один нюанс. Ежеутренняя молитва превратилась благодаря блоггерам и участникам форумов в ежеутреннее испражнение. Читатель нового типа не раскрывает поутру за чашкой кофе любимую газету, это тщательно приготовленное и изысканно сервированное по всем правилам современного дизайна, типографики, технического и художественного редактирования блюдо. Компьютерный столик с забытым на нем фрагментом хлеба с нахлобученным сверху скончавшимся в корчах неопрятным куском сыра – это не венское кафе c пятью наименованиями утренних газет, зажатых в специальных держателях. И сидит за компьютерным столиком вовсе не опрятный человек, который, уважая себя и свою ежедневную работу, желает, как и в кафе, быть обслуженным – получить порцию фактов, прошедших профессиональную редактуру, и комментариев от людей с именами и пониманием того, что происходит в мире. За компьютерным столиком сидит неумытый персонаж в трусах, который читает тексты не для того, чтобы получить информацию или насладиться ходом мысли колумниста, а для того чтобы вставить свои пятнадцать копеек в окошечке, которое льстиво предоставляют ему сайты современных газет. Он стучит по клавиатуре, чтобы испражниться на текст, уничтожить его и автора, на других таких же орлов посмотреть и себя показать. И если профессиональный автор к середине дня сдуру решит заглянуть в поле комментариев к своей статье, он словно бы погрузится в кипящее дерьмо. Книга, говорил Пастернак, кубический кусок дымящейся совести, а блоги и форумы – это разбрызганное дымящееся дерьмо, попавшее в вентилятор постов, записей и комментов.

И вот этого злобного и слабо востребованного человека в трусах называют «гражданским журналистом», ждут от него «подлинных» новостей и нестандартных мнений. Ему потакают, его боятся – как же, эти ребята скоро похоронят профессиональную печатную журналистику. Под ударом не только русские газеты, но и все мировые оффлайновые издания, вот-вот, глядишь, под тяжестью «гражданского журнализма» рухнет «Нью-Йорк таймс»…

Распространение блоггерства сродни повальному увлечению любительской фотографией. Блог – это «мыльница», каждый может чувствовать себя – совершенно без всяких на то оснований – фотографом. Так и блоггер мнит себя журналистом.

Конечно, профессиональные журналисты отнюдь не ангелы. Самое удивительное в газетном деле именно то обстоятельство, что газета, хоть ты тресни, все равно выходит наутро. Когда занимаешься газетно-журнальным менеджментом много лет, иногда кажется, что газета выходит в свет сама, потому как иной раз один только факт ее появления утром в киоске противоречит всей логике издательского процесса: отвратительная работа репортеров, срыв всех дедлайнов, разная степень состояния опьянения ответственных за выпуск людей… Так нет же: как писал по другому, но чрезвычайно схожему поводу в «Песенке веселого репортера» молодой Константин Симонов, «но вышли без задержки, наутро, как всегда, „Известия“ и „Правда“, и „Красная звезда“»…

Разговоры о гибели газет, да и вообще сколько-нибудь серьезных бумажных изданий возобновились с новой силой, когда началась история с продажей Доу Джонса в целом и «Уолл-стрит джорнэл» в частности Руперту Мэрдоку. Между тем скорость падения тиражей и доходов газет, позволявшая иным исследователям точно рассчитывать время окончания эры Гуттенберга, именно в последние годы снизилась. Филипп Мейер в книге «Исчезающая газета» писал, что печатная пресса в Америке прекратит свое существование в первом квартале 2043 года. Но прогноз придется пересмотреть.

Да, поначалу казалось, что Интернет быстро и безжалостно убьет газеты. Но потом выяснилось, что подобного рода рассуждения напоминают монолог отрицательного персонажа по имени Родион в орденоносном фильме «Москва слезам не верит»: мол, скоро телевидение напрочь вытеснит вообще все виды искусства. Манипулятивную роль сегодняшнего телевидения не стоит сбрасывать со счетов, однако оно стало не меньшей жертвой Интернета и прочей мультимедийности, чем газеты.

Больше того (и это самое главное), жертвой Интернета стали интернет-издания. Информация дезагрегирована, дезинтегрирована, бессистемно рассыпана, ее источник теряется. Состоялась и смерть автора. Люди говорят: «Прочел в Интернете», «Пишут в Интернете». А в каком Интернете, на каком сайте, на портале какой интернет-газеты, где источник новости, кто автор? Пожалуй, если бы сейчас в России разразился какой-нибудь скандал, равный Уотергейтскому (что, впрочем, с учетом нечувствительности общества невозможно в принципе), имена русских Боба Вудворда и Карла Бернстайна вряд ли стали бы известны широкой публике, а авторов репортажей быстренько бы слили из журналистики…

Тем не менее рефлекс утреннего чтения кипы бумаг, пахнущей типографской краской, оказался неубиваемым (во всяком случае, к западу и особенно к востоку от России). «Проснуться, выпить кофе и не закурить? Тогда и просыпаться незачем», – говорил Иосиф Бродский. К этому высказыванию среднестатистический европеец, американец, не говоря уже об азиате, добавил бы: «И не раскрыть газеты?» Артур Миллер называл ежедневку «разговором нации с собой». Правда, он предварял слово «газета» эпитетом «хорошая». Вот за право называться «хорошей» и тем самым отвоевывать свое место под солнцем и развернули свою борьбу газетчики.

Впрочем, опять же надо разделять газетчиков «там» и газетчиков «здесь». В мире «чистогана» газета (даже в период кризиса бумажных СМИ) остается не просто объектом традиционной материальной культуры, но и нематериальной ценностью, которая формирует мир.

Возможно, «Усть-Урюпинский рабочий» не формирует даже мир Усть-Урюпинска, но в случае с мировыми или национальными газетными брендами это не так. У нас газеты могут служить площадкой для сливов, заказухи, информационных войн разного масштаба, покупаться и продаваться по указаниям из скромных кабинетов на Старой площади, удивительным образом сочетать в себе непристойную или просто глупейшую «желтизну» с соблюдением всех канонов генеральной линии только по одной причине: они – электоральный ресурс, оружие в манипулировании массовым сознанием, но только не источник ценностей. Далеко не все русские газеты формируют ценности всего общества. А «Уолл-стрит джорнэл» и «Нью-Йорк таймс» – формируют их, ретранслируют, хранят.

Даже в советское время газеты выполняли эту функции. Правда, ценности эти были извращенными и способы трансляции оказывались скучноватыми. Но тем не менее. И «гражданский журнализм» был – в письмах «трудящихся», которые надо было брать на контроль, отвечать на них в обязательном порядке, отсылать в соответствующие инстанции. Плюс репортерский жанр под названием «письмо позвало в дорогу». Газеты были огромными общественными приемными, а письма оказывались сигналами бедствия и уже во вторую очередь – графоманскими излияниями. Нынешний «гражданский журнализм» – прежде всего способ самовыражения и очень редко – сигнал бедствия, на который можно и нужно обратить внимание…