Порочный брат моего жениха

Мрачно смотрю ей вслед, тру лицо.

Как ей не надоели скандалы.

Я не умею пока. И рецепта вечной жизни не знаю. И молодость моя временна, у всего есть конец.

Но я же работаю.

Над тем самым вечным.

И хотя бы не мешать мне можно?

Взбегаю вверх по ступенькам, в голове крутятся ее слова.

Любовные утехи меня давно уже не волнуют, она права, у меня нет преемников - вот о чем я думаю, Финн готов что угодно делать, рецепты подделывать, менять имена, колесить по стране и мошенничать, лишь бы не повторять мой путь.

Это меня заботило, но несколько месяцев назад в академии появилась новая студентка Ада Вьенн.

И я провалился в беспамятство.

Останавливаюсь перед кабинетом, берусь за ручку. Отсчитываю секунды и жду чего-то, мне с этой дрянной сукубой опасно в закрытом помещении находиться вместе, о чарах я знаю, но весь день разбить их не могу.

Осторожно толкаю створку, останавливаюсь в проёме.

Она сидит на столе, все ещё голая, захлебываясь что-то рассказывает Финну, улавливаю лишь обрывки слов "двойник", "Ангелина", "гадалка говорила".

Он стоит рядом, упирается руками в стол по обе стороны от ее бедер. Неотрывно смотрит на нее, и вряд ли из этого сумбура фразы способен сложить, просто она красивая, в неярком свете лампы блестят дорожки слез, картинные, она не кривит при этом лицо, не шмыгает покрасневшим носом, она той самой вечности воплощение, которую я десятилетиями ищу.

– Я понял, любимая, тебя оболгали, - обрывает Финн бессвязный поток ее слов, ладонями сгребает ее лицо и целует.

Шумит дождь, я слушаю звуки, с которыми Финн сливается с ней, крепче сжимаю ручку и не знаю, чего во мне сейчас больше - злости, что этот идиот снова ведётся на ее сказочки или слепой ревности, ведь эта женщина принадлежит мне.

Тонкие руки обвивают его шею. Его ладони с ее лица смещаются вниз он рывком сдергивает с себя брюки и заваливает ее назад.

Отшатываюсь от двери.

Он ее трахнет сейчас, на моем столе, и я ничего не делаю, лишь по тихому девичьему стону понимаю, что все началось.

Она зовёт его по имени так же, как меня звала.

Снова подхожу к двери.

Смотрю на ее руки, вцепившиеся в край стола, на запрокинутую голову и тонкую шею, стянутую ошейником, разметавшиеся по бумагам русые волосы, вздымающуюся грудь.

Ошейник.

Он светится, и ее подбрасывает, на ней моя метка, в нее, вместе с вином влит убойный порошок, гибкое тело выгибается, глаза блестят, она мечется на столе, как одруманенная, и я, четрыхнувшись, захожу в кабинет.

Чары, чары, чары - твержу, но остановить себя не могу, не чувствую ног, просто иду, на нее, ничего вокруг не вижу, лишь желанное тело, тугие соски. Упираюсь в стол и наклоняюсь, веду по голому плечу, ее беззащитностью дышу, обхватываю губами темную горошинку соска.

Ада вскрикивает, хватает меня за волосы, оттолкнуть не пытается, лишь царапает, и я веду языком по груди выше, к шее, пью ее, как и прежде ощущаю любовь.

Поднимаюсь к ее лицу, нахожу ее губы.

Ее пальцы зарываются в мои волосы, она стонет мне в рот, углубляю поцелуй и мне кажется, что мы здесь вдвоем, как раньше, расстёгиваю брюки и ловлю ее руку, ладонью накрываю выпирающий бугор.

И вместе с жаждой, голодом, желанием чувствую, как меня сначала толкают в плечо, а потом раздается выстрел, и затылок обжигает огнем.

Меня в клочья рвет, задыхаюсь в мужских руках, выгибаюсь Финну навстречу. Тянусь к нему, как к глотку воды в пустыне, как к воздуху после удушья, как к самому важному, что на свете есть.

Слабый свет загораживает Магнус, и я вскрикиваю, ощутив его губы на себе, тогда как во мне с яростью Финн толкается. Рассудок то вспыхивает, то гаснет.

Я уже не я.

Притягиваю до боли похожего на Финна мужчину к себе, и позволяю пить свое дыхание. Целовать позволяю, и сама его губами упиваюсь, представляя, что это Финн.

Он ведь этого хотел?

Если нет, пусть сам прогонит Магнуса, ведь я дико устала от этой безумной гонки, сопряженной с ложью, в которой мы все запутались, как в липкой паутине.

Между разведенных бедер – там, где еще секунду назад все огнем пульсировало от ритмичных движений – становится пусто. Финн покидает меня, и через несколько мгновений я слышу неясный шум, а затем рядом с моим ухом гремит выстрел.

– Щенок! – оборачиваюсь, и вижу, как Магнус прижимает ладонь к своему плечу, а пальцы уже окрашены темной, почти черной кровью оттенка ночи. Она стекает вниз, к локтю, собирается на рукаве закатанной рубашки, и мне дурно становится. От всей этой дикой, пропитанной сумасшествием, ситуации.

– Жаль, не убил, - с сожалением произносит Финн, и снова поднимает револьвер на своего отца.

Порываюсь вперед, к Финну, непонятно как оказавшемуся настолько родным мне, пусть и незнакомым. Закрываю Магнуса собой.

– Финн, прошу тебя, - стараюсь говорить спокойно, успокаивающе, и голос мой родниковой водой льется по комнате, - Магнус сейчас уйдет, опусти оружие.

– Это мой кабинет, - произносит за моей спиной чокнутый отец моего жениха.

Вернее, отец жениха Ады. Это она должна быть здесь, и разгребать те завалы, что возвела своей ложью, а не я. Но допустить, чтобы Финн стал отцеубийцей я не могу.

– Уходите! – я почти рычу, сбрасывая оковы страха, надетые на меня вместе с этим проклятым ошейником, и становлюсь самой собой. – Магнус, просто уйдите!

– Ты хотела, чтобы он присоединился?

Финн теряет интерес к своему отцу, опускает револьвер, но держит его крепко. И на миг в голове дикая мысль мелькает, что сейчас он взведет курок, и прикончит меня, как корень всех бед.

– Нет. Я не хотела этого. Я лишь тебя хотела, Финн.

– Тогда почему? – коротко спрашивает парень, и я понимаю: почему не оттолкнула Магнуса?

Потому что на миг увидела в Магнусе Финна.

Но отвечаю я то, что мне велит разум:

– Потому что мне нужно снять это, - провожу пальцем по ошейнику, который так и не нагрелся от тепла моей кожи.

Он – чужеродный элемент, лишний и пугающий, и я точно знаю: еще немного, и я задохнусь, с ума сойду от этой пытки. Он давит, душит не только физически, но и душу в тиски сжимает, порабощает.

– Я сниму его. Ведь обещал тебе, - слабо улыбается Финн.

– Не смей!

Магнус так и не ушел. Стоит в тени у шкафа, и заметив, как его сын берет в руки маленькую, отполированную шкатулку, делает шаг к нам.