Поросль

– Савкина! – в очередной раз взорвалась историчка. Кажется, у нее с утра было плохое настроение. – Раз так хочется пообщаться, иди к доске! Ты сегодня и так у нас успела побыть павлином, пошли за пятеркой!

Шутка учительницы была не такой уж и смешной, но класс, изнывающий от невозможности похохотать в голос, просто прорвало – постанывая от смеха, ребята принялись шептаться почти в полный голос. Машка, вновь скупо улыбнувшись, поднялась со своего места.

Дорога до доски была долгой и неприятной – между лопатками зачесалось противное чувство, в горле пересохло, а ладони, наоборот, вспотели. Мямля Леночка Яценко, выпросившая себе тройку, сидела за первой партой с блаженным лицом.

Встав у доски, Машка неуверенно скрестила на груди руки и спросила:

– А чё отвечать-то?..

– Домашнее задание, – кровожадно отозвалась историчка, не давая и подсказки.

– Я не готова, – смиренно призналась Машка, понимая, что выкрутиться не удастся.

Она ждала торжествующего выкрика «Два!». Ждала очередной двойки в дневник, вызова мамы в школу (мама все равно не придет), ждала нагоняя от Аяны… Но историчка, откинувшись на стуле, спросила, словно палач:

– А почему ты не готова?

– Не поняла тему, – брякнула Машка и тут же пожалела о своих словах.

– Какую тему? – по классу вновь пронеслось хихиканье. Машка пристыжено мочала.

– Два, – наконец-то резюмировала историчка. – Неси дневник.

Машка доковыляла до парты, схватила розовый дневник с игривыми котятами, на которых блестели стразы из дешевого магазинчика недалеко от дома. Котята упали на стол перед историчкой. Распахнув дневник, учительница полистала его, с недоумением глядя на незаполненные поля и многочисленные записи красной ручкой, кровавых лебедей-двоек, замечания…

– Тебе не стыдно? Только сентябрь. Пятый класс, – удовлетворяя любопытство одноклассников, историчка показала всем исчерченный красной ручкой дневник. Класс ненатурально охнул с такой силой, будто Машка кого-нибудь убила, не иначе.

Маша молчала: мяла пальцы, поддевала носком кроссовки задирающийся линолеум.

– Лучше бы об учебе думала, чем губы малевать. И кем ты будешь с такими оценками?..

– Проституткой, – едва слышно шепнул толстый Влад, и все снова захихикали. Слава богу, учительница не услышала, продолжая что-то размашисто писать в пустом дневнике. А вот Машка услышала. Она резко подняла голову и отозвалась:

– Я буду ветеринаром.

– Тогда учиться надо хоть чуть-чуть… Знаешь, я бы хотела побеседовать с твоей матерью. Когда она сможет зайти в школу?

– Она не придет, – угрюмо отозвалась Машка.

– Ей что, все равно, как учится ее дочь? Ей все равно на тебя, Маша?

– Нет.

– Тогда она придет.

– Она не придет. Нас семеро у мамки, если она ко всем будет ходить… Да и она опять… Не придет, я ж говорю.

Историчка замолчала, прикусив губу. В классе вновь воцарилась мертвенная тишина – каждый прислушивался к глухому шепоту Машки и отрывистым репликам учительницы.

– Понятно. Садись, Савкина. На следующем уроке тебя спрошу первой, готовься, – и брезгливо толкнула дневник обратно к девочке.

После урока к погрустневшей Машке подошла Таня Марычева. Глаза у главной красавицы лихорадочно горели.

– Слушай, а хочешь сегодня с нами погулять?

– С вами?.. – тихо переспросила Машка, боясь, что ей просто послышалось.

– Ну да. Я, Юлька, Димка будет, Федя еще. Хочешь?

– Хочу.

– Тогда в четыре у вокзала. Договорились?

– Да, – и, уже глядя на удаляющуюся спину, Машка крикнула: – Спасибо!

В груди у нее мигом потеплело.

Когда уроки закончились, а пятиклассники торопливо помчались к выходу, Машка, бегущая со всех ног, едва не врезалась в Аяну – та ждала у раздевалок, скрестив на груди руки и пождав губы. Ее суровое лицо не выражало ничего хорошего. На лавке перед сестрой лежала Машкина розовая курточка.

– А где Лидка с Саньком? – окольными путями начала разговор Машка, позволяя Аяне натянуть на себя куртку. В душе девочка молилась, чтобы старшая сестра еще не заметила сломанную помаду.

– У Лидки семь уроков. Санек и не появлялся, – глухо сказала Аяна, застегивая молнию на куртке. – Показывай дневник.

– Давай дома, – Машка дернулась, вырываясь из крепких рук, но Аяна не отпускала. – Потом. Меня позвали гулять.

Развернув сестренку, Аяна распахнула ранец и вытащила розовый дневник с игривыми котятами. Увидев размашистую красную надпись и огромную двойку, сестра примолкла, а между ее черными густыми бровями пролегла тяжелая морщинка.

Маша стояла, потупив взгляд, вслушивалась в дыхание сестры.

– Опять. – Рубанула Аяна так, будто ничего другого и не ждала. – И мать в школу.

– Я забыла выучить, – соврала Машка, прищурившись.

– Ты забыла нормальной родиться! – огрызнулась Аяна, возвращая дневник. – Понятно. С истеричкой я поговорю, но если ты не исправишь, я из тебя душу вытрясу, поняла меня?.. Не слышу.

– Поняла.

– Иди давай. Чтобы к пяти дома была.

– Но я…

– Сейчас вообще запрещу.

– Ты мне даже не мама! – вспылила Машка, отпрыгивая в сторону, чтобы тяжелая рука Аяны не успела отвесить ей пощечину. – Запрещу, вытрясу! Достала! Отстань ты от меня. Я сама знаю, что мне делать!

– Мерзавка, – утробно прорычала Аяна, но Машка, сорвавшись с места, уже пулей вылетела из школы. Аяна стояла посреди узкого коридорчика, где бледными цветами мелькали широкие банты учеников. Аяна в своей черной блузке с длинными рукавами и в черных брюках выглядела среди толпы старухой-смертью. Помолчав, она развернулась и побрела обратно, впереди были еще два урока и консультация. Училась, правда, Аяна из рук вон плохо, но исправно ходила на все уроки – подавала пример мелким.

Какой могла.

…Машку на вокзале уже ждали – она забежала домой, переоделась в джинсы и вытянутый свитер, а потом примчалась ровно к назначенному времени, ощущая внутри странный, почти незнакомый трепет. Таня Марычева! Да еще и с Димой!

Машка никогда не мечтала о такой компании.

Да с ней вообще мало кто соглашался гулять – хоть фамилию Савкины носили только Машка да Илья, разговоры о бедности и пьющей матери ударяли по всем детям без исключения. С ними никто не общался, учителя чаще кричали на непутевую детвору, а Машке ведь так хотелось дружить со всем миром вокруг…