Порою блажь великая

Тедди отступил на шаг и стоял, засунув ладошки под фартук, и наблюдал, как все остальные ждут в почтительном безмолвии, пока Дрэгер не получит номер Мамаши Олсон у оператора и не закончит разговоры — так собаки в молчаливой и беспрекословной покорности ждут команды хозяина. Но есть в нем и что-то еще; да, что-то чудесное и особенное…

Глубокомысленное утверждение «кому-то яд, кому-то кайф» можно было бы дополнить аналогичными: кому святой, кому пустой; или — кому герой, кому геморрой.

И Ивенрайту уже начинало казаться, что его долгожданный герой, вожделенная управа на этого Стэмпера, — геморрой не меньший, чем те дрязги, которые он приехал погасить.

И вот они с Дрэгером отважно пересекают реку на лодчонке, на вид не слишком крепкой, с навесным мотором, что смотрится еще менее надежным. Дождь выдохся, умерил прыть до обычной своей зимней рыси-мороси… даже не дождь, а так — дремотная серо-голубая взвесь, стелющаяся по земле, а не падающая отвесно; и многострадальные призрачные тени деревьев вздыхают умиротворенно и патетически, во всю ширь реки. Однако ж почти дружелюбен их стон. И, как выясняется, ничего страшного. Старый, как мир, дождик, если не желанный, то терпимый — старая седая тетушка, что приезжает погостить каждую зиму и остается до весны. Учишься уживаться с ней. Учишься мириться с маленькими неудобствами и не раздражаться. Вспоминаешь, что по-настоящему она редко сердится или вредничает, и переживать не из-за чего, а если она и скучна, утомляет — можно научиться ее не замечать или хотя бы не принимать близко к сердцу.

Что и пытался делать Ивенрайт, когда они с Дрэгером плыли по реке в открытом корыте, арендованном у Мамаши Олсон. Он с успехом игнорировал сами капли и частичного успеха добился в потугах наплевать на промозглый ветер, но, как ни пытался, не смог отрешиться от потока, стекавшего по шее за шиворот и далее в брюки. Они уж битый час плывут от причала Мамаши Олсон у консервного завода к дому Стэмперов, вдвое больше, чем могли бы, потому что Флойд не удосужился подгадать с приливом, чтоб поймать обратное течение.

Ивенрайт скрючился на корме в зябком молчании. Поначалу он злился на Дрэгера за намерение нанести мистеру Стэмперу сей излишний и бессмысленный светский визит; потом взъярился на себя самого, не только за промашку с приливом, но за то, что убедил Дрэгера тащиться на наемной лодке, вместо того, чтоб подъехать к берегу, к гаражу, и посигналить Стэмперам. («Может и послать нас, без переговоров и переправ, — сказал он Дрэгеру, когда тот поинтересовался о подъездах к Дому Стэмперов, — а даже если переправит, с этого ублюдка станется бросить нас там!» — но в душе-то знал, отлично знал, что Хэнк будет чрезвычайно рад подобной возможности козырнуть добрососедством и участливостью, и небось будет сладким как мед, сукин сын!) — и, наконец, до последней крайности взбесила его Мамаша Олсон, подсунувшая накидку до того дырявую, что он практически утонул в дожде, да еще и пачка сигарет к чертям собачьим размокла. (Но хрен угадали, если думаете, что Флойд Ивенрайт будет что-нибудь клянчить, хоть курево, хоть спички, хоть сухую подстилку под задницу!)

Дрэгер сидел на носу, едва различимый в сгустившихся сумерках, перевернув трубку, чтобы дождь не попадал, и не говорил ни единого слова, что скрасило бы прогулку. (По правде, от этого сукина сына вообще хрен чего услышишь, кроме как «Это надо обсудить». И я уж с этого притомился.) Как Дрэгер умудрился подняться до таких высот в профсоюзном деле, оставалось для Ивенрайта тайной за семью печатями. Похоже, и нет в нем ничего, кроме солидного фасада. За все время, что торчит в городе, палец о палец не ударил заради долбаной забастовки. Все ходит вокруг да около, да лыбится, да кивает, как китайский болванчик. (Разве что — вот где юмор-то — все пометочки какие-то делает в своей книжечке.) И ни тебе о заседаниях стачкома расспросить (а самая забавность в том, что такое впечатление, будто он все уже записал), о боевом духе ребят после такой долгой забастовки, ни о чем еще, что Ивенрайт готов был осветить детально. (Как будто сам по жизни так охрененно много знает, что и грех снизойти до расспросов всяких тупиц вроде нас!) В одном, правда, Ивенрайт не мог ему отказать (он небось думает: только за то, что у него водятся долбаные дружки в Вашингтоне с институтским образованием, или что там еще, тут ему ноги целовать будут…) и то было — внушительность и спокойствие в общении с членами профсоюза (…но он увидит еще, что зря он так думал). Также Флойд не мог не восхищаться тем, как этот человек умеет любого поставить на место, показать, что начальник — он (этому нехило поучиться было бы) а они — ряды и шеренги перед ним (только так и можно заработать хоть какое уважение и добиться хоть какой дисциплины в этой банде олухов).

Так Ивенрайт рвал и метал, восторгался и бичевал весь безмолвный путь по реке и мысленно молил Дрэгера сказать хоть что-нибудь, чтоб можно было хоть огрызнуться в ответ, показать, что Флойд Ивенрайт и в грош не ставит своего благодетеля, будь он хоть президентом всея Америки!

Вдали показались огни дома.

— Блин, — наконец буркнул Ивенрайт, хотя его не спрашивали, выражая самое абстрактное, всеобъемлющее осуждение. С натугой сглотнул: он замерз, он не ждал ничего хорошего от этой встречи и так истосковался по куреву, что от запаха Дрэгерской трубки на глаза наворачивались слезы.

Привязав лодку и ступив в густой мрак, он вспомнил о фонарике, что остался на переднем сиденье машины.

— И… блин, — сказал Ивенрайт, на сей раз куда тише. Дрэгер поинтересовался, почему бы не покричать, чтоб встретили с фонарем, но Ивенрайт наложил вето: — Не дождетесь, чтоб я у них фонарь просил, — и добавил форсированным шепотом: — Да и по-любому не встретят, наверно.

Когда ходовые огни лодки погасли, а окно кухни потонуло в густой живой изгороди, темнота сделалась ужасной. Спички тотчас шипели и гасли, будто их давили невидимые мокрые пальцы. Похоронив всякую надежду на свет, они начали пробираться по шатким скользким мосткам вслепую, в ночи слыша реку прямо под ногами. Ивенрайт предводительствовал, шажок за шажком, ногой нащупывая дорогу и выставив руки вперед. Оба они хранили полное молчание, словно послушавшись цыканья дождя, пока Ивенрайт не стукнулся лбом о сваю. Невероятно, что какой-либо предмет мог просочиться через его двойную ручную защиту: Ивенрайт заподозрил подлый удар дубиной из засады.

— Грязный ублюдок! — заорал он, обеими руками силясь ухватить таинственного обидчика. Который оказался одет в холодную слизь и ракушки мидий. — Ё! — снова вскрикнул он, чуточку громче желательного, и из-под дома, немилосердно рыча, вывалила черная, бурлящая свора разъяренных чудовищ. — Господи всеблагой! — прошептал он, когда невидимая свора ринулась на причал, оглашая окрестности какофонией резвых когтей, лая, ворчания и визга. — Иисусе!

Он отпустил сваю и обеими руками вцепился в Дрэгера, прилипнув к нему в бесстыдном ужасе:

— Ё-мое, ё-мое!

В таком положении их и застиг Джо Бен, высветив своим фонариком: они шатались в обнимку на дожде, а собаки наседали в приступе яростного восторга и гостеприимства.

— Какие люди! — радостно окликнул Джо. — Да это ж Флойд Ивенрайт и, кажется, с новым сердечным другом. Заходите, ребята: камин накрыт, стол горит.

Ивенрайт глупо моргал на фонарик, все более уверяясь в том, что самые пессимистические его предчувствия на счет этой экскурсии несомненно сбываются.

— Милости просим! — снова окликнул Джо. — Чем бы вы там ни занимались — в тепле ж оно завсегда приятней.

Дрэгер вывернулся из объятий Ивенрайта и улыбнулся Джо:

— Благодарю. Непременно воспользуемся предложением. — Он принял приглашение с той же любезностью, с какой оно было дано.

В гостиной Вив подала им горячий кофе. Старик сдобрил кофе бурбоном и предложил сигары. Старшая дочка Джо подтащила стулья поближе к камину, а Джо так опечалился тем, что они едва смерть не приняли — «Дубняк на улице, понимаю: только дружеским теплом и согреешься», — что приволок огромный ворох одеял.

Ивенрайт от всего отказался и молча выстрадал все унижения этого глумливого радушия. Дрэгер же нисколько не страдал. Он принял кофе и сигары, похвалил прелестных детишек Джо Бена и качество сигар, предложенных Генри. И смиренно осведомился у Вив, не будет ли она любезна развести чайную ложку соды в половине стакана теплой воды:

— Желудок капризничает.

Выпив свою соду, Дрэгер спросил, не уделит ли им Хэнк Стэмпер пару минут — у них к нему предложение. Джо объяснил, что прямо сейчас Хэнк на берегу, проверяет фундамент.