Портрет моего мужа

Он вышел.

А вернулся в просторных домашних штанах. Слишком уж просторных. Кажется, кто-то за последний год изрядно похудел. И это явно не от избытка здоровья.

— И пошла. Дверь, к слову, открыта была. Ты бы ее хоть запечатал.

— Я запечатал. И запечатывал. Всякий раз запечатывал. Только печати слетают.

Ага… то есть, ого… я ничего странного в доме не увидела. И куда печати деваются тогда? Слететь… сами?

— Тогда…

— С той стороны тоже. И дверь я запирал. Я вообще предлагал замуровать ход.

— Не разрешили?

И почему это меня не удивляет.

— Эйта Ирма уверена, что я преувеличиваю. А дом ей пригодится. Когда новый смотритель будет назначен.

— И когда?

— Она не уверена, но когда-нибудь ведь будет… так что там с домом?

Пришлось рассказывать. И по мере моего рассказа Кирис мрачнел все сильней.

— Спасибо. Я проверю. А тебе лучше…

— С тобой. Что? Вдруг опять в обморок упадешь?

Он почему-то потер руку и плечами пожал: мол, в жизни всякое случается.

— А у тебя еще колечко найдется?

— Говорю же… брат меня любит.

Кстати, в это я верила.

Из дома мы вышли тем самым темным тайным ходом, который начинался вовсе не в кухне, а в неприметной гостиной. Портьеры здесь были задернуты, паркет не скрипел. Слегка бликовали стекла на картинах, но и только.

Пахло… цитрусами.

Непонятно.

Или…

Нет, девочка про ход не знала, иначе не стала бы извращаться и искать обходные пути. Кирис вот коснулся панели, одной из дюжины, темных, одинаковых в полутьме, и та послушно отворилась.

Не было ни сырости, ни запаха плесени.

Ступеньки вот.

Три.

Каменный пол. Стены беленые, хотя побелка успела слегка отсыреть. В углах паутина повисла, но немного. Шаги здесь отдавались эхом, и было не то чтобы страшно, скорее неспокойно.

— В следующий раз, — Кирис остановился посреди коридора, и я едва не налетела на него. Ткнулась носом в спину и замерла. — Если вздумаешь вдруг где-нибудь ночью гулять, хоть оружие с собой возьми.

Оружие у меня было.

Разное.

Но к чему человека беспокоить лишним знанием? Поэтому я просто ответила:

— Хорошо.

Шли мы недолго, сверху определенно путь был вдвое длинней. Вот очередная дверь. И засов на ней, кажущийся мощным, неподъемным. Но Кирис с легкостью его сдвинул.

Выглянул.

Вышел.

И вернулся за мной.

— Будешь свидетелем, — велел хмуро, явно не слишком радовался этакой перспективе. А я что? Я кивнула. Буду. — Возможно… придется отвечать под клятвой. Дело семейное…

А оттого вдвойне гадостное.

Наверх мы поднимались вместе, причем Кирис держался одной стороны лестницы, а я другой. Вот и спальня.

Кровать.

Одежда исчезла, как и цветы. Зато появилось кое-что еще… а девочка-то с фантазией…

Капли крови начинались от двери. Они протянулись темной дорожкой, которая сразу бросалась в глаза. Полагаю, на то и был расчет. Дорожка доходила до кровати.

И уже на ней оставались потеки.

Подушка.

Темная лужа, почти впитавшаяся в ткань. И нож, эту подушку пронзивший.

Вот… чего-то я, кажется, в детях не понимаю.

— Что это? — спросила я, а рыжий, вздохнув, ответил:

— Полагаю, орудие убийства.

Определенно не понимаю…

— Утро… — он потер усталые глаза. — Нам придется подождать до утра… и ты поможешь прибраться?

Она пришла сама, девочка Рута, которая тоже умела притворяться. Порой Кирис начинал думать, что в этом доме, да и на всем острове, не найдется человека, не постигшего хитрой науки притворства. Сам он исключение, и то — потому как чужак.

— П-простите… — белое платьице чуть выше колен.

Две косички и банты.

А ведь она ненавидит вот такие белые платьица с пышными юбками и кружевами, как ненавидит и банты, и шпильки, и весь нынешний благообразный облик.

— Я не уверена…

Она всегда говорит громко и в глаза смотрит, будто вызов бросает взглядом.

— Важно ли это… но мне кажется, что важно… Йонас вчера ходил в тот дом. Понимаете? — и быстрый взгляд из-под ресниц: слушают ли? — Кирис слушал. — Ночью… я проснулась и выглянула в окно. Он шел… с ножом…

Им повезло, что Рута еще ребенок. И пусть самой ей план кажется изящным, возможно, гениальным, но на самом деле он еще детский.

Пока.

— Конечно, важно, — тихо произнес Кирис. — И куда он шел?

— К дому… к тому… я понимаю, что у меня из комнаты не видно, но я… я… — она задрожала и получилось вполне правдоподобно. — Понимаете… я рискнула… вышла… выглянула… из комнаты. Я знаю, что нельзя, но мне показалось это важным…

Надо же, и факт, что окна ее комнат выходят на другую сторону дома, учла.

И поверил бы ей Кирис, если бы не ночная прогулка?

Голова ныла.

В ней плескалось море, нашептывало, что девочка неспроста, что у всего есть причина, нужно только быть внимательней. Кирис пытался быть внимательней. Выходило плохо.

Получалось…

Не ахти. Сейчас его больше волновало другое — кровь на ноже и вправду была человеческой. Да и сам он, темный, пропитавшийся силой, явно оборвал не одну жизнь. Откуда девочка его взяла?

Или…

Он проверял кровь тех девушек потому, что положено в подобных случаях проверять. Но ни заклятий, ни зелий не обнаружил. Тех зелий, которые можно обнаружить самому.

Он ведь пес, а не алхимик.

И да, он способен смешать толику плоти с тертыми камнями, как способен понять, что означает изменение цвета раствора, благо справочники с таблицами имелись. Вот только в суде его экзерсисы не будут иметь никакого значения. Да и зелье, которое чуть сложнее обыкновенного… хватит ли стандартного камня, чтобы зацепить какую-нибудь редкую траву?

Или остаточные эманации маленького, но опасного заклятия?

Кирис поморщился.

— Идем, — сказал он, поднимаясь, и руку протянул. Рута приняла. Правда, не сразу. Пауза была едва заметна, как и выражение недовольства, мелькнувшее на нежном ее личике. Интересно, чего она ждала? Уж не того ли, что Кирис бросится задерживать так нелюбимого ею братца?