Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

"Вот он русский человек на рандеву!
– досадовал Ржевский, наблюдая за мучениями Сонечкиного ухажера.
– Если уж вцепился барышне в фигуру, так не бросай дело посреди дороги, не робей, тяни на себя, не давай опомнится - чтоб у твоей дамы дыханье сперло, в глазах зарябило, а в голове одна страсть да любовь осталась. Эх, Петя, меня бы на твое место! Жаль, я не при параде."

– Софья Андреевна, вы бы знали, какие у вас глаза, Софья Андреевна, - бормотал Петр Григорьевич, глядя себе под ноги.
– Они у вас, как... как...

– Ну?
– с придыханием произнесла Сонечка, подходя к нему вплотную.
– Продолжайте, что же вы замолчали.

– Глаза у вас, такие красивые и большие-большие, как... как...

– Как у лошади!
– не выдержав, подсказал из-за кустов поручик, а разволновавшийся молодой человек, уже почти ничего не соображая, радостно подхватил: - Как у лошади, Софья Андреевна.

– Спасибо...

Она не слышала ничего. Ее туманный вгзляд был прикован к его трясущимся губам. Она вдруг порывисто обхватило его руками за шею.

– Скажите откровенно, Петр Григорьевич, вы могли бы ради меня прыгнуть в пруд?

– Конечно!

– Прямо в одежде?

– Хоть сейчас!
– Он рванулся из ее объятий, но она не пустила.

– Вы любите меня, Петр Григорьевич?

– Я? Нет... то есть... да. Да! Как вы догадались? Я ведь ни словом...

Он продолжал что-то лепетать, вперив свой взгляд куда-то за облака. Но Сонечка опять его не слушала, занятая своими собственными фантазиями.

– Поцелуй меня, Петя, - по-семейному просто попросила она, закрыв глаза и запрокинув голову.

Молодой человек вздрогнул, судорожно сглотнул застрявшую в горле слюну и воровато огляделся по сторонам. Медленно сгибая колени, он потянулся сложенными в трубочку губами к лицу девушки. Судя по всему, он метил ей куда-то под нос.

– Ну?
– шепнула она, не открывая глаз.

– Угу-м, - ответил он и, крепко зажмурившись, чмокнул ее в подбородок.

При виде этой целомудренной картины у поручика Ржевского сдали нервы. Забыв о том, что он одет, как последний оборванец, Ржевский выскочил из-за кустов. В два прыжка оказавшись возле влюбленной пары, он отпихнул горе-любовника в сторону.

– Не умеешь - не берись!
– Он сунул в руки оторопевшему Петру Григорьевичу свой кивер.
– На вот лучше подержи, - и, обняв Сонечку, страстно впился губами в ее влажные уста.

От неожиданности Сонечка даже не подумала сопротивляться. Она замерла в руках поручика, как тряпичная кукла. Еще мгновение - и они оказались на траве.

Тут уж Петра Григорьевича прорвало.

– Как это понимать, сударь?!
– возопил он.
– Кто вас научил такому обращению с женским полом?

– Тяжелое детство. Когда я был мальчиком, у меня было слишком много девочек.

– Это возмутительно!
– схватив поручика за ногу, Петр Григорьевич попытался оттащить его от девушки.
– Немедленно слезьте с Софьи Андреевны! Я прошу, я требую...

– Петр Григорьевич, уйдите, - проворковала Сонечка, разомлев в объятиях поручика.
– Как вам не совестно подглядывать.

– Опомнитесь, Софья Андреевна! Опомнитесь, заклинаю вас, пока не поздно. Взгляните, кого вы пригрели у себя на груди. Это же мужик! В лаптях, немытый, нечесанный. Он ничего не смыслит ни в грамматике, ни в поэзии. Зачем он вам?

– Я тебе потом объясню, блаженный, - огрызнулся Ржевский, развязывая шнурок, стягивавший ворот на платье девушки.

– К чему весь этот странный маскарад?

– шепнула Сонечка.

– Милая, ради одного вашего взгляда я мог бы вырядиться хоть папой римским. У вас такие прелестные глаза.

– Да они у нее, как у лошади!
– взвизгнул Петр Григорьевич, от ярости подпрыгнув на месте.
– Зачем вам, простому мужику, эта культурная барышня?! Бросьте ее, христом богом молю! Кесарю - кесарево, а мужику - баба.

– Уймитесь, любезный, пока не поздно!
– рявкнул на него Ржевский, с трудом отлепив свои губы от девичьего плеча.
– Я не вступаю в переговоры с евнухами.

– Так и знайте, Софья Андреевна, - мстительным тоном заявил Петр Григорьевич, - я теперь же иду к вашей maman. И я молчать не буду. Все расскажу, все опишу в деталях. Да-с! В мельчайших подробностях.

– Пошел вон, губошлеп нецелованный!
– крикнул Ржевский.

– Нет, это невыносимо!
– воскликнула Сонечка.
– Пустите!
– Она вырвалась из рук поручика и проворно вскочила на ноги.
– Убирайтесь, Петр Григорьевич! Я ждала от вас высокой любви, а вы можете только ябедничать. Это из-за вас я чуть было не погубила свою честь в двух шагах от родительского дома. Ступайте прочь, безногий муравей!

Петр Григорьевич попятился, споткнулся и сел задом на траву.

– Успокойтесь, душа моя, - Ржевский попытался опять привлечь девушку к себе, но получил оглушительную затрещину.

– Вон отсюда, нахал, разбойник! Мужик!
– закричала Сонечка, спасая свое реноме. Держась спиной к Петру Григорьевичу, она делала поручику глазами отчаянные знаки, дескать, не обижайтесь, это я так, понарошку.

Но разгоряченный поручик принял ее слова за чистую монету.

– Я не мужик, а мужчина, - заявил он.
– И полно вздор молоть. Забирайте ваше заумное сокровище, мадемуазель Софи. Любите вы хоть черта - на здоровье!

Он громко сплюнул и, выхватив из рук у Петра Григорьевича свой кивер, пошел не разбирая дороги прочь.

Сонечка с тоскою смотрела ему вслед.

– Софья Андреевна, вы должны меня презирать, - всхлипнул молодой человек.

– Ужасный век, ужасные сердца, - промолвила Сонечка, зашнуровывая ворот платья.

Вдалеке еще слышался хруст веток под ногами взбешенного поручика, но вот все стихло, и Сонечка вдруг подумала, что никто и никогда не целовал ее так, как поручик Ржевский, не бросал ее с размаха на траву, не мял на ней платье, не развязывал на груди шнурок. И представилось ей, что никогда с ней такого уже не случится и самый счастливый ее день безвозвратно канул в Лету. И от этих мыслей ей захотелось сейчас же - именно сейчас, пока не передумала, - лечь животом на рельсы и отдаться первому попавшемуся паровозу.

– Как жаль...
– произнесла она.

– Что?
– спросил Петр Григорьевич, робко приближаясь к ней.

– Как жаль, что в России нет железных дорог, - простонала она, кусая губы.

– Действительно, жаль, - вздохнул молодой человек, размышляя о своем. Он вдруг подумал, что никого и никогда он не посмеет целовать так, как этот мужик в лаптях; он не будет бросать женщин на траву, мять на них платье и развязывать корсет. И представилось ему, что будет он в таком случае последним дураком.