Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

– А зачем тебе?

– Что же мы битый час беседуем, а все как чужие.

Он взял ее за руку. Она усмехнулась, но руки не отняла.

– Анфиса я. А тебя как звать-величать?

– Это тайна всей моей жизни, - сказал он и, сняв с головы соломенную шляпу, поцеловал ей руку.

Анфиса захохотала.

– Да ты и впрямь, поди, барин. Ручки вон целуешь. От простого мужика таких сюрпризов не дождешься.

– А я не только ручки целовать умею, - заулыбался он, обнимая ее за талию.
– Я в этом деле буйный.

– Это о каком-таком ты деле речь ведешь, кот усатый?

– Известно о каком.

Ржевский поцеловал ее в щеку и, развивая наступление, кружными путями быстро подобрался к соблазнительной ключичной ямке. Анфиса с готовностью задрала подбородок, чтобы не мешать его маневрам.

– Пэрмэтэ-муа дё континюэ?
– шепнул поручик, целуя ее в ухо.

– Переведи, - томным голосом проговорила она.

– Позвольте мне продолжать.

– Фу-ты ну-ты, какая чушь! Ты не робей, барин. Со мной можно и попростому.

– У сё трув...

– Что ж ты все по-хренцузски лопочешь?
– возмутилась она, уклонившись от очередного поцелуя.
– Издеваешься надо мной, безграмотной? Я тебе сейчас такое произнесу - вовек не переведешь, хоть и по-русски будет сказано.

– Прости, Анфиса, - проникновенно покаялся Ржевский, вновь привлекая ее к себе.
– Это у меня столичная привычка. Так сказать, дурное воспитание петербургских салонов. Там только и слышишь со всех сторон: "бонжур", "донэ-муа, сильвупле", "мерси, оревуар", что означает: "здравствуйте", "пожалуйста, дайте мне", "спасибо, до свидания".

Девица усмехнулась.

– Так что ты хотел сказать?

– Когда?

– Ну, как я сказала, чтоб ты не робел. Чего-то там "усё..."

– У сё трув... Короче, где тут у вас сеновал?

– Ну вот, совсем другой разговор!
– засмеялась Анфиса.
– По-хренцузски, чай, так не спросишь. А то заладил: "усё труп", да "усё - труп". Будет тебе сеновал, мой миленький. Я тебе покажу, кто из нас труп!

Глава 13

Любовная баталия

Сено было везде. Сверху, сбоку, сзади, спереди. Еще недавно то же самое можно было бы сказать и о поручике Ржевском. Теперь же, утомленный любовной баталией, он лежал под мышкой у Анфисы смирный и добродушный, как подстреленный заяц.

– Ну вот и прискакали, - зевая, пробормотал он.

– Я чё тебе - лошадь?
– откликнулась его соседка по сеновалу.

– А что ты имеешь против лошадей, Акулина?

– Ничего. Только Анфиса я, а не Акулина.

– Хорошее у тебя имя, ягодка моя, душевное. А у меня, поверишь ли, на женские имена - память девичья. Постоянно путаю. А с лицами еще хуже. Я их столько переим... перевидел. Бывает, замечу на балу какую-нибудь баронессу, естественно, хочу поволочиться. И ловлю себя на том, что не помню на какой стадии у нас знакомство: успели ли мы с ней в свое время согрешить или я ей только ручки целовал. И прям не знаю, с какого бока подступиться.

– Рассказывай! Он не знает, - захихикала Анфиса.
– Что же, ты так мимо и проходишь?

Поручик выразительно повел бровями.

– Как бы не так! Я, милая, в любовном деле - орел. Для меня женщина, что куропатка. Как налечу - только пух и перья. Однако, если женщина малознакомая, я поначалу о погоде завожу речь, для разогрева. Она о небесах, о птичках размечтается, голова у ней закружится, а я уж на подхвате. Если же мы с ней раньше были лямур-бонжур, ну, как с тобой сейчас, тогда разговор вообще короткий. На руки подхватил и понес. До первого темного уголка. Вот так. И там уже все по команде. Ать-два. А ну, ло-жись! Три, четыре. На пле-чо! Ать, два. Полу-оборот напра-во! Три, четыре. Я человек военный, мне время тратить на всякие там ухаживания, ха-ха да хи-хи-хи, некогда. В любой момент - труба зовет!

– надевай штаны и по коням.

– Так ты военный?
– сказала Анфиса.
– Никак, поручик Ржевский?

– Ну, допустим, поручик, - с усмешкой признался он.
– Но почему обязательно Ржевский? Может, я Иванов или Сидоров?

Она тяжело навалилась на него грудью. Пахло от нее ржаным хлебом, парным молоком и жаренными семечками.

– Тимошка, муж мой покойный, как раз Сидоровым по фамилии звался. Только мне как бабе от того ни жарко, ни холодно было, Сидоров он или Эйнштейн. Двух мальцов от него родила, и на том спасибо. Не знаю уж, как так вышло.

– Сосед помог, - хмыкнул Ржевский.

– Сосед у нас - дед Игнатий. Какой с него толк? А вот ты, другое дело. Я как в сено с тобой завалилась, сразу вдруг смекнула: "Девки, да ведь это, никак, поручик Ржевский!" Только виду не подала, чтоб, значит, зазря тебя не обидеть. Вдруг ты не Ржевский, а какой-нибудь корнет Дубинский или вахмистр Глотов.

– Я смотрю, местные барышни весь наш эскадрон по именам знают.

– Как же нам не знать своих героев?

Поручик слегка расстроился.

– Так я у тебя не первый гусар?

– Такой - первый. Мной еще никто так не командовал.

– Командовать я люблю, - честно признался он.
– В любви либо ты командуешь, либо тобой. Как говорится, либо ты ездишь, либо на тебе.

Анфиса внимала ему с открытым ртом. Умные речи ее всегда возбуждали.

– Покатай меня, голубчик, - вкрадчиво попросила она, попытавшись на него взобраться.

Но Ржевский живо откатился в сторону.

– Э-э, нет. Под голую бабу лечь? Увольте-с! Не то воспитание. Таких каламбуров я даже баронессе Бульен не дозволял, а она была с пушинку весом.

– Зря ты кобенишься, - усмехнулась Анфиса.
– Я ведь не баронесса.

– Оно и к добру, быть может.
– Ржевский опять подкатился к ней, заключив в объятия.
– Разговоры прекра-тить! Слушай мою команду...

Анфиса захихикала и исполнила все, как он велел.

Прошло время. Не слишком много, но вполне достаточно.

– Фу-у, - выдохнул Ржевский.
– От этой скачки я, право, вымок весь.

– Чё?
– еле слышно произнесла Анфиса.

– Я говорю, вольно.

– Ась?

– Можешь расслабить одну ногу.

– Почему только одну?

– А, - махнул рукой поручик.
– Что я буду тебе объяснять? Ты в армии не служила.

– В армии не служила. Зато тебе удружила. Али нет?

– Да уж, - усмехнулся он, чмокнув ее в губки.
– Спасибо, прелесть моя, все было, как в лучших домах Парижа.

– А что это за лучшие дома? Кабаки что ли?

– Кабаки - тоже ничего, но те дома - лучше. Я тебе про них в следующий раз расскажу.