Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

– Полагаю, я полностью искупил свою вину?

– О да!

– А как вас зовут?

– Зачем вам? А впрочем, зовите меня Анджелой.

– Прелестное имя.

– Может, все-таки вернемся за стол? Я понимаю, поручик, вы так удобно на мне устроились, но не будем же мы лежать до закрытия ресторана?

– А как вы насчет тройного удовольствия?

– Ого? Вы опять готовы?

– У меня кровь горячая. Вспыхиваю в момент!

Она заколебалась. Но в эту секунду над ними раздался вопль раненного зверя. Это был Мишель. Он стоял, опершись на дверцы, и заглядывал под стол.

– Что вы там делаете с моей ж-женой?

– Мишель, я вам не жена!

– Ну, любовница. К-какая разница? Все равно - моя!

– Чего ты разорался, дурак!
– рявкнул на него поручик.
– Не видишь, даме от жары стало плохо. Я ее в чувство привожу.

– А почему у вас zhopa голая?

– Какой же ей, по-вашему, быть?

– Одетой!

– А мне тоже припекло.

Мишель в ярости рванул на себе сюртук.

– Сударь, я требую сатиссракции!

– Чего, чего ты требуешь?
– презрительно переспросил Ржевский подымаясь с пола.
– Может, сракикакции?

– Вот именно, сракисфакции!

– Господа, не ссоритесь из-за пустяков, - сказала Анджела, поправляя лиф на своем платье.
– Если не ошибаюсь, вы имеете в виду сатисфакцию?

Ржевский в умилении поцеловал ей руку.

– Душечка, ты права.

– Сударь!
– возопил Мишель.
– Мы будем драться на пистолетах.

– Отлично-с!
– взревел поручик.
– Всегда к вашим услугам. Но сперва позвольте набить вам морду.

– Это как это?
– растерялся лысый.
– С какой стати?

– А ну вынь из глаза монокль!

– Не выну!

– Вынь, говорю, хуже будет!

Мишель отпустил дверцы кабинета и попятился. Ржевский наступал на него, сжимая кулаки.

– Мы так не договаривались, - вдруг взвизгнул Мишель, ударив поручика ногой под колено.

Мишелевский монокль выпал, завертевшись у него под ухом. И это было последнее, что он осознал, прежде чем кулак поручика соприкоснулся с его челюстью.

Глава 3

Два гусара

Со скандалом покинув ресторан, Ржевский, прихрамывая, вышел на улицу.

– Гжевский, Гжевский! Ты, гожа!
– послышался сзади озорной картавый голос.

Поручик оглянулся. В подъезжавших к нему санях сидел маленький чернявый гусар и приветственно размахивал бутылкой.

– Денис!
– обрадовался Ржевский.

Спрыгнув с остановившихся саней, Денис Давыдов сразу попал в дружеские объятия поручика.

– Какими судьбами?
– спросил Ржевский.

– По делам, бгатец. А ты?

– В отпуске.

– Вот славно! Садись. Куда тебе?

– Плевать! Куда-нибудь, где женщины и вино.

Давыдов рассмеялся, похлопав приятеля по плечу.

– Да ты и так пьян. Носом чую.

– Это что! Я и подраться успел, и женщину имел под столом. А заплатил, представь себе, только за обед!

– В этом гестогане был?
– Давыдов кивнул на яркую вывеску.

– Ага.

– Запомню, может, пгигодится. Значит, говогишь, подгался? То-то, я гляжу, хгомаешь.

– Лягнули малость. Пустяки.

– Женщина, небось, кгасивая была?

– Других не дерем-с.

Они сели в сани.

– Тгогай!
– крикнул Давыдов ямщику, и лошади понесли.

– Танцевать-то сможешь?
– спросил он Ржевского.

– Да стоит мне только женщину обнять - обо всем забуду.

– Вот и отлично. У князя Коневского нынче бал. Говогят, сам импегатог Александг будет. Поехали?

– Поехали. От женщин и вина я никогда не устаю.

– Да-а, Гжевский, ты совсем не изменился, - хмыкнул Давыдов, пихнув его кулаком в бок.

– Денис, а чего это ты вдруг картавить начал? Вроде, раньше за тобой такого не замечалось.

– Это всё из-за Толстого.

– Из-за какого толстого? Ногу тебе, что ли, отдавили?

– Да не из-за толстого, а Толстого! Ггафа Толстого. Котогый "Войну и миг" написал.

– "Война и миг"? Чудное название!

– Да не "Война и миг", а "Война и миг". Нет, погоди, скажу тебе по-дгугому: "Война и не-война". Тепегь понял?

– Понял, но роман сей не читал. Что же, этот граф Толстой тебе зуб по пьяному делу выбил? Или челюсть повредил?

– Да нет. Он изобгазил меня в своем гомане кагтавым. Вот я и кагтавлю, чтоб ему не пгишлось в двадцатый газ свой гоман пегеписывать. Блюду, так сказать, истогическую пгавду.

– Добрая ты душа, Денис. А я б этого бумагомараку на дуэль вызвал. И щелкнул бы непременнно.

– Что мы всё о ггусном? Скажи-ка лучше, бгатец, ходят слухи, что последняя девчонка импегатгицы от тебя?

– Царя спроси!

– Не-э, не гискну, - засмеялся Давыдов.
– Еще побьет. Или в солдаты газжалует. Но я так думаю, что это - сплетни. Помнишь такого Охотникова?

– Ротмистра?

– Да. Четыге года назад цагица от него забегеменела. Так вскоге его загезали, как погосенка, когда он выходил из театга. А ты, я вижу, жив-здогов. Значит, его величество к тебе пгетензий не имеет.

– Да ты не поверишь: мы с Сашкой этим летом на Невском за барышнями волочились.

– Да ну?

– Баганки гну!
– передразнил Ржевский, и гусары опять весело рассмеялись.

Глава 4

Сливки общества

В одиннадцать вечера бал у Коневских был в самом разгаре. И хотя гостей в доме уже набилось, как сельдей в бочке, к освещенному красочной иллюминацией подъезду прибывали всё новые и новые экипажи. Казалось, весь цвет московской знати собрался здесь, чтобы потрясти телесами, потрепать языки и поглазеть на прелестных дам, коих было несть числа.