Поскольку я живу

Потом воздух закончился, и Ванька вынырнул только затем, чтобы заглотить еще перед новым погружением. В лицо ему ударила пена. Больно и с такой силой, что отбросило назад. Но он оставался на поверхности – и теперь уже вода с неба лила. Она была повсюду, частой рябью лупя по воде, по лицу, по плечам. Он опять вдохнул. И опять нырнул. Он не творил такого в грозу со школы, когда они с пацанами на спор, на смелость устроили соревнования в бурлящей в шторм воде. Чудом никто не погиб. Ванька выиграл. Продержался дольше всех, хотя ему было до жути страшно. Но, победив один раз стихию, чувствуешь подчас жгучее желание побеждать ее снова.

Вот оно, это «снова», и наступило. Даже если в ушах шумит, а дыхания не хватает. Пофиг, бывало и хуже. Слушать тишину под толщей бушующего моря – вот кайф. Пусть и соревноваться-то теперь не с кем. Влад никогда не станет соревноваться. Он и заходить далеко не стал бы.

Когда волны в очередной раз вытолкнули из себя, Ивана подхватило и понесло, словно он был щепкой, которую разве что не швыряло из стороны в сторону. И когда обернулся, оказалось, что берег уже черт знает где, а он сам – заплыл далеко, гораздо дальше волнорезов и буйков.

От этого открытия громко рассмеялся, наглотавшись соленой воды. И, развернувшись, погреб обратно, к пляжу, где «мамочка» наверняка его уже потеряла. Теперь течение подталкивало в спину и, конечно, сносило куда-то вбок. Попробуй найди еще, где вещи бросил. Но он позволял себе в обратном пути подчиняться этому течению.

А когда вышел все же на берег и бежал по пляжу, который накрыло дождем, выглядывая Влада с одеждой, чувствовал себя неожиданно очистившимся от скверны, что наполняла его душу и не давала жить в мире с собой. Таким, каким был осенью благословенного года, когда в +15 полез в воду в Затоке, у старой лодки, и слушал потом Полькино ворчание, оказавшееся лучше любой музыки. Потом она отпаривала его в ванне, и ему это нравилось. И целоваться с ней нравилось. Черт подери, как ему нравилось с ней целоваться!

– Дубарь, блин! – сообщил он, покрытый гусиной кожей, оказавшись перед Фурсой, спрятавшимся под навесом и хмуро наблюдавшим его пробежку по окончательно опустевшему пляжу.

– А ты натуральный придурок, - хмыкнул Влад.

– Зря не пошел. Водичка – супер!

– Это ты у нас дельфин-шизофреник, а я еще пожить хочу.

– Не, как дельфин орать я пока не могу, Владушка, - рассмеялся Иван и стал отряхивать с себя воду почти по-собачьи. Потом забрал у Фурсова футболку и натянул на мокрое тело, отчего по светло-серой ткани пошли темные влажные пятна. – Я в детстве мечтал, что если заплыву далеко, то увижу другой берег.

– Тебе б пока на этом результаты анализов увидеть, - не унимался Фурсов.

– А знаешь, наверное, это и будет мой другой берег. Terra incognita.

– Угу… Топиться-то зачем?

– Живой же.

Он и чувствовал себя живым. Мало-помалу просыпался. Снова было лето, раскаленное и дождливое. И когда несколькими часами позднее они с Владом ехали в поезде в Харьков и пили свой кофе в дороге, он дышал свободно и ровно, не понимая, как жил все это время и как, оказывается, можно жить – просто наслаждаясь мерным покачиванием вагона по рельсам. С отступившим прочь напряжением, с исчезнувшей необходимостью контролировать каждую эмоцию на лице, каждое слово и каждый шаг.

Чем бы это все ни закончилось, в тот день он был уверен в одном – ничего не изменится. Но хотя бы правдой он закроет свой счет перед Полей. То, что должен был сделать пять лет назад. Но он смертельно устал раскаиваться в собственных ошибках. Сейчас он хотел просто дышать небом и видеть хоть иногда море.

И черт его знает, что он увидел спустя пять дней, отыграв концерт в Харькове, вернувшись в Киев, забрав из гостишки для домашних животных двух одомашненных троглодитов – Лорку и Карамбу, когда в почтовый ящик ему упало письмо из лаборатории с результатами теста.

Оно застало его дома, когда он собирался выходить на прогулку с псом. И прежде чем прочитать его, Ваня выкурил две сигареты, поджигая их раз за разом дрожащими пальцами и не понимая, какого хрена те дрожат – он ведь спокоен, как удав.

А потом долго смотрел на расползшуюся во весь экран таблицу с показателями, значения которых он ни черта не представлял. И в самом низу – «Вероятность отцовства: 0%».

И вдох. И выдох. И скулящий в коридоре квартиры Лорка. И пульс в висках. Все это было где-то в другом месте и в другое время. А сам Иван сосредоточенно читал написанное с нового абзаца:

«Предполагаемый отец исключается как биологический отец тестируемого ребенка. Это заключение основано на несовпадении аллелей, наблюдаемых в перечисленных локусах, индекс отцовства равен 0. У предполагаемого отца нет генетических маркеров, которые должны быть переданы ребенку биологическим отцом. Вероятность отцовства равна 0%».

Последние символы текста слизал сигаретный дым, выпущенный им вместе с судорожным выдохом.

Глава 21

Большой бокал отражал от своих толстых граней рассеянный свет, лившийся из-под абажура торшера. Эти же грани причудливо преломляли жидкость янтарного цвета внутри бокала. А Мила, не донеся этот самый бокал до рта, гипнотизировала телевизор, в котором сейчас мелькали кадры с ее собственным сыном и той Зориной, которой все же удалось ее обскакать.

Пустота в голове.

Пустота во взгляде.

Пустота на душе.

Только в сердце все еще ворочающаяся ненависть. Слабо, отблеском – вместо пламени, шелестом – вместо рева.

Очнувшись от собственного транса, Мила зло выплеснула остатки виски в экран, выругалась и отправилась на поиски телефона. С тех пор, как Иван отпустил надзирательницу, порядка в квартире было немного, но по мере того, как приближался день отъезда, его становилось и того меньше.

Мила намотала несколько кругов по квартире, пока наконец не обнаружила трубку под подушкой в спальне. Издав глухой звук, знаменовавший победу, она шустро откопала среди контактов телефон сына и прислушалась к гудкам.

– Да, - брякнул ее «мобильный» отпрыск спустя несколько мгновений тягостного ожидания.

– Сыночек мой, голосистый, - деланно проворковала Мила. – А я вот с просьбой. Уж прости, что отвлекаю от важных дел.

– Не отвлекаешь, - его голос в ответ звучал ровно. – Что у тебя?

– Да вот… в телевизоре тут тебя увидела…

– Первый раз, что ли?

– Не в первый, но тут у тебя… партнерша… Это что же – воссоединение семьи?

– Творческой, Мил, творческой. Другие вопросы есть?