Последние дни
Шрифт:
Раффи проводит рукой по волосам, словно пытаясь вырвать их с корнем:
– Ты все еще…
– Угу, – неохотно, почти смущенно отвечает Иосия.
– Можешь ее уговорить?
– Ты же знаешь, я даже голову высунуть не могу. – Альбинос раздраженно расхаживает туда-сюда.
– Я бы не стал просить, будь у меня выбор.
– У тебя есть выбор. У них тоже есть врачи.
– Это не выбор, Иосия. Так сделаешь, о чем я прошу?
Иосия тяжело вздыхает, явно сожалея о том, что он собирается сказать:
– Посмотрим, может, что и получится. Спрячься в каком-нибудь номере. Я найду тебя через
Раффи кивает. Иосия поворачивается, собираясь уходить. Я открываю рот, беспокоясь, что Раффи забыл о моей сестре.
– Иосия, – опережает меня Раффи, – что тебе известно о похищениях человеческих детей?
Иосия останавливается, не дойдя до двери. Его лицо неподвижно. Слишком неподвижно.
– Каких детей?
– Думаю, ты знаешь каких. Можешь не рассказывать мне о том, что с ними происходит. Я хочу лишь знать, где их держат.
– Мне ничего об этом не известно, – отвечает Иосия, не глядя на нас и стоя лицом к двери.
Из-за нее доносится джазовая музыка. Из всеобщего шума выделяются голоса мужчин, которые приближаются к туалету, а затем голоса стихают, вновь сливаясь с фоном. Похоже, стоящий снаружи знак действует.
– Ладно, – говорит Раффи. – Увидимся через пару часов.
Иосия с силой толкает дверь, словно желая как можно скорее отсюда убраться.
32
Я лихорадочно обдумываю только что услышанное. Даже сами ангелы не понимают, зачем они здесь. Значит ли это, что их все-таки можно убедить уйти? Мог ли Раффи стать ключом для разжигания гражданской войны между ангелами? Я изо всех сил пытаюсь понять ангельскую политику и те возможности, которые она могла бы предоставить.
Однако я обуздываю свои мысли, ибо ни одна из них не поможет мне найти Пейдж.
– Ты все это время говорил с ним и задал лишь один вопрос о моей сестре? – Я в бешенстве гляжу на Раффи. – Он явно что-то знает.
– Ровно столько, чтобы вести себя осторожнее.
– Откуда тебе известно? Ты даже не пытался выдоить из него информацию.
– Я знаю Иосию. Что-то его напугало, и больше он все равно ничего не скажет. А если бы я попробовал давить, не было бы и этого.
– Ты не думаешь, что он как-то с этим связан?
– С похищениями детей? Не в его стиле. Не беспокойся. Сохранить что-либо в тайне среди ангелов практически невозможно. Мы найдем кого-нибудь, кто нам все расскажет.
Он направляется к двери.
– Ты в самом деле архангел? – шепотом спрашиваю я.
Он самоуверенно усмехается:
– Что, впечатляет?
– Нет, – лгу я. – Но я хотела бы подать жалобу на действия твоего персонала.
– Обратись к среднему руководству.
Я иду следом за Раффи, испепеляя его взглядом.
Мы выходим из двустворчатых дверей, оставляя позади удушливую жару и шум, и направляемся через прохладный мраморный вестибюль к ряду лифтов, стараясь держаться возле стен, где тени гуще.
Раффи ненадолго задерживается возле стойки, за которой стоит светловолосый человек в костюме – словно робот, мысли которого заняты чем-то другим, пока мы не оказываемся рядом. Его лицо оживляется, превращаясь в вежливую профессиональную маску.
– Чем могу помочь, сэр?
Вблизи
его улыбка кажется слегка натянутой. Почтительный взгляд, обращенный к Раффи, тут же становится холодным, как только портье переводит его на меня. Вполне могу его понять – ему не нравится работать на ангелов, а льнущие к ним люди нравятся еще меньше.– Дай мне номер, – надменно требует Раффи.
Он стоит во весь рост, даже не удостаивая собеседника взглядом. Либо хочет припугнуть портье, чтобы тот не задавал лишних вопросов, либо все ангелы ведут себя так и ему не хочется выглядеть иначе. Скорее всего, и то и другое.
– Верхние этажи уже все заняты, сэр. Чуть пониже подойдет?
Раффи вздыхает, будто для него это наказание:
– Вполне.
Портье снова косится на меня, записывает что-то в старомодный гроссбух, протягивает Раффи ключ и говорит, что наш номер 1712. Хочется попросить еще один для себя, но я предпочитаю не раскрывать рта. Судя по тому, как женщины ищут себе сопровождающих для прохода в здание, подозреваю, что из людей разрешено свободно передвигаться только слугам. Так что ничего не поделаешь.
Повернувшись ко мне, портье говорит:
– Можете подняться на лифте, мисс. Электричество здесь работает надежно. Единственная причина, по которой мы используем ключи, а не электронные карточки, – так предпочитают хозяева.
Он что, в самом деле назвал ангелов хозяевами? При мысли об этом у меня холодеют пальцы. Несмотря на всю мою решимость схватить Пейдж и убраться отсюда ко всем чертям, очень хочется как-то поучаствовать в расправе над этими мерзавцами.
Меня и в самом деле не оставляют мысли о том, что они подчинили себе наш мир. Они могут снабжать электричеством освещение и лифты, а также обеспечивать регулярные поставки изысканной еды. Можно назвать это магией – объяснение ничем не хуже других. Но я пока что не готова отбросить столетия научного прогресса, начав думать подобно средневековой крестьянке.
Кто знает, может, поколение спустя люди будут полагать, что всё в этом здании приводится в действие силой магии. Я стискиваю зубы, осознавая, во что превратили нас ангелы.
Я разглядываю идеальный профиль Раффи. Ни один человек не может выглядеть столь совершенным. Лишнее напоминание о том, что он не один из нас.
Отвернувшись, я замечаю, что взгляд портье чуть теплеет, будто тот одобряет мрачное выражение лица, с которым я смотрела на ангела. Снова придав своей физиономии профессиональный вид, он говорит Раффи, чтобы тот звонил ему, если что-то понадобится.
Короткий коридор возле лифтов ведет к просторной площадке. Нажав кнопку вызова, я быстро осматриваюсь. Надо мной тянутся до самого куполообразного потолка бесчисленные ряды балконов.
Наверху кружат ангелы, совершая короткие перелеты с этажа на этаж. Внешнее кольцо ангелов поднимается по спирали вверх, внутреннее опускается.
Видимо, они это делают, чтобы избежать столкновений, – так же, наверное, выглядит сверху наше уличное движение. Но несмотря на практический смысл, вся сцена напоминает идеально срежиссированный воздушный балет. Если бы Микеланджело увидел подобное при свете дня, в струящихся сквозь стеклянный купол лучах солнца, он упал бы на колени и рисовал бы, пока не ослеп…