Последние дни
Шрифт:
Рафаила? Он имеет в виду Раффи?
– Почему? Кого это волнует?
Альбинос пожимает плечами:
– Я всего лишь солдат. Махинации архангелов выше моего понимания. Но если хорошенько подумать… После того как застрелили Гавриила…
– …наступил вакуум власти. Кто стал Посланником?
Иосия смывает воду еще в одной кабинке.
– Никто. Ситуация тупиковая. Мы бы все согласились, чтобы это был Михаил, но он не хочет. Ему нравится быть генералом, и он не оставит военную службу. Уриил, с другой стороны, так стремится получить поддержку большинства, что готов собственноручно расчесывать
– Понятно, для чего эта бесконечная вечеринка и женщины. Он идет по опасному пути.
– Тем временем никто из нас не понимает, что, во имя Господа, вообще происходит и зачем, черт побери, мы здесь. Как обычно, Гавриил ничего нам не сказал. Сам знаешь, как он любил театральные эффекты. От него нельзя было ничего добиться, кроме самого необходимого, да и то считалось за счастье, если он не говорил сплошными загадками.
Раффи кивает:
– И что же мешает Ури получить поддержку, которая ему так необходима?
Альбинос включает слив в очередной кабинке и, несмотря на шум воды, лишь показывает на Раффи и шевелит губами:
– Ты.
Раффи приподнимает брови.
– Именно, – говорит Иосия. – Кое-кому не нравится мысль о том, что Уриил может стать Посланником, поскольку у него чересчур близкие связи с преисподней. Он постоянно твердит, что посещение Бездны – часть его работы, но кто знает, что там на самом деле происходит? Понимаешь, о чем я?
Иосия возвращается в первую кабинку, и туалет снова наполняется шумом спускаемой воды.
– Но самая большая проблема для Уриила – это твои парни. Все они тупоголовые и упрямые, а то, что ты их бросил, настолько их разозлило, что они готовы тебя на куски разорвать, но не позволят это сделать кому-то постороннему. Они говорят, что на пост Посланника должны претендовать все оставшиеся в живых архангелы, включая тебя. Уриилу не удалось их переубедить. Пока.
– Их?
Иосия закрывает кроваво-красные глаза:
– Ты сам знаешь, что я не вправе настаивать, Рафаил. Никогда не был вправе и никогда не буду. Мне еще повезет, если потом не придется мыть за ними посуду. Собственно, я едва удерживаюсь в их компании, – обреченно бросает он.
– Что они говорят про меня?
Голос Иосии смягчается, словно ему не хочется сообщать столь дурные вести.
– Что никто из ангелов не способен так долго продержаться в одиночку. И если ты до сих пор к нам не вернулся, это может лишь означать, что ты мертв. Или перешел на другую сторону.
– То есть стал падшим? – спрашивает Раффи.
На скулах у него проступают желваки.
– Ходят слухи, что ты совершил тот же грех, что и Хранители. Не вернулся, потому что тебе этого не позволили. Хитроумно избежал унижения и вечных мук, сочинив историю про то, как избавил своих Хранителей от необходимости охотиться на собственных детей. А все нефилимы, которыми кишит земля, – доказательство того, что ты никогда даже не пытался этого делать.
– Какие еще нефилимы?
– Ты что, серьезно? – Иосия смотрит на Раффи словно на сумасшедшего. – Они повсюду. Люди боятся ночью выйти на улицу. Любой слуга расскажет кучу историй о том, как видел полусъеденные трупы или как на их группу напали нефилимы.
Раффи моргает, словно пытаясь осознать услышанное от Иосии:
– Это не
нефилимы. Они нисколько не похожи на нефилимов.– Они ведут себя как нефилимы. Они едят как нефилимы. Они терроризируют всех, как нефилимы. Ты и Хранители – единственные из живущих, кто знает, как они должны выглядеть. А ваши свидетельства не очень-то заслуживают доверия.
– Я видел этих тварей, и они не нефилимы.
– Кем бы они ни были, клянусь, вам было бы куда проще истребить их всех до последнего, чем убеждать массы, что они не те, кем кажутся. Поскольку кем же еще они могут быть?
Раффи бросает взгляд на меня, затем отвечает, глядя в блестящий пол:
– Понятия не имею. Мы называли их низшими демонами.
– Мы? – Иосия смотрит на меня, и я изо всех сил пытаюсь стать невидимой. – Ты и твоя дочь человеческая? – Голос его звучит отчасти обвиняюще, отчасти разочарованно.
– Не в том дело. Господи, Иосия! Послушай, ты же знаешь, я бы никогда сюда не явился после того, что случилось с моими Хранителями, не говоря уже об их женах. – Раффи раздраженно расхаживает по мраморному полу. – К тому же это последнее место, где стоило бы разбрасываться подобными обвинениями.
– Насколько я знаю, никто здесь еще не перешагнул черту, – говорит Иосия. – Некоторые утверждают обратное, но они из тех, кто в свое время рассказывал, будто со связанными крыльями и руками убил дракона.
Альбинос спускает воду еще в одной кабинке.
– Тебе же, с другой стороны, нелегко придется, пытаясь убедить народ в… сам знаешь в чем. – Он снова бросает взгляд в мою сторону. – Надо будет противостоять пропаганде, ведя свою собственную кампанию, и только тогда у тебя появится шанс на возвращение. Иначе тебя попросту линчуют. Так что советую уйти через ближайший выход.
– Не могу. Мне нужен хирург.
Иосия удивленно поднимает белые брови:
– Зачем?
Раффи смотрит в кроваво-красные глаза Иосии. Ему явно не хочется отвечать. Ну давай же, Раффи! У нас нет времени на тонкую психологию. В любую секунду кто-нибудь может войти, а мы даже еще не добрались до вопроса о Пейдж. Я уже собираюсь открыть рот, когда Раффи наконец говорит:
– Мне отрезали крылья.
Теперь уже Иосия таращится на Раффи:
– Как – отрезали?
– Совсем.
Глаза альбиноса расширяются от шока и ужаса. Они выглядят столь зловеще, что странно видеть в них жалость и сочувствие, как будто Раффи только что заявил, что его кастрировали. Иосия открывает рот, но тут же закрывает, словно решив, что любые слова прозвучали бы глупо. Он смотрит на пиджак Раффи, сквозь который видны его крылья, затем снова на его лицо.
– Мне нужен тот, кто сможет пришить их обратно. Так, чтобы они снова действовали.
Иосия отворачивается от Раффи и наклоняется над раковиной.
– Ничем не могу помочь, – с некоторым сомнением отвечает он.
– Все, что от тебя требуется, – поспрашивать, объяснить ситуацию.
– Рафаил, здесь операцию может сделать только главный врач.
– Отлично. Это лишь упрощает твою задачу.
– Главный врач – Лейла.
Раффи смотрит на Иосию, словно надеясь, что неверно расслышал.
– Она единственная может это сделать? – В голосе его звучит страх.
– Угу.