Последний дар

Он проводил меня до самого порта. Уже стемнело, когда мы пришли, и ворота оказались заперты, а охранник сказал, что до утра моторок не ожидается. Мой новый друг, звали его Паскаль, предложил переночевать у него, а на судно вернуться утром. Как я уже говорил, при такой бродячей жизни ко многому начинаешь относиться проще. Паскаль жил в маленьком бунгало, мы вошли в него через заднюю дверь, из сада. Я уловил запах цветов, а наутро увидел прелестный сад. Друг объяснил сестре, кто я и откуда взялся, она улыбнулась и поставила перед нами кое-какую закуску. Ужин у них обычно легкий, сказала она, извинившись за скромный стол. Я запомнил это, потому что ни раньше, ни потом не слышал больше такого выражения — «скромный стол».

Ее звали Клэр, и она была красивая, хоть и не такая красивая, как эта заноза при нашей первой встрече. Мы втроем поужинали и потом долго болтали. Они рассказывали мне о своем отце, которого называли Сэр, как будто это было его именем, и о матери, которая совсем недавно умерла. Сэр служил старшим клерком в одной из крупных фирм Порт-Луи, а еще был известным ботаником-любителем. Именно он вырастил сад, которым я смогу полюбоваться утром. Мне захотелось увидеть сад немедленно — так волшебно они описывали всевозможные цветы и их ароматы. Но они сказали: «Нет, подожди до утра. В это время он особенно прекрасен».

Той ночью я долго не мог уснуть, думал о многом, но больше всего о Клэр, и утром, побывав в саду, вместе с Паскалем неохотно отправился в порт, так с ней и не повидавшись. Но груз по-прежнему задерживался, и я позвонил по номеру, который Паскаль мне оставил, и к обеду уже снова был в доме своего нового друга. Когда, ближе к вечеру, настала пора прощаться, я с грустью пожал Клэр руку. Она тоже выглядела огорченной. Я пообещал писать и когда-нибудь снова приехать в Порт-Луи. Тогда мне казалось, что я не смогу жить, если больше ее не увижу. Но так и не написал и ни разу в Порт-Луи не вернулся.

Когда я в третий раз увидел Мариам на той фабрике, я вспомнил о Клэр, как много лет я думал о ней и жалел. Бог знает что эта старая заноза себе надумает, когда это услышит. Я не вспоминал о Клэр много лет. Они и не похожи вовсе, ничего такого. А вспомнилось мне ощущение — возможность счастья, и на этот раз я не собирался хлопать ушами и его упустить.

Анна вставила кассету в стереосистему, и из динамиков раздался голос отца — словно он выступал на публике, по радио. И всё же она приглушила звук, будто не хотела, чтобы их услышал кто-то еще. Странная гордость и внезапный восторг охватили ее. Голос отца звучал неожиданно ясно. Она думала, он будет утомительно разглагольствовать или шептать, бурчать и бубнить, как часто делал в последние месяцы. Боялась, что голос его будет звучать надломленно, слезливо, и кассету запускала с содроганием. Стоит ли снова переживать эту муку? Но его голос приятно удивил, а сказанное им совершенно ее обезоружило. Голос отца почти всё время звучал отчетливо и ровно, и даже в трудные моменты сохранял спокойствие и выразительность. Местами у него проскальзывало то, чего раньше она у него не слышала, — смиренность и задумчивость, очень ей близкие. Они были созвучны некоторым ее размышлениям, но прежде она таких интонаций у отца не замечала. Такой беспощадной честности вообще мало от кого можно было ожидать, а от ее отца в особенности. Он наставлял, увещевал, подбадривал, командовал, при необходимости. Но не сидел и не предавался рассуждениям о своих промахах и сожалениях и о блаженных моментах отсрочки приговора.

Хотелось еще послушать, как он в одиночестве гулял по Сингапуру или бездумно бродил по Порт-Луи. Вообще хотелось побольше о нем узнать, жаль, что кассета кончилась. Разрыв с Ником погрузил ее в уныние, а потом вдогонку пришла весть о смерти Ба, и это ее вдруг подкосило. Она думала, что будет к этому готова, но, когда Мариам сообщила ей по телефону, завыла в трубку, словно одна из тех умалишенных, что показывают в новостях. Она слушала голос отца на пленке и понимала, как ужасно ей его не хватает, она плакала и скорбела о нем — до чего грустно, что он столько лет прожил под гнетом вины и угрозы позорного разоблачения! Поднялась с кассетой наверх и прослушала ее еще раз, в магнитоле, через наушники. Волнение немного улеглось, и на этот раз она уловила и длинные паузы между словами, и отдельные заминки. Закрыв глаза, она представляла, как он сидит в своем кресле и наговаривает запись, как вдруг швыряет магнитофон, если он и правду его зашвырнул, а не сказал это, просто чтобы прослыть вздорным стариканом. Представляла, как мать его уговаривает, а он ворчит.

Она потянулась за телефоном — позвонить матери и сказать, что послушала кассету. Она не звонила уже несколько дней, хотела сначала послушать запись. Но в трубке были только длинные гудки. Она откинулась в кресле и снова представила себе то, о чем рассказывал отец; получилась вереница мелькающих картинок, в основном невнятных и смазанных, — для их ясности и четкости недоставало информации. Мать, Мариам, рассказала им, как он учился в колледже и как смотрел из своей кладовки на ту женщину. Снова и снова она описывала, как одинокий юноша смотрит сквозь окошко в стене, поверх верхушек деревьев, на сверкающее вдали море. По ее словам, это было счастливое для него время, может, и так, только от этого описания сквозило одиночеством. Женщину и террасу представить не удавалось. Худышка, наверное, совсем недавно расставшаяся с детством. Надо будет почитать и полистать картинки, чтобы иметь представление, во что она могла быть одета и как могла выглядеть терраса. Сразу стоило этим заняться, как только Ма сообщила им, что он с Занзибара, и рассказала о женщине, которую он бросил, — бедную беременную, печальную потаскушку. Это произошло всего за несколько недель до его смерти, а ей тогда и без того хватало забот, не до Занзибара было и не до женщин на террасах. А потом его смерть и материнское горе заставили ее более трезво взглянуть на крах отношений с Ником. Тоска отступила, зато явственно обозначилось всё, что ей не нравилось в нем и в себе рядом с ним. «Один огонь другого выжжет жженье» [7] , постепенно.

7

Не вполне точная цитата из трагедии У. Шекспира «Ромео и Джульетта», акт I, сцена 2 (пер. Т. Щепкиной-Куперник).

Она прошерстила интернет, прочла все завиральные описания праздников, отелей, экскурсий, фестивалей и поняла, что по-настоящему ей хочется узнать про совершенно другое место. Скорее всего, Джамал, с его-то методичностью, уже изучил половину соответствующей литературы, но у него под рукой университетская библиотека и свободное время в распоряжении. В общем, оправдала себя.

Она снова представила всё, о чем рассказывал Ба, и поняла, что ей ужасно нравится обдумывать его слова таким вот способом, через образы. Представила ту поездку на автобусе в колледж, которую он так часто вспоминал, — интересно, чем она ему так запомнилась? Может, дело было в картинке, ярко запечатлевшейся перед глазами: раннее утро, автобус, — а может, в контрасте между черным зловонным руслом ручья и морем вдали, с которого, стоит выехать за город, через открытые боковушки автобуса веет бризом. Может, запомнилась не картинка, а ощущения. У нее самой были такие памятные образы, которые вдруг всплывали из ниоткуда: перекресток возле собора в Норидже или железнодорожная платформа в Лондоне под вечер, но она никогда не думала о них с такой острой печалью, да и, наверное, ни разу ни о чем так не тосковала. Потом она представила, как он шагает по аллее в Сингапуре и вновь переживает нахлынувшее ощущение свободы, потом как стоит, облокотясь на релинг, пока их судно входит в гавань Кейптауна. Всё это, конечно, иллюзия, но она могла понять, до чего захватывающим был тот миг. Представила его в колледже — тощий юноша без пиджака, идет по двору среди таких же юнцов. Она и знать не знала, что он учился в колледже, знала только, что когда-то был моряком, а на ее памяти он всю жизнь работал механиком на фабрике электроники. Его страсть к чтению, его знания она воспринимала как некий побочный продукт, стороннее увлечение, на которое в молодости не хватало времени. Она-то считала, что их с Джамалом университетское образование — новая высота в истории их семьи.

Дорогой Джамал. Как твоя борода? Быстро растет? Кстати, чтобы ты мог считаться достаточно набожным, она должна отрасти минимум на десять сантиметров ниже подбородка. Ты знал об этом? Хотя вряд ли у тебя она так вымахает, сомневаюсь. Послушала вчера кассету Ба, дважды. Думала, там будут хрипы и бурчание, — у него отлично получалась вся эта жуть. А он говорит внятно и совершенно здраво, и прямо растрогал меня рассказом о своей молодости и скитаниях по миру. О свободе, которую ощутил в Сингапуре. Как думаешь, он хрипел и бурчал нарочно, чтобы нас отпугнуть? Чтобы мы к нему не лезли? «Отстаньте от меня, щенки». Хорошо, что я уже знала секрет, перед тем как начать слушать, а то так бы и сидела и с ужасом ждала, когда он выскочит из кустов со своей невыносимо ужасной историей. Это и вправду невыносимо: бросить бедную женщину, почти еще девочку, а после в оправдание придумать заполошную, паникерскую историю про заговор, будто на него хотели повесить чужого ребенка. Однако могло быть и хуже. Как думаешь, почему он на самом деле сбежал? Возможно, ему просто захотелось уехать. Наверняка никакой трагедии, ничего эдакого не было. Не представляю, как Ма его на это сподвигла, и чтобы он не бурчал и не ругался. Задачка точно была не из простых. Как тебе те двое сказочных персонажей из Порт-Луи? Думаешь, правда такое было? Паскаль и Клэр, потенциальная дружба и зарождающаяся любовь, обе отвергнутые. А дальше годы скитаний старого морехода, пока в Эксетере ему не встретилась Ма. Хотя придумано было здорово, да? Мне понравилось, как он бродил по острову, не боясь заблудиться. Наверное, это самый длинный имейл в моей жизни. Нельзя так. Пыталась дозвониться до Ма, когда дослушала кассету, но она не ответила — наверное, отчалила в «Маталан» за обновками. Целую.

Джамалв ответ: Говоришь, хочешь засадить Ма за разбор документов? Когда в следующий раз будете общаться, спроси у нее фамилию Виджея, бухгалтера. Может, окажется, что он действительно основал свою фирму, и тогда не составит труда установить его юридический адрес. Это я могу взять на себя, мне иногда бывает нужна передышка от напряженных умственных потуг. От Ма я пока тихарюсь. Она грозится приехать в Лидс, а я боюсь, что она увидит грязь и беспорядок и кинется меня перевоспитывать. Выяснилось, что кто-то, ума не приложу кто, сказал ей про Лину, и она теперь, наверное, изнывает от любопытства. Видимо, в той безбожной богадельне, где она вкалывает задарма, ее маловато загружают работой.

Анна: Приехать она грозится, просто чтобы тебя попугать. Не думаю, что она сейчас куда-то сорвется. Она играет в пьесе, которую женский кружок ставит в Центре, и пропадает на репетициях. Пьесу они написали сами, и у нее роль женщины-врача, кажется, упрямой испанки по фамилии Мендес. Пьеса вроде как про приют, и она говорит, в ней есть всё: рождение, смерть, свадьба и даже песни. Рассказала мне, какие там роли и кто кого играет, но там надо знать весь сериал с самого начала — кто из них Халима, кто Лиди, так что избавлю тебя от подробностей. Спросила у нее, как фамилия Виджея, она сказала: Гопал. Сначала немного напряглась, с чего вдруг такой интерес, но я сказала, что мы, когда общались после похорон, подумали: а не удастся ли разыскать ее приемную семью, если она не против. Оказывается, она вроде уже нашла его юридический адрес. «В. К. Гопал, бухгалтерские услуги». Кто-то из Центра подсказал ей, как искать на сайте Регистрационной палаты, она нашла и думает, что это он. Он, наверное, уже совсем древний, но она говорит, ему около семидесяти пяти, а для него это не тот возраст, чтобы не работать. Она еще не проверяла, потому что ужасно занята (говорю же), так что, думаю, неплохо бы нам собраться на выходных и устроить небольшое совещание. Может, съездим в Норидж, поглядим спектакль, а затем обсудим дальнейший план действий? Одной ей, наверное, страшновато. Целую.

Анна, позже: События набирают ход. Во-первых, но не в-главных, спектакль состоится в эту пятницу, и Ма будет счастлива тебя видеть, как ты сам прекрасно знаешь. Это последняя пятница четверти, и я еле отговорилась от всех праздничных мероприятий в последний учебный день перед Рождеством. Во-вторых, мы с Ма только что разговаривали — ей пришел ответ от кузена Динеша, того мерзавца, что домогался ее много лет назад. Он передал ее запрос, и миссис Феруз Гопал согласна поговорить, но от встречи отказалась. Мистер Виджей Кришна Гопал сейчас на пенсии и хворает, и волновать его совершенно ни к чему. Миссис Гопал назначила время, когда ей можно позвонить: суббота, два часа пополудни. Ма — это какая-то новая Ма, ей-богу, — немедленно набрала номер и поговорила с Феруз. Не верится, правда? Она ведь всегда побаивалась телефона. В общем, с помощью какой-то древней магии, вероятно слез и смиренной мольбы о прощении, им удалось примириться, и Феруз всё же согласилась встретиться. Думаю, отчасти поспособствовали и дети, то есть мы с тобой. Так что в субботу ни свет ни заря семья иммигрантов Аббас отправляется в Эксетер. Расписание поездов я уже посмотрела. Не то чтобы Ма нуждалась в нашей поддержке и всяком таком. Нашей задачей будет просто отвлекать на себя огонь неприятеля. И заодно выясним, есть ли там чего выяснять, а это уже кое-то. Эта четверть в школе прошла отлично. Мне достался мой любимый класс, дети там без ума от Китса. И рада сообщить, что моя личная мелодрама здесь меркнет с каждым днем. Совсем скоро я и думать забуду об этом придурке. Большой привет Лине! Целую.