Последний дар
Шрифт:
Пока они шли по набережной и Ральф декламировал Вордсворта, Анна думала об отце. Не потому, что отец читал ей Вордсворта или они хоть раз гуляли с ним вдоль моря темной, холодной, звездной ночью, не потому, что неуклюжие ухватки Ральфа хоть отдаленно напоминали родительскую ласку. Но этот голос, читающий стихи… Анне хотелось, чтобы это был отцовский голос. Чтобы это он шел рядом и делился с ней прочитанным, или в который раз костерил безудержную алчность властей, или рассказывал сказку из ее детства — что-нибудь про находчивых и плутоватых зверюшек.
На прощание она поцеловала Джилл, потом расцеловалась с Ральфом, и он крепко ее обнял. В глазах его по-прежнему плескалось недоумение, и ей стало жаль, что она его обидела.
В тот вечер, едва переступив порог, Ник с Анной
Закончилось всё проще, чем она ожидала. В четверг днем она побывала в школе на собрании перед началом учебного года, потом зашла в класс, чтобы решить, какие картинки на стенах хочет поменять. Раньше кабинет ей не принадлежал, но теперь она штатный учитель и имеет право оформить его по своему вкусу. Уберет портрет Байрона в албанском костюме и, наверное, вид Сидней-Харбора — не то что бы они ее так уж раздражали, просто ей нравится что-то более уютное. Например, сверкающий ручей посреди лесной чащи, или тенистая городская улица, или хотя бы карта мира.
Ник в тот день умчался в Оксфорд, чтобы успеть в пятницу на утреннее заседание. Его не будет до вечера воскресенья, так что все выходные в ее распоряжении. По пути домой она прикидывала, что приготовит на ужин, и поняла, что дома ничего подходящего нет. Сгрузила сумки в прихожей и покатила в «Сейнсбери». У нее были ключи от машины, но водила она редко, так что поездка вечером в четверг за покупками была для нее сродни загулу или авантюре, пусть кому-то это и могло показаться смехотворным. Из-за плотного потока машин добираться до супермаркета пришлось долго, но она была в хорошем настроении и никуда не спешила. Купила леща, спаржу и кусочек говядины на завтра. И две бутылки дорогого вина. Дома переложила покупки в холодильник и вышла в сад посидеть в спускающихся сумерках. Нахлынули мысли: о событиях дня, о последнем разговоре с матерью, о Нике и конференции. Джулия там, конечно, тоже будет. При этой мысли кольнуло болью — где-то в области сердца. Удивительно абсурдное всё-таки у человеков устройство. Ну при чем тут сердце? Не в нем ведь живут чувства, и всё равно при мысли о том, что Ник с Джулией занимаются любовью, сердце шло вразнос. Она вернулась в дом, открыла вино и пошла наверх переодеться.
Она не сразу поняла, что это за звук, а потом до нее дошло, что она уже слышала его внизу, только он был слишком слабенький, неразличимый. Теперь стало ясно, что это звякнуло пришедшее на мобильный сообщение. Она побежала вниз, в гостиную, где оставила сумочку. Но ее мобильный оказался выключен, и сообщений там не было. Звук донесся снова, на этот раз слабее. Ник! Должно быть, забыл свой мобильный где-то наверху. Телефон обнаружился на столе в кабинете, и она не стала колебаться. Открыла его и прочла сообщение: «Думаю о тебе с того момента как проснулась поскорей бы ночь хочу прижаться к тебе лю джу целу». Закрыла телефон и пошла переодеваться. Потом, полураздетая, сидела на кровати и пила вино, покуда по телу не стало растекаться тепло. Подождав, отправилась в ванную и сидела на стульчаке, пока полностью не опорожнилась.
Она-то думала, что готова к такому повороту событий, и совершенно не ожидала, что ее парализуют ужас и апатия. Она заставила себя пойти вниз, но при мысли о леще ее замутило. Может, потом сделает себе какой-нибудь незатейливый тост. Она налила себе еще вина и села, удивляясь, как предательски ведет себя тело. Потом ей всё же удалось собраться с силами и подумать о насущном. Убеждала себя, что такие отношения ее не устраивают, — и вот, пожалуйста, развязка близка. Она вернулась на кухню, включила
духовку, переставила чистые тарелки на сушилку, вымыла спаржу и завернула леща в фольгу. Когда духовка разогрелась, поставила леща запекаться, а сама пошла наверх задернуть шторы. Предстояло решить много практических вопросов, и в голове уже шевелилась смутная мысль, что надо будет определиться с жильем и всем остальным, как вдруг ее сковало страхом перед грядущими переменами. Она почувствовала, что готова дрогнуть, — может, стоит немного подождать и посмотреть, как всё обернется? Так, надо чем-то себя занять. Например, снять с кровати белье и постелить чистые простыни, избавиться от его запаха, — но сейчас на это нет сил, а запах его повсюду.Рыбу она не осилила, а спаржу съела и выпила еще вина. Включила телевизор — скукота. Поднялась в спальню и стала разбирать свой ящик тумбочки у кровати — пролистала паспорт, перебрала украшения, а потом вдруг решила всё же поменять постельное белье. Чистые простыни, как всегда, дарили удовольствие, хорошо бы, конечно, еще принять душ, но вылезать из кровати не хотелось. Попробовала читать — не смогла сосредоточиться. От вина стало клонить в сон, она погасила свет и устроилась поудобнее.
Проходили часы, но сон не шел, зато в голове мелькали обрывки воспоминаний, и никуда было от них не деться. Думалось о жизни дома, о детстве, о Нике, о том, что с ней будет, и то и дело всплывали воспоминания о неловких моментах и ситуациях, когда ей недоставало умения себя поставить, не хватало духу реагировать твердо и благожелательно. Зачем она столько тянула? Понятно же было, что этим всё кончится. Теперь она изо всех сил сопротивлялась новому приступу того, что виделось ей мягкотелостью, дурацкой нерешительностью. К утру она бессильно захлебывалась от жалости к себе и ощущения безнадежности.
Когда он приедет, она скажет, что с нее довольно этой душной жизни вдвоем. Отношения на стороне повышали его самооценку, дарили спесивую убежденность, что можно лгать и обманывать, не опасаясь, что всё откроется. Она, наверное, даже рассказать о случившемся никому не решится. Только бы он не позвонил — разговаривать с ним было бы невыносимо. Что сказать?
Это правда? Ну конечно правда. Хорошо, тогда я ухожу. Куда мне идти?
Это правда? А ты как думаешь? Хорошо, тогда вали отсюда. Да пошла ты, это мой дом, сама вали. Как это делается?
Это правда? Как ты могла такое обо мне подумать? Конечно нет. Я всё объясню.
В воскресенье она проснулась рано и лежала в постели, глядя, как свет проникает сквозь открытую дверь и незашторенные окна дальней комнаты и заливает площадку лестницы и спальню. Паника почти прошла, сменившись нервной дрожью, которая охватывала ее всякий раз перед поездкой в незнакомое место, пугавшее своей неизвестностью. Поездки эти всегда оказывались совсем не такими страшными, как она себе напридумала, — возможно, и на этот раз обойдется.
Чайки на крыше подняли невыносимый гвалт и разрушили очарование момента. Пришлось встать, заварить чай и как-то убивать время в ожидании его приезда. Нетерпения не было, но сосредоточиться и переключиться на что-то еще не получалось. Так что она просто села с книгой на коленях и ждала. Ник приехал около пяти. Она слышала, как подъехало такси и как потом повернулся ключ в замке. Он вошел и с улыбкой чмокнул ее в губы. На нем был новый пиджак, в руке он всё еще держал сумку с вещами, и вид у него был умудренный и бывалый, как у человека, повидавшего большой мир. Он поставил сумку, снял пиджак и сел в кресло напротив.
— Хорошо съездил? — спросила она.
Он рассиялся.
— Очень хорошо, — сказал он. — Прости, что не звонил. Забыл мобильный, а до телефона в нормальное время добраться не получалось.
Она кивнула.
— Твой мобильный наверху, я его нашла, — сказала она. — Сообщения от Джулии прочитала.
Ник сходил наверх и вернулся с раскрытым телефоном в руке. Посидели, помолчали, каждый ждал, что скажет другой.
Он вздохнул и произнес:
— Прости. Надеялся, что выключил его, но, оказывается, нет. Я не нарочно его оставил, не для того, чтобы ты обо всем узнала.