Последний хранитель

А потом, когда Элфи Малой пропала в другом измерении, он встретил в Полис-Плаза Кобыллину. По крайней мере, так он всем говорил. «Встретил» — это, наверное, не совсем правильное слово, так как из этого слова следует, что ситуация была приятная, или хотя бы не настолько жестокая, какой была на самом деле. А на самом деле случилось так, что одна из Жеребкинсовых программ-распознавателей ошибочно идентифицировала Кобыллину как гоблина-грабителя. Ее немедленно схватили слоноподобные пикси и отвезли в Полис-Плаза. Ничто не могло сильнее опозорить кентавра, чем это.

К тому времени, как причину всей этой шумихи выяснили, Кобыллина провела в гелевой камере где-то три часа. Она пропустила вечеринку в честь дня рождения своей мамы и горела желанием перегрызть горло виновнику ошибки. Командир Келп немедленно приказал Жеребкинсу спуститься в камеры и ответить за свой просчет.

Жеребкинс послушно спустился, приготовив двенадцать способов извиниться, но все эти двенадцать способ благополучно испарились, как только он увидел Кобыллину. Жеребкинс вообще редко видел кентавров, а уж тем более таких красивых, как Кобыллина — с темными ореховыми глазами, прямым носом и сверкающими волосами, спускающимися до бедер.

— Все это моя удача, — выпалил он, даже не подумав. — Как обычно, с моим везением…

Кобыллина уже приготовилась вылить весь накопившийся за три часа яд на Жеребкинса и поинтересоваться, каким надо быть идиотом, чтобы принять кентаврессу за гоблина, но реакция Жеребкинса остановила ее. Она решила дать ему шанс выбраться из ямы, в которую он попал.

— Что значит — с вашим везением? — вопросила она, давая понять, что лучше бы ему придумать ответ получше.

Жеребкинс знал, что бомба может вот-вот взорваться, так что на этот раз тщательно подумал над ответом.

— С моим везением, — наконец-то выдал он, — я все-таки встретил такую красавицу, как вы, а вы горите желанием меня убить.

Это было сказано вполне неплохо, и, судя по тоске в глазах Жеребкинса, абсолютно искренне.

— Да? И почему бы мне, действительно, вас не убить? Я что, похожа на преступника?

— Ни в коем случае. Абсолютно, абсолютно не похожи.

— Странно, потому что программа, окрестившая меня гоблином, создана вами, если я не ошибаюсь.

«Умная леди», — понял Жеребкинс. «Умна… и сногсшибательна».

— Это правда, — сказал он. — Но, думаю, имели место быть несколько косвенных факторов…

— Например?

Жеребкинс решил идти напролом. Он моментально почувствовал влечение к этой кентаврессе, сейчас его мысли занимала только она. Самое точное слово, которое он смог подобрать для описания этого чувства — это небольшой электрический удар, похожий на те, которые он испытывал на добровольцах во время экспериментов со средством от бессонницы.

— Например, тот, что моя машина — просто тупица. Ибо вы — это нечто полностью противоположное гоблину.

Кобыллина была растеряна, но еще не побеждена.

— Не поняла?

— Ну, ведь гоблины не берут депозиты в банках!

— Да я не про это, тупица!

Жеребкинс вздрогнул.

— Что?..

— Я говорю, твоя программа — абсолютная тупица.

— Да. Безусловно. Я немедленно пущу ее на переработку. А потом сделаю из нее тостер.

Кобыллина прикусила губу, явно сдерживая улыбку.

— Неплохо для начала. Но вам придется еще попотеть, чтобы полностью загладить свою вину.

— Я понимаю. Если у вас были какие-то административные нарушения, я могу списать их с вашего счета, хотите? Вообще, если вы захотите, я бы вас всю списал со счета, — вдруг Жеребкинс понял, какую ляпнул глупость, — То есть, я не имел в виду убить вас или что-то в этом роде, абсолютно напротив. Последняя вещь, которую я бы с вами сделал — это убил, честно. Это было бы последней вещью…

Кобыллина взяла со стула свою сумочку и перекинула через плечо.

— Вам явно нравится противоречия, мистер Жеребкинс. И что же для вас противоположно моему убийству?

Жеребкинс впервые встретился с ней взглядом.

— Ваша счастливая и долгая жизнь…

Кобыллина развернулась, чтобы уйти, и Жеребкинс проклял себя всеми словами. «Тупой осел. Ты все испортил».

Но она остановилась на полпути и бросила Жеребкинсу спасательный круг.

— У меня есть парковочный билет, и я за него заплатила. Но ваша программа уверяет меня, что это не так. Вы не могли бы решить эту проблему?

— Разумеется! — сказал Жеребкинс. — Считайте, что все уже сделано, а моя дурацкая машина уже на полпути к урне.

— Надо рассказать об этом случае всем моим друзьям, — сказала Кобыллина, уже почти выйдя из комнаты, — когда я встречусь с ними в Галерее Хувра на этих выходных. Вы любите искусство, мистер Жеребкинс?

Жеребкинс так и остался стоять, когда она ушла, и неотрывно смотрел на точку, где минуту назад была голова Кобыллины. Позже он провел долгие часы в размышлениях и понял, что Кобыллина — вроде того! — наверное, пригласила его на свидание.

И вот теперь они были семейной парой. Жеребкинс считал себя самым везучим болваном во Вселенной, и даже теперь, когда город переживал самые худшие свои дни, он, не колеблясь, уделил минутку для того, чтобы проверить, как дела у его драгоценной жены, которая сейчас, наверное, безумно волнуется за него.

«Кобыллина», — подумал он. «Скоро я буду с тобой».

После свадебной церемонии между ними образовалось что-то вроде телепатической связи, как между близнецами.

«Я просто знаю, что она жива».

Но это было все, что он знал. Она могла быть ранена, могла попасть в ловушку, она могла быть в опасности. Этого Жеребкинс не знал. И должен был немедленно узнать.

Аэрожук, которого Жеребкинс послал проверить Кобыллину, был сконструирован специально для этой важной миссии и уже знал, куда следует лететь. Жеребкинс специально маркировал один из углов на их кухне лазером, чтобы стрекоза знала, куда лететь, пусть бы даже находилась в ста милях от цели.

Жеребкинс послал остальных жуков в главный кабинет, откуда ими легко мог управлять Мейн, а сам уделил все свое внимание стрекозе Кобыллины.

«Лети, хорошая моя. Лети».

Модифицированная стрекоза скользнула в вентиляционную систему Полис-Плаза, пролетела над всей Гаванью, пролетела стрелой сквозь хаос и ужас, охвативший здания и улицы. Тревожные огни мигали на площадях и автострадах. Рекламные щиты, усеивавшие каждую улицу, были сняты, а амфитеатр под открытым небом начинало заливать водой.