Последний полет Гагарина

Алла со Светой кормили нас только привезённым с собой и купленным в Алма-Ате, никакого вагона-ресторана. Лаваши с начинкой я успел струщить в первую очередь под завистливыми взглядами Алексея, которого Алла два дня держала на втором столе и лишь потом ослабила ограничения. Он, истощённый болезнью и голодухой, в земном тяготении первый день после приземления напоминал плащ, который хочется перебросить через руку. Я всё же сохранил способность передвигаться своим ходом, слегка отъелся на больничном, потом добавил на домашнем. Когда в вагоне гасили свет, доказывал супруге, что никакие мужские функции в лунном полёте не пострадали. А у неё не отпал вечный вопрос.

— Гагарин! Ты серьёзно… То, что сказал перед журналистами? «Боюсь летать». Точно больше не полетишь?

— Ну, в космос не так страшно. На самолёте, оказывается, опаснее.

— Ну ты и врун!

Мы очень уютно лежали на полке, в принципе рассчитанной на одного пассажира, я не торопился переползать на свою. Штора, опущенная вниз и прицепленная отверстием на специально обученный штырёк, почти не пропускала света, лучи от ночных фонарей только мелькали в щелях между шторкой и стенкой вагона.

И в этой милоте самого честного (ну, почти самого честного) человека на Земле обвиняют во лжи!

— Почему — врун?!

— Потому что видеозапись с камеры «Восхода» запечатлела, как ты отключился от системы жизнеобеспечения и сиганул в открытый космос без страховки! А потом попал под солнце. И выжил под его прямыми лучами без вентиляции скафандра, что считалось невозможным! Да по тебе диссертацию напишут, а этот кадр попадёт во все учебники космической медицины.

— Как пример, что советские космонавты более живучие, чем тараканы.

— Твоё счастье, что я посмотрела запись в день отлёта, когда знала, что ты в порядке и строишь глазки казахским медсёстрам. Иначе родила бы ежа от страха. Была бы у нас тройня.

— Расскажи эту историю папе, и он объяснит: я не виноват. У некоторых мусульман есть поверье, что Аллах ночью не видит, и можно грешить. Ерунда, конечно, бог всеведущий. Но я-то не видел, что Земля выползла из-за горизонта, и связь восстановилась, сам летел с отключенным кабелем, был уверен — нас не пишут. Зачем тебя лишний раз волновать? Всё хорошо, что хорошо кончается.

— Гагарин! — она взяла меня за горло с нешуточной хваткой, ноготки царапнули кожу. — Поклянись! Больше ни-ку-да не летишь!

— А в Париж с супругой по приглашению президента? Лондон тоже ничего, говорят. В Лондон поезда не ходят, он на острове. Кэпитал оф зэ Грэйт Брытн, если ты не в курсе.

Она больно укусила меня за нос, на том успокоилась.

Так пролетели неполные четверо суток поездки, я уж начал совеститься по поводу каприза с поездом, самолётом давно уже были бы дома, тискал бы Ксюху с Андрюхой, отдал бы им игрушки, страшно сказать, побывавшие аж на Луне! Заяц с первого полёта, дочь потеряла к нему интерес, хранился дома как семейная реликвия. Да и Казанский вокзал не особо подходил для торжественной встречи, красную дорожку под прямым углом к вагону далеко не раскатать, поступили проще — бросили на перрон ковёр.

Так даже лучше, прямо у вагона столпилось куда меньше народу, чем обычно во Внуково, фактически стоял полукруг из главных встречающих: Шелепин, Косыгин, Брежнев, Семичастный, Вершинин, Келдыш и «друг» Суслов, в промежутке между ними и собственно поездом втиснулись операторы с камерами, сверху свисали микрофоны.

Я шагнул первым под огни прожекторов.

— Товарищ Первый секретарь ЦК КПСС! Задание партии и народа выпол…

Шелепин не дал договорить, сгрёб в охапку, аж зимнюю шапку мне сдвинул, едва не упала.

— Юра! Спасибо, дорогой. Спасибо, что всё сделал и выжил. И себя спас, и для страны это неоценимо…

Не знаю, что и как писали камеры и микрофоны, что уйдёт в эфир. Шелепин принялся жмякать Леонова, мне жали руки остальные встречающие, я сиял на тридцать два — от души и искренне, в этот момент был рад даже Суслову.

Наконец — в Москве. Наконец — дома.

И Алла права. Завязываем.

И Суслов тоже был прав, мои два успешных полёта дали накопительный эффект. Народное ликование по поводу высадки на Луну точно не уступало эйфории от первого полёта. Правительство проявило ту же щедрость, выделив нам и Леоновым по «волге», понятно, что Алла не отдала чёрную с коробкой-автомат, у нас теперь две. Мой товарищ получил расширение жилплощади в Звёздном, нам уже некуда расширяться в Москве, поэтому добавилась служебная госдача в ближайшем пригороде. По пятнадцать тысяч рублей на каждого, пачка талонов на получение одежды для себя и родных с очень секретных баз, не менее тайных, чем военные. Обоим по второй Золотой Звезде и по звёздочке поменьше — на погоны. Живём!

До партийного съезда я сделал вояж по некоторым областным центрам, куда не попал после первого полёта. Одним из них стал Оренбург, естественно, прихватил с собой первую космоледи, заодно навестила родителей, а потом отправились в училище имени Чкалова.

Курсанты выстроились взводными коробочками, промаршировали. Начальник училища сменился, но осталось ещё несколько человек, служивших во время выпуска пятьдесят восьмого, я их помнил, они делали вид, что помнили меня с тех пор, а не по фото в газетах. Хотя… Байка о том, как курсант отказался покинуть самолёт и посадил его без инструктора, передавалась из поколения в поколение, обрастая неизвестными даже мне подробностями.

После неизбежной церемониальной части я спросил у офицеров:

— У вас обучается курсант Павел Харитонов?

— Так точно, товарищ полковник. Отличник.

— О нём как-то рассказывали его родители в Калинине. Попрошу вызвать курсанта.

Моя просьба была равносильна приказу. Пацан, выдернутый к начальнику училища, чуть смешался, переступив порог, косил глаз в мою сторону, но собрался и чётко отрапортовал генералу.

Я смотрел на лицо, миллион раз виденное в зеркало — на такое же или гораздо более старое. Жутковатое ощущение. Спросил его:

— Сержант! Харитонов Виктор Степанович и Харитонова Ольга Макаровна кем вам приходятся?

— Мои родители, товарищ полковник.

— Как они?

— Умерли, товарищ полковник…

Как и в прежней реальности.

— Сожалею. Они мне рассказывали о сыне Павле, мечтавшем после срочной попасть в авиацию как Гагарин. И поскольку я закончил это училище, хотел уточнить: сбылась ли мечта. Родители очень гордились сыном, Павел Викторович.

— Так точно, товарищ полковник, сбылась. Но дальше по вашим стопам не пойду: ростом велик для космоса, метр семьдесят шесть.

На сантиметр ниже Гриссома.

Я подошёл к нему и взял за плечи, глядя снизу вверх.

— А ты сильно постарайся, и всё получится. Сейчас уже будут другие корабли и ракеты, вес и рост не имеют определяющего значения, как при первом наборе в отряд космонавтов. Главное — здоровье, профессиональные навыки и верность Отчизне. Я слышал, у тебя с этим в порядке. Надумаешь по окончании училища — обращайся. Дам личную рекомендацию.

Парень вытянулся по струнке так, что позвоночник затрещал.