Последний русский

– Еще бы! Вот нормальный пацан. Вот спасибо, землячок.

– Не за что.

Я был в наивной уверенности, что наша сделка состоялась. Ждал, что они уйдут. Но они не уходили.

– В чем дело, мужики? – недоуменно спросил я.

– Ты нам это, мужик, позови теперь своего приятеля, – попросил сержант.

Я возмущенно раскрыл рот, но не знал, что сказать.

– Ты, значит, думаешь, – продолжал он, – мы не люди. Должны Родине служить. А вы тут пока будете с нашими девчонками развлекаться?

Не то чтобы я чрезмерно удивился такому повороту. Но мне словно захотелось пристальнее вглядеться в них: действительно, что за люди передо мной?

– Да, – сказал я, – вот еще…

Я полез в задний карман джинсов, вытащил деньги, все, что были при мне. Не так уж мало – не то тридцать, не сорок рублей. Протянул им. Они взяли.

– Что еще, мужики? – спросил я.

– Да все то же, мужик. Приятеля позови.

Глядя на них, было ясно, что взывать к их сочувствию, человечности или совести, по меньшей мере, смешно.

– Хорошо, – сказал я. – Пойду еще принесу. Подождете?

Они закивали почти равнодушно: дело, мол, хозяйское, а мы подождем, отчего ж не подождать.

Я отправился к себе в комнату. Про себя лихорадочно размышлял, куда бы спрятать Павлушу. В шкаф его засунуть, что ли? Или под кровать?

Старуха Циля, поклевывая носом, дремала прямо за столом. Кира все еще продолжала ей что-то горячо втолковывать. О том, какая хорошая девочка Ванда. Ванда и Павлуша сидели на софе перед телевизором, покачивали головами в такт музыке. Павлуша все еще был в одних черных армейских трусах. Вообще-то, учитывая, что было довольно жарко, длинные трусы можно было считать летними шортами. Пока меня не было, Павлуша и Ванда успели, вероятно, как следует выпить. Тут же при Кире.

– Да выключите музыку, бессовестные! – кивая на меня, прикрикнула на них Кира, на секунду отрываясь от разговора с Цилей. – Не положено в такой день музыку включать! Ничего святого, ей богу!

– Они уже здесь! – торопливо и вполголоса сообщил я Павлуше, не обращая ни на музыку, ни на Киру. – Может быть, тебе под кровать спрятаться? Попробую дать им еще денег. Может, все-таки отвяжутся?

Я принялся выдвигать ящики трюмо.

– Давай, давай! – Я толкнул Павлушу ладонью в плечо. Выпивший дуралей лишь ухмылялся. Или смирился с участью. Наконец, мне удалось поднять его. Он зашептался с Вандой.

– Сереженька, – вдруг подмигнул он мне, – так ты не возражаешь, если я переоденусь, возьму у тебя что-нибудь из вещей?

Значит, действительно смирился с тем, что попался: хочет что-нибудь надеть, чтобы опять голым не вытаскивали. Я махнул рукой, пусть берет что хочет.

Выдвинул нужный ящик трюмо, я наугад выхватил из деревянной шкатулки, где лежали мамины накопления (мое наследство, какая все-таки уйма денег!), несколько бумажек. Я решил, что сделаю все, что в моих силах, а уж там – будь что будет.

Выходя из комнаты, я услышал, как Кира недовольно вскрикнула:

– Куда, куда полезли, бессовестные! Не трогайте вещи! Там нижнее белье!

– Сереженька разрешил! – отмахнулась Ванда.

Я уже вышел и плотно прикрыл дверь.

Бритоголовые сержанты опять сидели на корточках у порога. О том, чтобы вытолкать их, да еще запереть входную дверь, нечего и думать. Увидев у меня в руках деньги, они явно оживились. Я решил на этом сыграть. Стал пересчитывать бумажки. У меня была надежда договориться.

Но из комнаты выскочила раскрасневшаяся Кира.

– Сереженька, – затараторила она, набросившись на меня, – если у них ни стыда, ни совести, зачем ты разрешаешь распоряжаться у себя, как дома? Это еще хорошие вещи, чтобы их так таскать! Я категорически против! И нехорошо, так нехорошо! Если бы мамочка увидела…

– Тсс! Успокойся, пожалуйста! – умоляющее шикнул на нее я, показывая глазами на бритоголовых сержантов, которые взирали на происходящее как бы равнодушно.

– Кто это? – заинтересовалась Кира. – Солдатики? А что они тут делают?

– Ждут… Понимаешь, у них в части снабжение плохое. Можно сказать, впроголодь. Вот я им обещал кое-что вынести. Надо помочь. Так сказать сухим пайком.

– Ну да, – Кира мгновенно переключилась на новый предмет, – я видела по телевизору, они ужасно голодают, бедненькие. Я вас сейчас, мальчики, хлебушка вынесу.

– Подожди, Кира, – попытался остановить я ее.

– Нет, я им вынесу. У нас как раз есть свежий хлебушек. Только вчера купили.

– Я уже…

– Все равно на третий день заплесневеет.

– Кира! Они же не нищие, не побираются!

– А что я такого сказала? В самом деле, совсем еще свежий хлеб! Целый батон.

– Да нам уже тут передали кой чего, – подал голос тот, который отвечал за всех. – Еда у нас уже есть.

Кира недоуменно посмотрела на меня.

– Я дал им кое-что из холодильника. И хлеба, и всего.

Бритоголовые сержанты закивали: точно, дал.

– Ну, так чего им еще?

Я замялся.

– Тут нам обещали еще… ну, чисто по финансам, – нехотя пояснил бритоголовый, поднимаясь с корточек, и взглянул на меня. Поднялись и его товарищи.

– То есть что – деньги? – спросила Кира.

Те пожали плечами: дескать, обещали, а их дело маленькое.

– Нет, это, мальчики, никак! – решительно развела руками Кира. – У самих денежек нет.

Я наклонился к ней, чтобы объяснить, что тут дело особенное, что нужно заплатить, чтобы не трогали Павлушу.

– Нет и нет, – не слушая меня, продолжала Кира, наступая на «облавщиков». – Вам и так всего надавали! А денежек нет. Рады помочь, да самим, извините, не хватает. Такая в стране нищета. Сами знаете, милые. Все в одинаковом положении. Кроме тех, кто при власти и при деньгах, конечно…

И они действительно были вынуждены попятиться. Я удивился про себя, как, оказывается, все просто. Как легко она их выставляет. Я прямо-таки зауважал Киру. Она выдавливала их на лестничную площадку. Еще немного – и захлопнула бы дверь.

Но радоваться было рано. Дверь не закрывалась. Нога стояла на пороге.

– Это еще что такое? Позвольте закрыть дверь, молодые люди! – возмущенно воскликнула Кира. – Что за произвол?

– А пусть своего приятеля позовет, – насупившись, потребовал сержант. – Пока по-хорошему.