Последний русский

– Не знаю.

– То есть о чем, спрашивается, он вообще еще может думать, верно?

Я вспомнил старуху Цилю. Ее засыпание верхом на толчке, ее бормотание. Не это ли он имеет в виду? Не женщина, не мужчина, – как ни уничижительно и цинично звучит – оно, «существо».

– Вот именно, «оно»! – закивал Никита. – О чем, интересно, оно может думать? И тем более мечтать и желать? И каким местом?

– О чем? О будущей вечной жизни? – предположил я.

– Ничего подобного! Какая чепуха! – энергично замотал головой он. – Оно думает о том, как прекрасна эта жизнь! И мечтает о том, чтобы о нем заботились, чтобы его любили! А все его бросили, все забыли! Есть же такие чистенькие, румяненькие ароматные старички-боровички, словно фарфоровые куколки, который любят…

– Но Наталья, она же, как раз… к вам собиралась! – спохватился я.

– Неужели? Очень мило. Она так редко появляется. Практически не заходит. Не заботится. Я из-за нее болею и на нее, Сереженька, в большой обиде! А ведь обещала зайти помыть папу.

Это явно было вранье. Она навещала его регулярно. Уж я-то знал.

– Чепуха! Она вас очень любит и заботится!

Видимо, и Никита почувствовал, что обвинения чересчур нелепы.

– Да что я о себе!.. – тут же переключился он. – Как ты, Сереженька?

– Хорошо, – пожал плечами я.

– Хорошо! – со скорбной иронией хмыкнул он. – Бедный мальчик. Мамочка-то умерла…

Я уже смирился, что со мной то и дело будут заговаривать об этом.

– Да еще без папы рос, бедненький, – с увлечением продолжал он. – Ну, ничего, все можно пережить, если есть здоровье… А хочешь, будь моим сыночком, Сереженька? Я тебя усыновлю по-настоящему… – («Что-то все рвутся меня усыновить, – подумалось мне. – Вот и Кира только что… Неужели я выгляжу таким несчастным и беспомощным?») – А Наташенька, – захихикал он, – будет тебе, как родная сестричка, как старшая сестра. И все мы как одна родная семья. По-моему, очень, очень хорошо! Не хочешь?

– Я в полном порядке, Никита Иванович.

– Ну что ж, – тут же согласился он, – ты уж большой. Вон какой – «молодой человек»! К тому же, – спохватился он, словно вспомнив о чем-то, – было бы и глупо, чтобы я тебя усыновлял… У тебя ведь есть папа!.. Ну не поладили родители ребенка, не жили вместе. Их дело. Ты их не осуждаешь, умный мальчик? То есть, я хочу сказать, отца не осуждаешь, Сереженька?

– Да нет, не осуждаю, – немного удивленно покачал головой я.

– И мамочка твоя, она же его любила?

– Наверное.

– Не наверное!.. Несомненно, любила. Я знаком с твоим папой, – сообщил он. – И ты, кстати, на него очень похож. Такой же голубоглазый, умный. И интеллигентный, конечно. Прекрасный собеседник. Я, признаюсь, всегда рад, люблю с ним поговорить. У-у, замечательный человек! И тебя очень хвалит. Говорит, что, может, затем только и на свет появился, чтобы тебя родить.

Я взглянул на него с изумлением. О чем он?!

– То есть?

– Правда, правда. Очень хвалит.

О ком он говорит? Когда, как он мог беседовать с моим отцом? Заговаривается, что ли?

– Смотришь на такого человека – какая сила и уверенность, какое здоровье! Дай бог, чтобы ты пошел в своего папу… Как бы там ни было, папа рад за тебя, – заверил меня Никита.

Я отвел глаза в сторону. Вдруг до меня дошло, что все, может быть, объясняется очень просто. Скорее всего, имеются в виду поминки после похорон. Меня-то тогда не было, я гулял на природе. Кто-нибудь, например, Кира сообщила отцу, и тот действительно приехал.

Минута или две прошли в молчании. Мне пришло в голову: если Наталья уже побывала у Никиты, прибралась, приготовила еду и ушла, зачем же я тут сижу?..

– Ну, так что же, Сереженька, – ехидно заметил Никита, словно прочитав мои мысли, – где же твоя Наталья? Что нейдет?

И как-то глупо я себя почувствовал, словно я его надул, сообщив в начале разговора, что она собиралась его навестить. Шутил ли он или говорил серьезно?

– Так ты сказал, – стал допытываться он, – она ко мне собиралась?

– Ну да. Я вообще думал, она у вас. Разве она еще не приходила?

– Нет. Как видишь. Тебе это не кажется странным?

Да уж, это было очень странно. Я чувствовал запах борща и котлет. Но Никита с печальным видом развел руками.

– Ну, ничего, – сказал он, словно успокаивая или даже обнадеживая меня, – значит, вот-вот придет. Тогда чайку попьем все вместе!.. Как ты думаешь, Сереженька?

– Не знаю.

– Наверное, задержала какая-нибудь важная встреча. Или ответственное свидание, – предположил Никита.

Теперь это выглядело почти поясничаньем. Какая еще важная встреча? Какое свидание?

– Но ты ее дождешься?

– Почему нет, – кивнул я.

– А знаешь что, Сереженька, ты мне помоги! – вдруг с жаром попросил он. – Поможешь?

– Да чем помочь? – не понял я.

– А ты уговори Наташеньку, чтобы переехала жить ко мне, к своему папе!

– Зачем? – удивился я.

– Господи, ну как же! Чтобы она жила со мной!

– Но мы и так живете в одном доме, – заметил я. – Пять минут – и она у вас. Чего еще желать?

– Не то, не то! Дом огромный, в нем заблудиться можно! Сколько ждать, пока она придет? Час, день, год? Я хочу, чтобы она жила со мной, – настырно твердил он. – Чтобы водички давала попить, подушки поправляла, ласкала. Ты попроси ее! Тебе жалко меня?

– Я?!.. Нет уж, лучше вы уж ее сами попросите.

– Я-то попрошу… Но и ты – попроси!.. Я очень, очень страдаю, когда думаю, что она…

Вдруг, он сам себя оборвал на полуслове. Мол, хватит о грустном!

– Стало быть, ты теперь, Сереженька, вполне самостоятельный человек, – похлопав меня по плечу, сказал он. – Я очень хорошо это понимаю. Когда-то и сам вкусил долгожданной свободы. Никакой опеки… В жизни столько прелестей! Жаль, ты не учился танцевать. Женщинам очень нравятся хорошие танцоры. Ты не смейся, глупый! Думаешь, отжило, прошлый век? И современным барышням понравится!

– Я не смеюсь.

– Я тебя в другой раз, пожалуй, поучу немного. Сейчас в моде все старинное. Старинное всегда в моде, дорого стоит… Ну-ка, встань, пройдись туда-сюда. Я хотя бы оценю твои данные.

– Нет, не хочу.

– Ну ладно, тогда в другой раз, – покладисто согласился он. – Но ты все равно молодец! Хорошо… А знаешь, Сереженька, – искренне признался он, – как я тебе завидую! По-хорошему завидую. Белой завистью. Живешь вместе с ней, с нашей Наташенькой! Поэтому и просить ее не хочешь, чтобы он ко мне переехала. Я тебя понимаю. Ты не думай, я тоже рад за тебя.