Последний русский

Киру возмутилась.

– Да разве так можно себя вести! Фуй!.. Вы, наверное, – раскричалась она, – так и над молодыми у себя в армии издеваетесь! Унижаете, насилуете. Я все знаю! Все знают! Бьете ногами. По животу, по голове. Это же настоящее зверство! Вы что, звери, а?

– Зачем же сразу звери? Просто учим немножко.

– Вы же… вы же потом сами под суд попадете! Или сам паренек, которого обижали, от отчаяния, из автомата вас постреляет!

– Ему же хуже, – заметили ей. Логикой здесь, естественно, и не пахло.

Кира сопела, пробуя закрыть дверь, но, естественно, безрезультатно. Теперь она только все портила. В сущности, уже испортила.

– Пока по-хорошему, – повторил сержант. Уже явно угрожающе.

– Да его здесь вообще нет, – прибавил я, чувствуя, что краснею.

– А мы проверим, ладно?

Мне было так обидно, что если бы не Кира, заслонявшая дорогу, я бы, наверное, не выдержал и тоже попытался вытолкнуть его вон. Я уже положил руку на дверь, чтобы вместе с ней постараться захлопнуть дверь, как из комнаты донесся голос старухи:

– Гым-гым, гом-гом! Веди, веди меня, мамочка, спатаньки!

Кира отступила от двери. И я тоже. Возникло замешательство, перебивка. Я увидел Ванду, помогавшую передвигаться сонной старухе, поддерживая последнюю под руки.

– А, мальчики! – защебетала Ванда, обращаясь к «облавщикам». – Вы, наверное, бедные, уж забыли, что такое домашняя еда! Вот вам еще! Суп из птицы. Наша бабуля сама варила, старалась. Как раз кстати!.. Вы не возражаете, Циля, если мы покормим наших доблестных защитников? У вас у самой муж был половник… тьфу ты!.. полковник!

– Половник, половник, – закивала Циля, расплываясь в беззубой улыбке. – На здоровье, мальчики! На здоровье!..

Появилась кастрюля. Ее несла какая-то женщина со странным лицом…

И снова мелькнул красный цвет. Но на этот раз я не обознался. И никаких потусторонних галлюцинаций. Я сразу узнал в женщине моего друга Павлушу с ее пышным светлым париком на голове, наряженного на скорую руку в мамин красный костюм, в ее оранжевой косынке, в туфлях. Да еще густо накрашенный всевозможной косметикой. Это он, мой друг нес на вытянутых руках громадную кастрюлю со псевдо-бульоном.

Ни одного ядовитого пузырька. И все-таки… щемящее, болезненное ощущение.

Я ничего не успел сообразить, а переодетый Павлуша уже шагнул к первому же «облавщику» и вручил ему кастрюлю. Он с ума сошел, мой лучший друг!

Но до чего же глупо выглядел бритоголовый сержант с этой старухиной кастрюлей! И он благодарил «от всей души». «Облавщики» передавали кастрюлю из рук в руки.

– Ух! Чисто подарок! Домашняя жратва!

Павлуша незаметно подмигнул мне, что, по-видимому, должно было значить: «Ты не в обиде, Сереженька, что мне пришлось воспользоваться вещами?» Я только вздохнул и отвел глаза.

– Только кастрюлю потом верните! Это моя кастрюля! – беспокойно заверещала Циля.

– Они вернут! – стали успокаивать ее Ванда и переодетый в женщину Павлуша. – Они вернут!..

Еще немного – и я бы затрясся от нервного смеха.

Павлуша с Цилей уже исчезли в глубине нашего извилистого коридора. Оттуда лишь продолжали доноситься старухины опасения по поводу кастрюли. Кира последовала за ними – успокаивать подозрительную старуху и укладывать ее «баиньки».

Я снова остался с «облавщиками» один на один.

– Ну что, мужик, – услышал я, – где твои финансы?

– Хватить с вас, – оборвал его я. (Попили крови.)

– Ты чего, пацан? Мы ж по-хорошему.

– А мне все равно.

– Тогда зови приятеля.

– Какого приятеля?

– Ну, как хочешь. А мы должны проверить.

Я отступил в сторону, освобождая дорогу. Они гурьбой протопали в квартиру. Бесцеремонно, но без прежней уверенности. Чувствовали, что мое отношение к ситуации изменилось, их смутил мой уверенный вид. Сознавали, что перегибают палку. Просто надеялись, что я еще подкину денег.

– Нам-то что, – дипломатично заметил один из них, – с нас самих спрашивают…

– Ну-ну, – кивнул я.

Они заглянули ко мне в комнату. Даже не стали заглядывать в «кабинет». Не говоря о том, чтобы искать в шкафу или под кроватью. Потом я повел их на кухню, показал ванную, туалет. Выглянули на черный ход. Так и ходили с кастрюлей.

Затем к нам снова присоединилась Кира. На этот раз она презрительно поглядывала на них, роняя время от времени:

– Ищите, мальчики, ищите. Найдете, вас, может, наградят. Только смотрите, если чего украсть вздумаете!

– Что мы вам, воришки? – обижались «облавщики».

– От таких, как вы, всего можно ждать!

– А тут у нас – старуха, – сказал я, останавливаясь перед Цилиной дверью. – К ней уж, пожалуйста, без меня.

Они совсем приуныли.

– Нет, не стоит. Зачем же беспокоить пожилую старушку!

И двинулись на выход. Уже совсем было собрались выходить из квартиры, как один из них кивнул на комнату Натальи.

– А тут, кажется, еще не смотрели.

– А эта комната вообще закрыта, – усмехнулся я. – Хозяйки-то дома нет.

Они подошли к двери, прислушались. Попытались заглянуть внутрь через замочную скважину. Естественно, безрезультатно.

– Подозрительно, – сказал сержант.

– Чего ж подозрительного? – удивился я. – Нет хозяйки. Придет вечером. Вот и все дела.

– Так сейчас уж вечер! Подозрительно. Значит, нужно дождаться хозяйку.

– Я же приблизительно сказал, насчет вечера, – пробормотал я. – Неизвестно когда придет. Может, вообще завтра.

– А вдруг он там и спрятался, твой приятель? – прищурился на меня сержант. – Вот дождемся хозяйку, тогда поглядим. Подозрительно. Проверим комнату. Откуда у вас армейская роба, а? Думаешь, мы совсем тупые?

– То же мне – облавщики выискались! – фыркнула Кира.

– Какая чепуха! – загорячился я. – Это же чужая комната. К тому же заперта. Откуда ему там взяться, подумайте сами!

– За нас начальство думает, – ухмыльнулся сержант, хлопнув широкой ладонью по хлипкой двери. – Если возьмем приятеля, нам чисто по увольнению светит… Подождем, – кивнул он остальным.

Мне сделалось не по себе, когда я представил, как придет Наталья, и эта солдатня начнет ломиться к ней в комнату.

Наверное, самое правильное было бы просто вмазать самому разговорчивому из них по роже. Но раз, вместо того чтобы вмазать, я размышлял об этом, значит, со мной что-то было не в порядке. Здоровая спонтанная реакция была атрофирована?