Последний выбор

— Ну, это мы и сами видим… — сказал Иван.

— Не, до того, что видим мы, я ещё не дошёл. Между Ушедшими и нами куча всего случилось. Дорога сворачивает, уходим?

— Готовность.

— Есть готовность.

— Резонаторы.

— Включаю.

— Вход!

Следующий зигзаг идём над глухим зелёным лесом, заполнившим шумящим хвойным морем весь окоём. Дорога тут угадывается только по линейке более молодых деревьев, выросших на её месте. Нам это, впрочем, не мешает держать направление. Опасности нет, признаков обитаемости тоже. Если где-то под этими ёлками и бегают какие-нибудь туземцы, то нам до них дела нет, да и им до нас тоже.

— Пойдёшь спать? — спросил я Ивана. Его вахта давно кончилась.

— Нет, уж больно интересные вещи ты излагаешь.

— Ладно, продолжаем дозволенные речи. Итак, на чём я остановился?

— На уходе Ушедших.

— Ага. Тут надо понимать, что немалая часть дальнейшей хроники была утрачена и восстановлена постфактум, причём по художественной литературе. Источником стал некий исторический эпос, сохранившийся в литературном пересказе. Был тут один прославленный народ, мелефиты — от них осталось огромное количество книг, напечатанных на адски прочном пластике в таком количестве, что до сих пор встречаются в библиотеках самых разных срезов. Но всё их литературное наследие — беллетристика разной степени замороченности, написанная на тогдашнем эквиваленте латыни. В некоторых сообществах принято этот язык знать, хотя звучание его утрачено, есть лишь письменность. Говорят, литературное наследие того стоит, я не проверял, но факт — в своё время этот язык играл в Мультиверсуме такую же роль, как сейчас «язык Коммуны», то есть русский.

— Так что же там с эпосом?

— Ах да, прости, отвлёкся. Проклятый недосып. Не хватает нам ещё одного человека на вахту.

— Ничего, подберём нашего навигатора, отоспишься. Рассказывай дальше.

— Так вот, судя по всему, вскоре после Ушедших начинается тот самый период «пилообразного графика энтропии», который описан у Кафедры. Именно тут появляется Искупитель — или Искупители. Поскольку это литература, причём нарочито эстетски-хитровыкрученная, то понять, где там художественный приём, а где реальные события, очень сложно. В общем, то ли Искупители появлялись регулярно, то ли это один Извечный Искупитель, воплощающийся раз за разом (этой версии придерживается Кафедра), то ли это вообще один эпизод, размноженный в целях литературной выразительности. Суть в том, что, когда энтропия системы достигает максимума, появляется некий человек и совершает некие действия, сбрасывающие её на ноль. Каким образом и за счет чего — миллион версий разной степени религиозной упоротости. Наш домашний вариант с «распятием во искупление» на этом фоне просто образец логики. Но самому Искупителю вряд ли удаётся пережить сей момент, потому что никаких даже самых смутных упоминаний его дальнейшей жизни в благодарном за спасение Мультиверсуме нет. И это мне как-то не очень нравится.

— Ты всё ещё думаешь, что это может быть твой сын?

— Скажем так, я этого не исключаю. И не та ситуация, где хотелось бы проверить экспериментально. Так что я двумя руками за паллиативные методы.

— А они возможны?

— Дальнейшая история по версии Конгрегации утверждает, что да. По версии Кафедры — что нет. Угадай, какая мне больше нравится?

— И что там было дальше?

— А дальше мы прибываем к месту назначения, и я прекращаю дозволенные речи.

— Готовность.

— Есть готовность.

— Резонаторы.

— Включаю.

— Вход!

В тумане Дороги виден как будто тёмный мрачный каземат. Без всякого навигатора видно, что мы на месте.

— Ты уверен, что нам надо именно сюда?

— Да, — ответил Иван с уверенностью. — Во-первых, тут на нас невозможно внезапно напасть, это локаль с одним репером, и снаружи почти космос. Во-вторых, я знаю здешний персонал, они знают меня, несколько лет проработали вместе. Они — это не Совет с его загребущими руками и политическими амбициями. Им лучше всех известно, как остро нуждается Коммуна в энергии. Если они будут посредниками, то Палыч не рискнёт нас кинуть. Их голос много значит на Совете.

— Готовность!

— Есть готовность!

— Маневр! Лево на борт! Резонаторы стоп!

— Выход!

— Машина стоп!

— Есть стоп!

Прибыли.

— Наш голос теперь почти ничего не значит на Совете… — печально говорит пожилой лысоватый со лба дядька. Иван представил его как Анатолия Сергеевича, директора завода. — Коммуна сильно изменилась, Вань.

— Но ты же понимаешь, Сергеич, — своя точка заряда, пусть даже на паях с местными…

— Я-то понимаю, Вань. Но приоритеты Совета несколько сместились с внутренних проблем на внешние. Как по мне, Палыч заигрался в эту войнушку, но меня, знаешь ли, не спрашивают.

— А вы ему скажите, — вмешался я, — что кроме маяка Коммуна получит уникальные пищевые технологии йири, купленные аборигенами у Альтериона. Уверен, они охотно поделятся. Да они за мешок кофе всё, что хочешь, отдадут!

— Кроме того, — добавил Иван, — если им так уж неймётся повоевать, то, как только они включат маяк, Комспас им это обеспечит со всей готовностью.

— Ничего не обещаю, Вань, но попробую, — вздыхает Анатолий Сергеевич.

Мы остались ждать. За бортом гондолы темнота, нарушенная только светом нашего прожектора, направленного на вход в тамбур подземного завода Коммуны. Темнота и холод — минус сто семьдесят три по Цельсию. В рубке тепло, свистит пар в кофемашине, звенит чашками выспавшаяся, в отличие от нас, Василиса, мяукает сытый, но всегда готовый добавить кот.

— Не скучаешь по той жизни, Вась? — спросил я, кивнув на вход тамбура.

— Немного, Дядьзелёный. Там было неплохо. Интересно. Я много узнала и многому научилась. Если бы ещё не уроки эти… — скорчила гримаску она.

— Василиса! — строго сказал Иван.

— Знаю, знаю. Надо учить всякие скучные штуки, чтобы быть образованной.

— Одной механикой в жизни не обойтись, — терпеливо, явно не в первый раз, говорит ей отец, — и физикой с математикой. Нужно понимать, как думают люди, чем живёт общество. А для этого нужна история, литература…

— …И прочая унылая скукотень! — завершает его мысль девочка. — Кто будет кофе?

— О, привет, Марина, — с удивлением сказал я, когда гостья решительно скрутила с головы быстро покрывающийся инеем шлем. — Не ожидал застать тебя не в поле с шашкой наголо.

— Привет, Зелёный, — ответила она весело, — кончились мои поля.

— Неужели вы с Маком решились, наконец…

— Нет-нет, мы обязательно расплодимся — но не сейчас. Просто Оленька, зараза такая, сбросила на мои хрупкие плечи руководство разведкой. И теперь я чаще пытаюсь плести интриги в кабинетах, чем, как ты выразился, шашкой махать. Сменила шашки на шахматы. Получается пока не очень, но я учусь.

— Ольга больше не руководитель разведки? А кто она?

— Никто, — вздохнула Марина, — она вышла из Совета и покинула Коммуну.

— Офигеть.

— Сама в шоке. Но хоть на дирижабле покатаюсь, когда ещё доведётся. Ничего у вас тут, богато… — оглядела она интерьер.

— Выделим тебе лучшую каюту. Ты же с нами, я правильно понял?

— Да, побуду за маячок. Мак меня где угодно найдёт. Ну, где там моя койка? Хоть отосплюсь, в последнее время столько суеты было…

Завистливо вздохнув, повёл её в гостевые апартаменты. Я бы тоже сейчас придавил — но вахта сама себя не отстоит.

Когда Марина, выспавшись, пришла в рубку, это пришлось уже на следующую мою вахту. В промежутке я успел пройти два зигзага, передать штурвал капитану, вздремнуть целых шесть часов — и снова не выспаться. Теперь внизу горелая степь, подёрнутая дымками недавнего пожара, дорога на ней хорошо различима, мир, насколько видно вокруг, пуст.

— Привычная пустота, — прокомментировала она пейзаж. — Мы с Маком уже вконец одичали — когда встречаем где-то живых людей, удивляемся. Как будто вот такое безлюдье — это норма. А ведь мы идём Дорогой, значит, все эти миры были населены. Везде была цивилизация, миллиарды людей…