Последняя глава (Книга 3)

– По крайней мере сейчас.

Она надела платье и уступила Динни место перед зеркалом.

Священник, паства которого живет в городских трущобах, ужинает в гостях не для того, чтобы наблюдать человеческую природу. Он ест. Хилери Черрел провел большую часть дня, а также время, предназначенное для еды, выслушивая жалобы своих прихожан, не делавших запасов на завтра, потому что им не хватало их на сегодня, и теперь поглощал стоявшие перед ним вкусные блюда с большим воодушевлением. Если даже ему стало известно, что молодая женщина, которую он обвенчал с Джерри Корвеном, порвала брачные узы, он и виду не подал, что знает об этом. Он сидел рядом с ней, однако ни разу не коснулся ее семейной жизни и рассуждал только о выборах, французском искусстве, лесных волках в зоологическом саду Уилснейд и новой системе постройки школ, с разборной крышей, при которой можно заниматься на воздухе, в зависимости от погоды. По его длинному лицу, морщинистому, задумчивому и доброму, иногда скользила улыбка, как будто он что-то вспоминал или обдумывал, но молчал об этом, и только изредка он поглядывал на Динни, словно хотел сказать: "Вот подожди, мы с тобой потолкуем".

Все же потолковать так и не удалось, так как его вызвали по телефону к умирающему, и ему пришлось уйти, даже не допив свой стакан портвейна. Миссис Хилери последовала за ним.

Обе сестры сели с дядей и теткой за бридж и в одиннадцать часов поднялись к себе.

– Ты знаешь, что сегодня одиннадцатое ноября - годовщина перемирия? сказала Клер, выходя из комнаты.

– Да.

– Я ехала в автобусе в одиннадцать часов утра и вдруг заметила, что у двух-трех людей какое-то странное выражение лица. Но что мы могли в те дни переживать? Когда война кончилась, мне было всего десять лет.

– А я помню перемирие, - сказала Динни, - оттого что мама плакала. У нас в Кондафорде жил дядя Хилери. И он произнес проповедь на тему: "Служат и те, кто стоит и ждет".

– Все служат только тогда, когда они что-нибудь за это получают.

– Многие всю жизнь заняты очень тяжелой работой и получают гроши.

– Что ж, верно.

– А почему они это делают?

– Динни, знаешь, мне иногда кажется, что ты кончишь религией. Если только не выйдешь замуж.

– "Офелия, ступай в монастырь!"

– На самом деле, дружок, мне хотелось бы видеть в тебе побольше от нашей праматери - соблазнительницы Евы. Тебе следовало бы стать матерью.

– Да, если врачи найдут способ иметь детей без всего, что этому предшествует.

– Ты пропадаешь даром, детка. Стоит тебе только пальчиком пошевелить, и Дорнфорд упадет перед тобой на колени. Разве он тебе не нравится?

– Самый приятный человек из всех, кого я видела за последнее время.

– "Холодно пробормотала она, направляясь к двери". Поцелуй меня.

– Я надеюсь, дорогая, что все уладится, - сказала Динни.
– Не буду молиться за тебя, хотя вид у меня и унылый, но буду мечтать, что и твоя мятущаяся душа обретет покой и счастье.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Крум вторично встретился с прошлым Англии в Друри-Лейн. Для трех остальных приглашенных на обед Дорнфордом это посещение было первым, и не случайно тот, кто взял билеты, устроил так, чтобы они сидели по двое: Тони и Клер - в середине десятого ряда, а Дорнфорд и Динни - в конце третьего.

– О чем вы думаете, мисс Черрел?

– Я думаю о том, насколько английские лица изменились с тысяча девятисотого года.

– Все дело в волосах. Лица на картинах, написанных сто - полтораста лет тому назад, гораздо больше похожи на современные.

– Свисающие усы и шиньоны меняют выражение лица. Но было ли у них выражение?

– Вы считаете, что у людей викторианской эпохи были менее выразительные лица?

– Нет, едва ли, но они умели носить маску. А взгляните на их одежду: сюртук, высокие воротнички, шейные платки, турнюры, высокие башмаки на пуговицах.

– Да, ноги у них были выразительные, а шеи нет.

– Женскую шею я вам уступаю. А их обстановка: огромные буфеты, кисти, фестоны, бахрома, канделябры... Нет, они, несомненно, играли в прятки со своей душой, мистер Дорнфорд.

– А время от времени она все-таки выглядывала, как маленький принц Эдуард, когда он разделся под обеденным столом королевы матери в Виндзоре.

– Это было самое замечательное из всего, что он сделал за всю свою жизнь.

– Не знаю. Та же реставрация, только в более мягкой форме. При нем открылись какие-то широкие шлюзы...

– Но он уехал, Клер?

– Да, уехал, уехал... Вы только посмотрите на Дорнфорда: окончательно влюблен. Я ужасно хотела бы, чтобы она тоже им увлеклась.

– А почему бы ей не увлечься?

– Милый юноша, у Динни была очень трагическая история. И она до сих пор еще от нее не оправилась.

– Лучшей свояченицы я бы не желал.

– А вы бы очень этого хотели?

– Господи! Ну конечно! Еще как!

– А какого вы мнения о Дорнфорде, Тони?

– Очень приятный человек, и совсем не сухарь.

– Будь он врачом, он, наверно, удивительно обращался бы с больными. Он католик.

– Это ему не помешало при выборах?

– Наверное, помешало бы, но его соперник оказался атеистом, так что вышло одно на одно.

– Политика - ужасно нелепая штука!

– А все-таки занятная.

– Раз уж Дорнфорд сделал такую блестящую карьеру как адвокат, значит, он человек напористый.

– Весьма. Мне кажется, он с этим своим спокойствием может преодолеть любые препятствия. Я его очень люблю.

– Ах, вот как!

– Я и не думала дразнить вас, Тони.

– Это все равно, что сидеть на пароходе рядышком я быть связанным по рукам и ногам. Пойдем покурим.

– Публика уже возвращается. Приготовьтесь объяснить мне мораль второго действия. Пока я никакой не вижу.

– Подождите!..

Динни глубоко вздохнула.

– Какой ужас! Я еще помню историю с "Титаником". Сколько жизней гибнет даром! Просто страшно становится!

– Вы правы.

– Гибнут жизни, и гибнет даром любовь.

– И у вас тоже многое погибло?

– Да.

– Вы не хотите об этом говорить?

– Нет.

– Я не думаю, чтобы жизнь вашей сестры пропала даром. Она слишком живой человек.

– Да, но она оказалась в капкане.

– Она из него вырвется.

– Не могу допустить мысли, чтобы ее жизнь оказалась испорченной. Нет ли какого-нибудь законного обхода, мистер Дорнфорд? Чтобы не предавать дела гласности.

– Только если ее муж даст повод.

– Не даст, он будет мстить.