Последняя из рода. Скованные судьбой

У него было слишком мало людей, и особой надежды на гарнизон у реки, в который направилась его жена, он все же не питал. Большая его часть давно должна была быть отозвана с месте. Если остался кто-то, сохранивший ему верность, то небольшим числом.

Ему нужна была одна победа. Одна маленькая победа, чтобы главы провинций сами начали отправлять к нему посланников. Чтобы советники Императора и дворяне задумались о своей дальнейшей судьбы. Чтобы колеблющиеся военные примкнули к нему.

Накануне в последнюю ночь в лагере Мамору долго вглядывался в карту Империи. Стоя у полога, он смотрел, как у подножья горного хребта горели костры его армии. Все приготовления были закончены, и люди отдыхали, набирались сил. Никто из них не знал и не мог даже представить, когда в следующий раз ему выпадет свободная минута.

И доживет ли он до нее.

Каждый костер — это живые люди. Самураи, которые поверили. Те, кто готов следовать за ним в смертельную схватку. Сколько жизней придется пожертвовать в этой войне?..

Мамору и сам был бы рад получить ответ на свой вопрос.

— Как думаете, господин, нам навстречу выдвинется войско? — Такахиро, который поравнялся с ним верхом, отстав лишь на полкорпуса, вырвал его из трясины воспоминаний и сомнений.

— Я надеюсь. Но не рассчитываю, — Мамору усмехнулся.

Это был бы настоящий подарок от младшего братца. Если бы атаковал первым. Или захотел бы атаковать. То, чего стоило опасаться — это если Император велит держать войско в столице столько, сколько будет возможно. И тогда они окажутся втянуты в долгую, изнурительную осаду города, которая обернется для них огромными потерями. И риск поражения будет велик...

Его брат лишился своего лучшего полководца — так Мамору называли советники и придворные министры. Сам он никогда не считал себя «лучшим». Проклятая печать на его спине притупляла любые чувства. Он делал то, что ему приказывали, то, что от него требовали, и редко задумывался о чем-то кроме.

Если бы он был на месте Императора, он поступил ровно так, как опасался сам: остался в столице, окружил войском город и ждал своего мятежного брата. Но его больше не было рядом, и от всего своего черного сердца он надеялся, что его младший брат совершит ошибку. Что бросит армию по его следу.

Талила разозлила его. Не могла не разозлить. И Император очень хотел вернуть свою живую игрушку. Это было Мамору на руку, но и злило до зубовного скрежета. Она больше не была пленницей брата, носящей на руках кандалы. Она была его женой. И он не позволит причинить ей вред...

— Господин, — вновь позвал его Такахиро уже тише.

Мамору по голосу понял, что вопрос, который намеревался задать самурай, будет тяжелым.

— Прошу простить меня за то, что спрашиваю, но... стоит ли отправить дополнительный отряд в вашу провинцию?..

И впрямь. Вопрос оказался тяжелым. Неприятный холодок прошелся по позвоночнику Мамору. Он думал об этом. Конечно, он думал. Его земли, его слуги, его поместье. Там оставались самураи, преданные лично ему, но в недостаточном количестве, чтобы противостоять армии.

— Нет, — Мамору качнул головой. — Я не стану никого посылать.

Это было бы нечестно — отправить кого-то умирать за его личные земли, за его личное поместье. Он не мог на такое пойти, хотя знал, что найдутся те, кто будет готов с радостью исполнить его приказ, появись такой.

Такахиро подался вперед, словно хотел заговорить, но остановил себя в последний момент. Перед глазами у него пронеслось лицо служанки Юми: сколько они не виделись... Очень, очень давно она отправилась в родовое поместье господина, и с той поры он ничего про нее не знал.

В первые несколько дней в пути их ночные привалы были невероятно тихими. Дорога, по которой продвигалось войско, пролегала между опустошённых полей, давно не знавших заботливых рук крестьян. Некоторые участки были выжжены дотла и там, где раньше простирались рисовые всходы, теперь торчали лишь обгоревшие головни. Порывы ветра приносили с собой запах старого пепла и затхлых болотных вод, что стояли в канавах, по которым еще год назад бежала свежая, чистая вода.

Так выглядели последствия, которые повлек за собой всеобщий призыв на службу. От каждой семьи забрали по одному самому выносливому и сильному работнику, и те, кто остались, не справлялись без помощи.

Когда они проезжали поселения и крестьянские деревни, люди прятались по домам, едва завидев войско. Еще ни разу никто не вышел им навстречу, не показался на глаза. Мамору приказал не задерживаться в поселениях и не заговаривать с крестьянами. Не хотел пугать простых людей.

Но к концу недели глаза привыкли к нерадостным, тоскливым пейзажам. Так был устроен человек. Он мог стерпеться со всем. Разговоры за скудной трапезой стали громче, зазвучали шутки и смех.

Мрачнел лишь Мамору. То, с чем он прежде не встречался, грызло его изнутри. Собственная вина. И горечь. Самураи пошли за ним на войну. Можно сказать — подняли восстание? Но что даст им победа, если все они полягут в битвах? Если страна будет разорена... Не слишком ли высока цена, которую он намерен заплатить за свою жизнь и жизнь своей жены.

Сражения не обходятся без крови, и, кем бы ты ни был — бастардом или законным наследником, — кровь самураев льется одинаково ало.

Императору с самого начала нужна была она. А он — лишь после того, как стал предателем и отступником в глазах младшего брата.

Еще через несколько дней пути они заметили вдалеке на горизонте дым. Сперва Мамору не придал этому особого значения. В конце концов, выжженные поля попадались им достаточно часто. Но вскоре лошадь Такахиро сбилась с шага, когда тот резко дернул поводья, забывшись, а самурай побледнел так, что снег на его фоне показался бы недостаточно белым.

— Это город... — тяжело сглотнув, он попытался ответить на вопросительные взгляды, устремленные в его сторону. — Госпожа Талила подожгла его часть... когда мы уходили... я думал, что они давно потушили пожар...

— Думай, что болтаешь! — полководец Осака осадил его резким подзатыльником. — Конечно, то пламя давно погасло. Это, — кивок в сторону темного дыма, — что-то совсем иное.

Мамору медленно выдохнул и жестом велел полководцу отъехать. Суровые черты на лице Осаки заострились еще сильнее, но он молча подчинился приказу. С несколько мгновений Мамору смотрел на Такахиро, который держал спину идеально выпрямленной, но вот плечи у него поникли.