Последняя ночь Вампира
Шрифт:
– Я их должен остановить? – с усмешкой спросил Петрович. – Транзитом через Кащенко?
– Нет, – покачал головой де Грасси. – Не думайте, что я желаю спасти человечество – я его ненавижу! Жадные, похотливые создания, за тридцать серебреников готовые предать пророка, а иные за один – отца, мать, брата и сестру. Нажива, нажива, нажива. Вам дан дар – бессмертная душа, жизнью своей в душе можно взращивать ростки прекрасного. Вы же готовы все продать за звон монеток. Вы не смейтесь – человек давно уже синтезировал дешевое питание и нашел способ добывать недорогую энергию, можно спасти миллиарды живущих за гранью бедности людей, но власть имущим это не нужно – им нужно продавать,
– Для того, кто искренне трудится, все это не является проблемой.
– Искренне? Вы же следователь, в конце концов! Вам что, неизвестно о нарушениях в судопроизводстве? Прокурорском надзоре? Вы что, лично не брали взятки за отказ в возбуждении уголовного дела? Или, наоборот, за безосновательное возбуждение такового?
– Я живу честно, – угрюмо сказал Фролов и выпил так кстати принесенную официанткой порцию виски.
– Ой ли? – барон внимательно посмотрел следователю в глаза
– Хорошо, – стукнул Роман пустым стаканом о стол. – Почти честно. Но есть же фраза – одно дело, когда добываются известным путем деньги, чтобы купить новый автомобиль. И другое – когда нужно накормить своего ребенка.
– Вот! – засмеялся барон. – Вот! Жалкое человеческое племя! Всякой гнусности есть оправдание. Для всего есть нужное объяснение!
– А вы у убитых вами жертв – ну, хотя бы давно, спустя первое время после трансформации, деньги не отбирали? Вы как-то на бедного не похожи.
– Отбирал. Но я исправился.
– Ну, будь у меня столько времени на раздумывание о смысле существования, я бы тоже исправился.
– Грубите. А ведь я в целом прав. Да вспомните хотя бы Анатоля Франса – я его встречал, душа-человек, хотя и большой насмешник. «Человек – очень мерзкое животное, и человеческие общества потому так скверны, что человек их создает сообразно своим наклонностям».
– В целом – да. Но случаются благостные порывы. Примеры? Моцарт, Бах, Бетховен. Достоевский, Толстой, Чехов.
– Ваша правда. Кстати, я знал Моцарта.
– Вот это да. И сказать нечего.
– К сожалению, мне тоже. Ваш какой-то русский писатель, по-моему, Юрий Кузнецов, заметил: современник не вправе оценивать масштабность происходящих при нем событий. Масштаб живущих рядом с тобой личностей – тоже. Все становится ясно позже. Я разговаривал с Руссо, видел Людовика VI, беседовал с Дюма и с Гюго.
– Они, – вмешалась Кристина, – знали о вашей м… природе?
– Нет, конечно. Дюма в общении был вреден, казалось, несерьезный автор, такое бесконечное – в двадцатом веке появилось подходящее слово «конвейер» – производство сюжетов для самой низкой публики, прошло время – оказывается, отличный писатель! Представляете, с его мастерством какие бы сценарии он складывал для нынешнего
Голливуда! Глядишь, и не умер бы по уши в долгах. Кстати, смотря с высоты прожитых лет, могу сказать, что все, что писатели чувствовали и предвидели, сбывалось, несмотря на кажущуюся фантастичность. И технические достижения, и тоталитарные режимы, и полеты в космос, и оружие массового уничтожения.– И что нас ждет в будущем? – поерзав на стуле, спросила девушка. – Исходя из опыта прожитых столетий?
– Будущее вас удивит. Представьте демонстрацию обывателям в 1913 году любого фильма о современной войне. Представили? А детали – ну какая разница?
– У меня сегодня друг погиб, – перебил его Фролов. – И вообще-то, из-за вас. Так что ну вас со своими рыбками. Давайте к делу.
– Давайте. Вы снимете на видео, как я уничтожаю лекарство, а потом вы снимете мою смерть. Потом вышлете запись по адресу, который я вам дам, и она вскоре попадет к Отцу.
– Вы хотите инсценировать собственную смерть? Вам не поверят, а потом все равно найдут.
– Вы меня не поняли. Я действительно хочуумереть. Мне надоел этот мир. Мне надоели люди, их общество, а тех гениальных крупиц, которые производят некоторые выдающиеся представители человечества, слишком мало, чтобы наслаждаться ими в течение всего существования. И, наконец, я около шестисот лет не видел рассвет. Я хочу его, наконец, встретить. И я сделаю это.
– А зачем это мненужно?
– Ну вы же хотите отомстить за смерть друга?
– А как мы найдем вашего суперсолдата?
– У меня есть план.
– Излагайте.
– Сегодня ночью я выпью глоток лекарства. Поеду на Воробьевы горы и увижу восход солнца. Затем пойду искать врага. Я чувствую любого вампира в радиусе километра. Днем он будет спать. Найду его, позвоню вам, вы приедете, мы вместе взломаем дверь, и вы его убьете. Он будет думать, что я тоже сплю, и не примет мер предосторожности.
– А почему раньше не нашли?
– Я настолько сузил круг поисков, что осталось совсем ничего. Ну и днем я его не выслеживал. А ночами он передвигался.
– И как же мы его будем убивать?
– Будем вместе. Хоть я и рыцарь и не могу убить другого рыцаря, кроме как в бою, но пора на это махнуть рукой. С годами правила ведения войн сильно изменились. К тому же – мы ведь не хотим, чтобы завтра погибло множество молодых женщин? Вы можете представить себе целый самолет вампиров-убийц?
– Бр-р! И представлять не хочу.
– Тогда договор?
– Договор.
– Но это не все.
– А что еще?
– Потом у меня дома вы включите камеру и перед ней… умертвите меня.
– Как?! – майор даже вскочил. – Будет запись, как я… э-э… умертвляю вампира?! И как я вас буду умертвлять?!
– Сядьте, мой юный друг. Не горячитесь. Все продумано. Вы будете в маске, вас никто не узнает. Да и кому вы нужны, если уж на то пошло… А умертвить? Да просто. Проткнете мне моим же мечом сердце, а потом отрубите голову.
– Ни за какие коврижки!
– Жуть, – прошептала Кристина.
– И к тому же, – продолжил Роман, – в самый последний момент вы передумаете и разорвете мне горло.
– Я понимал, что вы станете возражать. На это у меня тоже есть предложение. Я вам заплачу.
– Не смешите. Нет таких денег, за которые я на это пойду. Думаю, вы столько и за шестьсот лет не накопили.
Де Грасси вытянул губы в трубочку, затем поиграл желваками. Поднял глаза кверху, будто что-то вспоминая, загнул один палец, другой, потом направил свой взгляд прямо на Петровича и твердо сказал: