Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума

— Друзья мои! — я встал. — Все знают, что беспричинное пьянство неизменно ведет к распаду семьи, частной собственности и государства. Но мало кто знает, какой знаменательный день сегодня не отмечает человечество. Двести лет назад в этот день великий русский ученый Михайла Васильевич Ломоносов продемонстрировал графу Шувалову первое изделие стеклолитейной мастерской — вот точно такой же русский граненый стакан. Граф Шувалов взял в руки теплый стакан, прижал его к груди и произнес исторические слова: «Сосудом сим слава Росии прирастать будет!» Прошу выпить за славу Росии!

Мы встали и выпили — еще из тех первопринесенных маленьких рюмочек.

— А теперь, Билл, я хочу продемонстрировать вам приготовление знаменитого коктейля «Йорз»…

Позвольте вашу недокуренную сигарету.

С некоторой оторопью он протянул мне дымящийся окурок. Я двумя пальцами взял этот еще теплый трупик и бросил на дно стакана. Все неотрывно смотрели на меня.

Окурок я залил водкой. Коротко зашипело, взлетел парок.

— Смотрите, Билл. Ровно половина объема — водка.

— Да-да.

— Теперь берем пиво…

Я долил водку пивом — вровень с краем. Пенный ободок быстро истаял.

— Вот и все, Билл. Теперь вам остается выпить это.

— С окурком?

— Можете его потом выплюнуть, это не возбраняется.

— Понятно. Хм: — он оглядел публику. Публика притихла и смотрела внимательно: что же будет. — Если сегодня вы доберетесь до Сартра, заделайте ему такой же коктейль, только вместо окурка бросьте туда муху.

Он опрокинул в себя стакан, потом деликатно нагнул голову и выплюнул окурок в горсточку.

— Долго ждать? — спросил он.

Я посмотрел на часы.

— Минут десять. Потом наступает трупное окоченение.

Атсон закурил новую сигарету и стал вместе со всеми ждать окоченения.

— Да? — сказал Габриэль. — А сами-то вы что же?

— Нет проблем, — сказал я, отнял у Атсона сигарету и повторил всю процедуру.

Ксерион в организме имеет счастливое свойство сжигать алкоголь, об этом его побочном действии я не говорил Атсону, умиравшему от лучевой болезни в больнице «Маунт-Синай». Сам же Билл свою непоколебимую крепость объяснял наследием Атсона-старшего. К сожалению, весть о том, что Билл попал в плен к японцам, угробила славного старика…

Атсон все не коченел, и Габриэль решил вступиться за честь la belle France.

— Вот теперь можно и к Сартру, — весело сказал он, оставшись в живых.

— К дьяволу Сартра, — сказал Атсон. — Плохой писатель, пить не умеет.

— Фицджеральд тоже не умел пить, — сказал я.

— А если бы умел, вы представьте, какой великий был бы писатель! — воскликнул Атсон. — Не хуже Берроуза…

— Не хуже, — мотнул я головой. — Ну вот настолечко не хуже.

— А Бальзак умел пить? — спросил Атсон. Габриэль поглядел на него с уважением, да и я, признаться, оторопел. Отличных дочек родила старине Биллу его легкомысленная кинозвездочка, прямо ликвидация безграмотности в Тверской губернии силами комсомолок…

— Бальзак умел пить только кофе, — сказал Габриэль.

— Кофе? — усомнился Атсон. — Ладно, пусть будет кофе. Зато этот парень знал о деньгах все, что нужно знать о деньгах. И что в конце концов любой Рокфеллер остается один на один со своими деньгами…

Тут я припомнил Демидова — князя Сан-Донато — который перед смертью жрал ассигнации со сметаной, и мы решили, что ни одна чековая книжка в мире не стоит и одной строки, написанной рукой мастера. Это был, конечно, не первый разговор на такую тему в кафе «Клозери де Лила», и наверняка не последний.

— А Питер Пэн умел пить? — сказал Атсон. — Представьте себе весь ужас жизни бедного мальчонки — тебе все время двенадцать лет, и ни одна скотина не нальет тебе хотя бы пива, боясь потерять лицензию.

Я пустился в пространные рассуждения насчет того, что Питер Пэн и русский Кащей Бессмертный — это один и тот же трудный подросток, поскольку слово «кащей» обозначает отрока, а бессмертный — сами понимаете…

— А вот Алиса пила непременно, и крепко пила, — сказал Атсон, все глубже впадая в детство. — Ух, как она пила! Разве трезвой девочке могла привидеться вся эта нечисть? И Гулливер пил…

— Отнюдь! — воскликнул Габриэль, отирая пену с усов. — Гулливер, месье, принимал ЛСД. Оттого-то люди и казались ему то большими, то маленькими.

— Может быть, и Красная Шапочка пила? — спросил я, готовя новую порцию «ерша»(окурком мы решили на этот раз пренебречь — пьют же мартини без вишенки).

— Конечно! — воскликнул Атсон, принимая недобитый Шаляпиным стакан. — Топать через темный лес с волками — обязательно тяпнула на дорожку, и черт стал ей не брат…

Постепенно в этот темный лес с русским именем guljaem стали втягиваться и другие литературные персонажи за компанию с авторами, а там, смотри-ка, начали появляться и люди…

— Разве это ерш, господа! — сказал высокий худой человек со щегольскими усиками. Его французский был превосходен, но я все равно признал в нем соотечественника. — Это баловство, а не ерш. Если здесь найдется чай…

Чай нашелся, а вот за спиртом пришлось послать в ближайшую аптеку.

Компатриот, представившийся Виктором Платоновичем, литератором из Киева, потребовал в качестве сосуда для заварки отнюдь не традиционный пузатый чайник, но пустую консервную банку, лучше слегка заржавевшую. Я кивком подтвердил правомерность заказа. Виктор Платонович сказал, что в идеале вода должна быть вскипячена на костерке, но это было уже лютое эстетство.

Довольно и того, что банка, как и полагается при заварке чифира, была накрыта сверху завалявшейся в кафе после ремонта рукавицей маляра — за неимением брезентовой верхонки.

Виктор Платонович сказал, что «Эрл Грей», конечно, не то, хотя для французов сойдет.

Когда официант притащил с плиты банку с дымящимся деготно-черным напитком, литератор из Киева взял бутылку со спиртом и стал тонкой струйкой сдабривать варево.

— Этот ерш, господа, называется «Колымское шило», — сказал он. — После него можно трое суток не спать. Очень помогал в Сталинграде…