Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!
Шрифт:
Я сам на выборах присутствовать не мог: хоть и царь, а все-таки мирянин, стало быть, должен смиренно отступить в сторонку и покорно ждать окончания «съезда». Ибо выбор, который сделают духовные отцы, священен. Однако свои способы узнать нужное были и у меня, все же думаю я в первую очередь не о себе, а о покое русского человека, так что, думаю, ничего плохого от одного-двух взглядов на творящееся священнодействие не случится.
Кандидатура епископа Иерофана, кое-как нашедшего лазейку в строгом законе о выборе патриарха, вызвала нездоровый ажиотаж. Хотя с самим-то предложением все было в порядке. Незадолго до начала Архиерейского
Конечно, пришлось пообещать кое-что этому без сомнения умному и, чего скрывать, властолюбивому иерарху, даже намекнуть на то, что, возможно, будет создан собственный управленческий орган Русской православной церкви, во главе которого вполне может оказаться сам митрополит. Что ж, местоблюститель оказался не дурак, намек понял правильно и за три дня до начала собора начал предварительную подготовку к столь сложному делу.
Духовный владыка Стефан, заняв свое место, выпрямился во весь свой немаленький рост и степенно произнес обговоренную заранее в тесном кругу речь, завершив ее выдвижением на патриарший престол кандидатуры собрата рангом ниже, чем он сам. Правда, степень посвящения-то одна, но это уже мелочи.
Стоило только последнему слову местоблюстителя патриаршего престола замолкнуть, как в Успенском соборе поднялся чуть ли не вой, смешанный с зубовным скрежетом старцев; кто-то вовсе начал причитать, моля Бога о прощении. То еще представление было, и смех и грех, как говорится. Хорошо, что меня там не было, а то, глядишь, и чего-нибудь ненужное отчебучить иерархи сподобились бы. Хотя громких слов хватало и без этого…
– Не дело это, столь молодого да раннего избирать на такой высокий пост! – писклявым голосом вопил Тверской архиепископ Каллист Поборский, разменявший недавно седьмой десяток.
– Иерофан у целого полка душегубов духовным отцом признан, так неужто мы ему в сих злодеяниях потворствовать будем?! Не бывать этому! – задыхался от гнева Ефрем Янкович, митрополит Суздальский и Юрьевский.
Я кое-как сдерживаю себя, силясь не наделать глупостей, и продолжаю глядеть на творящуюся внутри Успенского собора вакханалию. Самый молодой кандидат на патриарший престол сидел рядом с местоблюстителем патриаршего престола. Я заметил, что он плотно сжимает губы, бледность его лица была заметна даже в полумраке.
– Позорище! И это духовные отцы наши! Того и гляди с кулаками друг на друга кинутся, – яростно шепчу себе под нос, не отрываясь от потаенного глазка.
Постепенно хор голосов разделился, нашлись защитники и у полка витязей. Бас старого митрополита Астраханского и Терского, Сампсона перебивал голоса большинства собравшихся здесь иерархов:
– Забываете вы все, что эти самые «душегубы» многих людей русских спасли, церкви защитили, когда вместе с войсками царскими мятежников укорачивали. Забываете вы, что в строгости они живут, живота своего не жалеют, подобно богатырям русским! – несколько напыщенно сказал Сампсон.
По-видимому подготовительная работа Стефана уже начала давать свои плоды, раз такой умудренный и опытный церковный владыка высказался в пользу предложенного молодого московского епископа, пускай и немного витиевато, через одобрение созданного полка Русских витязей. Да,
закулисные, кулуарные игры всегда есть, были и будут, несмотря ни на что.– Помним мы, помним, и недавний указ помним, тот самый, в котором говорится о землице нашей церковной, принадлежащей нам испокон веков. Или неужели забыли вы его, братья во Христе? – негромко сказал седовласый Киевский митрополит Иоасаф Кроковский.
«Вот ведь хрыч старый! Чего неймется тебе? Мошну растрясти боишься? Так ведь тебе самому от этого выгода большая будет… Хотя нет, чего это я, с чернозема землицы церковной, что в Белоруссии и Украине, денег собрать много больше можно, чем получить при откупе холопьих семей. Да, рановато я огласил сей указ, а ведь предупреждал меня Варфоломей: мол, непрочна еще сила твоя. Как же, не поверил, привык на штыки солдат полагаться, хотя всего-то полтора месяца в роли главы России», – с негодованием подумал я, смотря на то, как в зале постепенно стихает шум и на лицах спорщиков проявляется задумчивое выражение.
– Сколько можно о бренном заботиться, когда Русь-матушка супротив половины мира держится?! Так неужели нам мошна дороже, чем Царство Небесное и любовь ближнего своего?! – немного наигранно прервал речь киевского митрополита Варлаам Коссовский, епископ Иркутский.
«Да, тебе, отце, действительно, на людишек уповать не следует, у тебя прибыток с мехов ой какой немаленький, а если заручиться поддержкой патриарха, то и вовсе хоть завод пушнины открывай… Стоп! Дельная мысль, стоит об этом подумать, все же зверье ценное в лесах обретается, глядишь, и приручить полезных животин можно будет, как гусей каких».
Стараясь не упустить мысль, быстро набрасываю в своем дневнике пару заметок, спеша вернуться обратно к своему наблюдательному посту.
Между тем дела принимали дурной оборот. Стефан, человек довольно внушительных габаритов, да к тому же верный еще моему батюшке, крайне близко к сердцу воспринял столь негативную реакцию со стороны некоторых иерархов на его выдвиженца, епископа Иерофана. Ведь получается, что и слово самого Стефана как таковое не весит ничего, раз даже такие тщедушные создания, как, к примеру, тверской архиепископ, подняли свой голос против предложения местоблюстителя патриаршего престола.
В праведном гневе, закатав рукава, дабы сподручней было вразумлять неразумных чад, с хеканьем припечатал он своим полупудовым кулаком ближайшего к себе говоруна – Сильвестра Волынского, митрополита Нижегородского и Алатырского. Тот, не ожидая этого, булькнул нечто невразумительное и сполз под стол, будто угорь морской в бадейку.
– А ну не тронь брата нашего! – прорычал митрополит Великоновгородский Иов, выступая вперед.
Короткий взмах – и уже сам Стефан, не удержавшись, заваливается на спину, приголубленный мощным кулаком своего брата во Христе.
Тут уж не вытерпели все собравшиеся: засучив рукава, иерархи, не разбирая, где свой, где чужой, каких взглядов придерживается, в какой епархии сидит, молотили всех подряд. Лупили по головам и телесам истово, с небывалым энтузиазмом, будто давным-давно хотели учудить нечто подобное, да вот только повода не было, а тут на тебе – и повод есть, и противники нашлись. Мне даже завидно стало от такой несправедливости, костяшки кулаков едва ощутимо чесались, требовали своего, а я вместо подобной разрядки вынужден сидеть в этой то ли келье, то ли потаенной комнате.