Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Большая часть ударов иерархов была экономичной, дерущиеся церковники тратили мало сил, будто постоянно занимаются спортом – к примеру, боксируют где-нибудь у себя на закрытом подворье. Ха! Смешно было бы поглядеть на это.

Стефан, очнувшийся после удара Иова, мотнул головой, прогоняя наваждение, вышел перед обидчиком и со всего размаха ударил того в грудь, сминая пышные одежды митрополита. Однако тот, будто бы не обращая внимания на удар, вновь приложил Стефана по лбу. Правда, местоблюститель патриаршего престола не упал, только усерднее бил в грудь своего противника.

– Ребрышко-то твое сломаю, а потом, глядишь, и дальше твоим лечением займусь! – с упоением говорил он.

– Я раньше полюбуюсь на квашню твою, христопродавец окаянный! – хекал и крякал Иов, молотя кулаками по голове Яворского.

Но долго продолжаться это безобразие не могло и через пару минут само собой затихло. Недавние драчуны расползлись по углам зализывать раны, с негодованием глядя на потрепанных, но не сломленных противников. Один только епископ Иерофан стоял в относительно опрятном виде: всего пара ударов досталась молодому иерарху, да и те скорее раззадорили его, чем причинили сколько-нибудь серьезный ущерб. Глаза епископа блестели, предвкушая новое развлечение.

Между тем один из иерархов, архиепископ Воронежский Арсений, не участвовавший в этой «возвышенной», «духовной» потасовке, встал со своего места и поднял руки, призывая к тишине.

– Увы, братья, но стыдно мне за вас и за себя, за то, что собор наш превратился в непотребство великое. Нет здесь сейчас святых отцов, одни голодные псы смотрят друг на друга в тягостном желании вцепиться друг другу в глотку. Махать кулаками и мужики обычные могут, да больно надо ли это вам, братья? Чем негож вам епископ Иерофан? Тем, что молод да по государевой просьбе выдвинут?

Стефан Яворский недовольно засопел на своем месте.

– Да-да, именно так, об этом все знают… И все понимают, что неугодные могут оказаться где-нибудь подальше от своих епархий, скажем, на тех землях, что казачки наши украинские открыть в свое время удосужились. Надо ли это нам? Подумайте, а я пока посижу: старость, знаете ли, не радость…

Витавшее в воздухе напряжение незаметно начало спадать, на лицах иерархов застыло задумчивое выражение. Я же пребывал в обалдении. Все-таки не ожидал я такого хода от воронежца. Вроде бы и против не выступил, и в то же время «за» не сказал. Правда, других к этому «за» все же подвел. Стоит с этим архиепископом пообщаться, глядишь, и что-то путное, дельное получиться может.

«Пора».

Встаю со своего места и не спеша направляюсь к выходу. Огибаю кельи, коридорчик выводит к потаенной дверке, оглядываюсь и протискиваюсь вперед – навстречу свежему воздуху и теплому весеннему ветру.

Преображенский полк перебрался в Рязань следом за государем, половина батальонов его оказалась расквартирована в Петровке, а остальная половина встала на постой в ближайших селениях. Однако второй гвардейский полк остался в Подмосковье. И теперь две роты семеновцев стояли в оцеплении у Успенского собора, никого лишнего и постороннего не пропускали. На дулах фузей блестят примкнутые штыки, пара караулов обходит периметр, остальные неподвижно всматриваются вдаль.

Глупая, ненужная форма этой эпохи ярко выделяется на фоне старорусских нарядов мельтешащих на улице зевак; правда, среди них частенько встречаются и европейские камзолы, парики, выбеленные жабо и кружева. Отменить бы ее, да вот беда: перепрофилирование на форму, подобную той, что носят витязи (разве что фасон будет немного другой, все же корпус есть корпус), только-только начнется, так что получается, что годик-другой воинам придется походить в старой форме.

Зато потом все заметно облегчится: не надо будет надевать всякие парики, галстуки, чулки и прочую ненужную атрибутику. Разве что офицерские шарфы можно оставить: и для здоровья полезно, и солдат в бою своего командира будет прекрасно видеть, даже если вся форма будет отличаться только нашивками на рукавах и звездочками на погонах.

Пока я дошел до ворот, прошла пара минут. Шум стих, все иерархи сидели на тех же местах, где и раньше, только некоторые оживленно беседовали между собой, озлобленно поглядывая по сторонам. С усмешкой приглядываюсь к лицам святош – у кого рдеет под глазом фингал, у кого из носа течет тоненькая струйка крови, кто-то трогает челюсть, проверяя ее целость.

Я не стал ничего говорить собравшимся по поводу недавней баталии, достаточно того, что «битва» была чистой и честной, без всяких подлостей семейства Медичи и подобным им: никаких ядов, кинжалов, удавок – только русский кулак и живая сила организма. Красота!

Однако устыдить седовласых старцев все же стоит, как-никак не семинаристы недавние, а столпы веры, на которых оная обязана держаться, государю помогая.

– Стыдно хоть вам, надежда православного люда, угнетенного в суровом, жестоком мире?

Никто не ответил. Только Стефан угрюмо буркнул: мол, все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо.

Оглядываю сидящих иерархов, мысленно прогоняя заготовленную для них речь. Все-таки, каким бы профаном в делах церковных я ни был, прекрасно понимаю, что человек не будет просто так рвать жилы и стремиться к чему-то неизвестному. У каждого из нас должна быть цель, но вот какая она у духовных лидеров? Ведь мне не нужны марионетки или какие-то запуганные болванчики, а нужны помощники, пускай и не единомышленники, но по крайней мере те, кто хоть как-нибудь захочет помочь в возрождении величия Церкви – под патронажем государства.

И вот этот-то вопрос и является самым трудным, ведь даже при Алексее Михайловиче, моем деде, такого не было: хотя патриарх и являлся доверенным лицом царя, но под руку так и не попал… Трудная задачка, но, думаю, я смогу все-таки удивить иерархов. Не мужлан же перед ними стоит, в самом-то деле, а ни много ни мало – царь!

– Знаете, святые отцы, мне очень жаль видеть вас в таком состоянии, – с грустью признаюсь замершим митрополитам и архиепископам.

От такого откровения они опешили, удивленно уставились на меня, даже о своих недавних разногласиях забыли.

– Поэтому сегодняшний день мы объявляем днем забытых тревог и печалей. Приводим себя в порядок, а завтра поутру вы, уважаемые иерархи, продолжите собор, и я искренне надеюсь, что он будет плодотворнее сегодняшнего. Засим прошу меня извинить – дела, знаете ли.

Резко разворачиваюсь и ухожу из зала. На пороге останавливаюсь, бросаю через плечо:

– Извините меня, но из-за срочности этого дела вас не выпустят из Успенского собора, все нужное и необходимое принесут в ваши кельи. Цена вашего сбора слишком уж велика, чтобы попусту тратить время на ненужные разговоры.

Видимость заботы сказалась на настроении иерархов, никто не сказал ни слова против, лишь странно посмотрели мне в спину.

Однако отдыхать мне было рано, слишком многое зависит от того, кого выберут патриархом. Я, конечно, настоял на кандидатуре Иерофана, да кто же знает, о чем могут договориться между собой остальные духовные отцы. Нужно предпринять кое-какие упреждающие шаги. А для этого стоит еще раз переговорить со Стефаном и Иерофаном, благо обитают они рядом. Глядишь, и мудрую мысль подкинут, все же проще мне будет на завтрашнем выступлении.