Посюстороннее
Шрифт:
Я продолжала смотреть в глубины кофейной темноты.
– - Не нравится, значит. И мне. Знаешь, я думала сперва, что оно только в детстве так будет. Ну, ты мелкая, беззащитная, все тебя обижают, а вырастешь -- и все круто станет.... потом оказалось, что чем старше, тем хуже. А еще обещают всякое -- любовь там, секс, восторг неземной. Не знаю. Где это такого ебаря найти, чтобы жизнь полюбить? Хоть на минуточку!
– - Марина скрежетнула зубами.
– - Я думала, тебе нравится. Ты вся такая... крутая...
– - Ага. Потому что с самого начала решила -- буду себе самое лучшее в этом мире добывать. Чтоб почувствовать
– - Может, тебе к психологу обратиться? Таблетки попить...
– - Таблетки пьют, чтоб не было плохо. А мне не плохо. Мне -- не хорошо. Улавливаешь разницу?
– - Да.
– - Мне бы наркотики попробовать, но подсесть боюсь. Ну и мама... жалко ее... хотя это она виновата...
Марина коротко вздохнула, а потом продолжила:
– - Бред, конечно, не верю я в это все, но... Рассказывала она мне. Как-то раз дома, когда я была младенцем еще, она оставила меня в колыбельке, а сама отошла в кухню, обед готовить. А я была неугомонная, плаксивая, спала плохо, каждые полчаса просыпаюсь и реву... Ну вот, а тут что-то тишина... Мать и встревожилась... Входит в комнату и видит: около моей кроватки женщина какая-то, в темное платье одета. На голове -- черный платок. А я сплю тихонько, соплю в две дырки. И эта женщина так спокойненько на руки меня берет... И как будто уносить собралась. Тут мама и опомнилась: откуда вообще эта тетка взялась в нашей запертой квартире? Чего она к ребенку руки тянет? Ну и как крикнула мать на нее! Женщина отступила на шаг от кроватки, посмотрела на маму и только головой покачала -- как мать мне потом сказала: у-ко-риз-нен-но. И отступила -- прямо в стену отступила -- шаг, и ушла в стену... Мать тогда еще громче завопила, я проснулась и тоже в ор, а с кухни дым валит -- там на плите еда сгорела... Болела я после этого, долго болела -- менингит. Но выздоровела, как видишь. Только думаю иной раз: зря.
– - Марин, ну ты что...
– - Ничего, Люд, ничего... Я на самом деле мать люблю. Только и живу, что ради нее. Но не хочу, чтоб мой ребенок жил так же. Понимаешь? Продолжать эту безрадостную цепь нет желания.
– - Ну а вдруг бы ребенок был... другой?
– - Не рисковая я. Знаешь, я ведь думала: просыпаюсь я, а он плачет-кричит, я к нему -- а он не меня, а ее, эту темную, зовет, чтоб пришла, забрала...
Марина взъерошила короткие светлые волосы, потом сдавила пальцами виски:
– - Что-то в голову дало... Выпивка -- вероломная сука, когда хорошо от нее, а когда -- прямо голова раскалывается...
На пальцах у Марины было много золотых колец. И умопомрачительный маникюр.
– - Все иногда ее зовут, -- наконец сказала я.
Марина только отмахнулась:
– - Глупости! По-настоящему зовут только когда такие -- маленькие, неразумные, пока не полюбили никого...
Я молчала.
– - Как только научился говорить "ма-ма" -- все ты здесь, прикован...
– - Но некоторые же... в окошко там сигают, вены режут...
– - Дебилы. Пока родители живы или еще кто, к кому хоть искорка чувства есть, живи, тварь! Тошно тебе, но живи!
У меня зазвонил телефон. Пора уходить.
– - Ты иди, я еще посижу.
Я встала и направилась к двери. У меня было черное пальто и шаль, которую я обмотала вокруг головы --
на улице холодно.И когда я открывала дверь кафе, на стекле мой взгляд поймал мое отражение: женщина в черном -- и мне показалось -- она смотрела на меня так... укоризненно...
Рыжая глина
После похорон каждый день начинался с вопроса:
– - Не снилась тебе бабушка?
Я качала головой.
– - Не снилась.
Мама смотрела на меня с недоверием и некоторым разочарованием.
– - Мне тоже.
Мама -- мистик. Одно время она читала псалтирь по покойникам, что немало нас сестрой радовало, так как мы на целую ночь оставались одни и могли смотреть телек, ужинать, валяясь на ковре в зале, и ложиться спать глубоко за полночь.
Мама приходила с таких чтений усталая, приносила какие-то вещи -- обычно старушечьи нелепые наряды -- и рассказывала нам что-нибудь необычное.
– - Я читаю, читаю... глаза слипаются... и тут я слышу голос такой над ухом, шелестящий: "Таня!" Я сразу вскинулась и дальше читаю...
– - А покойница-то знала, что тебя Таней зовут?
– - спросила сестра.
– - Ну она-то меня при жизни вряд ли знала, конечно, но после смерти-то душенька ее в комнате витала, слышала же, как ко мне обращаются...
– - А чего вообще духи после смерти возле своих тел зависают -- они же духи? Летели бы куда хотели! Все же поинтереснее, чем болтаться в комнатке, полной народа, да еще рыдающего!
– - Сестра непонимающе пожала плечами.
– - Мертвый -- свободный. Умер -- и забыл всю эту жизнь к чертям собачьим.
– - Поймав мамин сердитый взгляд, сестра на секунду стушевалась.
– - Ну хорошо... Я грубо сказала, виновата. Но ведь если подумать: мы же не помним, что было до нашего рождения, значит, забываем об этом, когда рождаемся... а если смерть -- это рождение для новой жизни, то было бы логично, если бы, умирая, мы забывали все, что с нами было здесь...
– - Ну что ты говоришь!
– - рассердилась мама -- Как будто ничего не помнишь ни про мытарства, ни про ад и рай! Да будет тебе известно, что душа, наоборот, как только умирает, так сразу и вспоминает всю жизнь в подробностях... Да что и говорить -- покойники вообще жутко памятливые! Рассказывала мне одна знакомая, тоже вот, читала псалтирь по покойникам... Умерла одна девушка молоденькая, от какой-то страшной болезни, вроде рака. Уже перед самой смертью попросила она схоронить ее в любимом платье. Ну, понятное дело, волю покойницы исполнили. Ночью чтица сидела с псалтырью, как вдруг видит: покойница привстала, открыла глаза, оглядела и ощупала себя, убедилась, значит, что похоронена в том самом платье, и вновь легла в гроб...
– - И спасибо не сказала!
– - ехидно бросила сестра.
– - Ну, если б с ней покойница заговорила, эта тетка вряд ли б читать псалтырь продолжила, -- заметила я.
– - У нее бы дар речи тут же отшибло. Только приврала твоя знакомая, мам. Я об этой истории в книжке читала. Все то же самое: девушка, платье, чтица...
– - А я ей доверяю!..
– - вспыхнула мама.
– - И если рассуждать логически: разве только одна-единственная девушка настолько озабочена своим внешним видом, что даже в гробу хочет хорошо выглядеть? Почему бы и не повториться истории, а?