Посюстороннее

Я кивнула. Сегодня я с ним останусь. Не так уж важно, врет он или нет. Иногда достаточно и того, чтобы чья-то выдумка соприкасалась с твоей правдой.

За окнами, как всегда, стояло оно -- огромное, видимое только тем, с кем оно случается.

Крылья халатов

Ярко помню этот вечер. Ранняя осень, еще тепло.

Пахтусова пришла на встречу с цветком из воздушных шариков.

– - Вот, блять, вручили! А я, дура, взяла!

В кожаном плаще нараспашку, тяжеленных берцах, драных джинсах и черной майке -- и с шариком в руках она действительно смотрелась нелепо.

– - Иду такая, а ко мне девчонка подходит, возьмите, говорит, шарик, за пожертвование в фонд борьбы с лейкозом. Ну я ей сотку дала и взяла шарик. Не могла, дура такая, просто деньги дать, на кой мне этот шарик вообще сдался? Хошь шарик?
– - Она протянула его мне, я взяла.

– - Вот и отлично.

Пахтусова шлепнулась на лавку.

– - Устала. Я закурю?

Никто не стал возражать.

Наша компашка собиралась на лавочке возле моего подъезда каждую пятницу.

– - Чего смурные все такие?
– - Пахтусова не любила тишины.

– - Да у меня маму на операцию кладут, -- тихо сказала я.
– - Щитовидку будут удалять.

– - Хреново.
– - Пахтусова затянулась, выпустила дым, а потом бросила: -- Но не смертельно. Если вовремя, то не смертельно. Верь в лучшее, Людок.

– - Да я стараюсь.

– - Я вот в свое время не старалась.

Мама Пахтусовой умерла три года назад. Я не очень хотела говорить ей о том, что моя ложится в больницу, не хотелось напоминать о ее горе, но как-то не вышло сохранить хорошую мину при плохой игре, извини, подруга.

– - Да чего ты...
– - Юрик, наш тихоня, отставил свое пиво.
– - Не старалась она... Как могла, так и старалась.

– - Ага... бухала с вами день и ночь... страшно мне было...
– - Пахтусова махнула рукой.
– - Дело прошлое.

– - Я сегодня ночью так испугалась, -- решила я перетащить разговор из прошлого в настоящее.
– - Просыпаюсь, открываю глаза и вижу черный силуэт в дверном проеме. "Вот и смерть к нам пришла", -- думаю. Зажмурилась и давай молиться. Господи, пусть она меня заберет, пусть меня, не маму. Мама сестре нужнее, сестра маленькая еще, короче, молюсь, молюсь, меня уже и пот прошиб от напряга... в конце концов думаю: пора. Пора взглянуть в глаза смерти. Собралась с духом, открываю глаза... Силуэт на месте, но... тут-то я понимаю, что это -- мой халат, который я сама повесила на дверь, когда спать ложилась!

Юрик прыснул. Пахтусова как-то криво улыбнулась.

– - Надо же... Как бывает...
– - Она вздохнула.
– - У меня иначе получилось. Меня ведь рядом не было, когда мама умерла. Она ведь в больнице... думали, она дольше протянет, так бы выписали домой... а она...в общем, я пришла тогда домой, что-то по дому поделала, и надо было мне в ее комнату заглянуть... а халат ее на двери висел... ну как она оставила, когда уходила, была у нее такая же, как у Людки, привычка -- халат на дверь вешать... И вот дверь толкнула, а халат возьми и соскользни... И так, знаешь, странно упал... прямо на меня... и рукава... как будто меня обняли... и еще запах этот... мамин... вот правда было такое чувство, что это она меня обняла... А потом мне позвонили, сказали, что она всё... где-то в это самое время... я даже думаю: может, это она попрощаться приходила?

Я ревела.

– - Ну что ты, Люд, ну что ты... Ну, правда, хватит...

Юрик вздохнул:

– - Бабы...

– - Это у тебя просто все живы, -- бросила ему Пахтусова.
– - Ну-ну, Люд, не надо, а то я тоже сейчас...

– - Я схожу за пивом еще.
– - Юрик поднялся.
– - Не обижайтесь. Я тупо не люблю слез.

– - Да ладно. Иди уже.
– - Пахтусова только махнула рукой.

Я уткнулась в ее кожаное плечо, а она мне говорила и говорила про то, что надо верить, обязательно надо верить, что она вот верит: мама ее простила. Если даже мертвые прощают, то нет ничего невозможного, просто надо верить...

Потом пришли другие ребята и все говорили мне то же самое, мы пили, шутили, а в руках у меня был цветок из шариков, такой неуместный и такой обнадеживающий.

Прошло уже два года. Маме сделали операцию, пьет гормоны, все хорошо.

Юрик написал очень смешной рассказ под названием "Свитер-душитель", мы поняли намек и слегка его отмузили, а так все компания по-прежнему собирается на лавочке, пока не наступают холода и не приходится прятаться в подъезд.

Вниз-вверх

Конечно, хорошо работать по призванию. Но в наше время не то что по призванию -- по специальности работают единицы.

Вот охранник Гусев, к примеру, по образованию журналист. Да-да, тот самый Гусев, который сильно заикается еще. Такой высокий мужчина, с залысинами, в очках.

С ним историй приключилась ой-ой.

Не слышали? Да ладно!

Хотя это хорошо, что не слышали: я вам расскажу так, как я сама эту историю представляю. А то неизвестно, как бы ее кто другой рассказал. Есть же люди, которым совершенно нельзя доверять истории: все переврут, а под конец еще и какую свою мораль привяжут -- хлебом не корми, а дай народ жизни поучить.

Короче, Гусев после вуза пошел работать журналистом в газету. Его там гоняли -- мама не горюй! Снег выпал: Гусев, поди узнай, что народ думает о снеге. Президента выбрали: Гусев, поди узнай, что народ думает о президенте. Конец света предсказали: Гусев, поди, узнай, что народ думает о конце свете. А народ одно твердит: летом -- жарко, зимой -- холодно, у власти жлобы, денег нет. Но Гусев был старателен, да и с людьми ладил неплохо, по крайней мере хамить ему никто не пытался, так как росту он, как вы помните, высокого, и вид у него внушительный. В общем, как-то раз послали его не народ опрашивать, а взять интервью у местной знаменитости. Отправили Гусева к самому писателю Н., который когда-то прославил наш город своим романом "Вечное падение". Роман этот писатель создал уже давно и с тех пор выступал лишь с небольшими рассказами и эссе, которые с охотой печатали журналы. Однако все знали, что Н. над чем-то работает, вот Гусеву и поручили узнать -- над чем.

Писатель жил в центре города, окна его дома выходили в тихий дворик, где деревья давали густую тень, детишки громыхали ржавыми качелями, а старушки кормили полчища бродячих котов, которыми благоухало на лестничной клетке.

Квартира писателя напоминала музей -- всякие старинные предметы вокруг, на стенах картины, фотографии девятнадцативечные, где все такие из себя дамы, а рядом кавалеры с подкрученными усами.

Говорили они недолго.

Писатель больше жаловался на здоровье да на то, что сейчас все стало каким-то другим, не таким, как раньше. Вот он пишет, пишет новую книгу и все пытается понять: какой он, сегодняшний читатель, как написать так, чтоб донести до него свою мысль?

– - Боитесь оказаться непонятым?
– - спросил Гусев.

Писатель только махнул рукой:

– - Чего уж! На понимание и не надеюсь... Боюсь умереть прежде, чем закончу...

– - А если в двух словах, то какова главная мысль вашего романа?

– - В двух словах? Жизнь бессмысленна.

– - То есть вы боитесь умереть прежде, чем закончите роман о том, что жизнь бессмысленна?

Писатель улыбнулся.

– - Все верно. Подумайте об этом на досуге.

"Выпроваживает", -- подумал Гусев и поэтому попрощался и ушел, немного обидевшись.