Потерянное поколение

Убедившись на собственном организме, что туалет, вещь не просто, а жизненно необходимая, баба Катя собственноручно прибила петли на дверь, и на всякий случай, повесила замок.

Как это ни странно звучит, но именно этот замок послужил основной причиной, из-за которой, Санька на веки вечные попал в черные списки бабкиной памяти, которого, не сегодня так завтра, все-равно посадят.

А случилось следующее. Уже ближе к осени, на юбилей бабы Кати, хоть и не круглый, шестьдесят пять лет, сам Будда приехал поздравить, да не один, с парторгом и главным экономистом, все с подарками. Будда торт, парторг почетную грамоту, Люба тридцать рублей денег.

– Без чая, не отпущу,– твердо потребовала баба Катя,– Семен, пойдем тоже.

– Не баб Кать, только поел,– отказался Семен, водитель председателя,– я тут, покурю.

Засиделись, кроме чая баба Катя достала бутылочку водочки, слегка захмелев, разговорились.

Семену приспичило, а их все нет и нет. Ну не терпеть же до одури! Пошел в туалет к бабке. Подошел, глаза на лоб, дверь на замке! Не поверил, подергал, точно, дверь заперта. Что делать, организм требует, и все настойчивее. Полез к Толяну, зацепился штаниной, упал, измарался, еще и штанину порвал, но успел. Обратно хотел через калитку, там кобелина на цепи, пришлось опять через забор. Тут на заборе его и застали вышедшие из дома гости с хозяйкой.

– Семен, ты чего там делаешь!?

– Баб Кать, чем же это ты в туалет ходишь, что такое добро под замком держишь?!– Не отвечая на вопрос злобно проорал Семен,– песок золотой сыпется?!

Вот сраму! Все из-за Саньки.

Разговор с соседкой не выходил из головы Фаины. Тревога за дочь, не давала сосредоточится на работе, женщина постоянно, путалась, делала ошибки в расчетах, нервничала.

– Ты че дергаешься?– Не выдержала Люба,– сидишь, как вша на аркане, блоха на цепи. Случилось что?

– Да, Тома, вчера на рыбалку в ночь, ушла,– порывисто вздохнула Фаина,– до сих пор не вернулась.

– На рыбалку, в ночь?– Вытянув губы в трубочку, Люба уставилась на подругу,– с кем?

– С одноклассником, Сашей Одинцовым, друзья его еще. Что так смотришь?– Фаине стало страшно,– что-то не так?

– Да, в общем, нет. Просто, я ни разу не слышала, чтоб девчонка на рыбалку, да еще и в ночь…Ну Томка!

– Ты, осуждаешь?

– При чем здесь осуждаешь? Молодец девка! Не в тебя, корову дойную, молодец!– уткнувшись в бумаги, добавила,– не бойся, ничего плохого с ней не будет. Я Сашку знаю, он с моим племянником Олежкой, с самого детства вместе.

Слегка успокоившись, Фаина занялась расчетами, отвлеклась. Произошла цепная реакция, запсиховала Люба.

Родив на свет двоих сыновей-погодков, пришлось распрощаться с мечтой о дочери. Никакие уверения мужа, что третья будет дочь, не убедили женщину.

– Ты можешь производить только себе подобных, никакой фантазии! У одноклеточное!

Не сказать, что Люба не любила своих сыночков, свою плоть и кровь, она их обожала. Но как приласкать, просто обнять, прижать к себе, если братья, чуть ли не с рождения второго, не могли поделить места под солнцем. Минимум как три года, Жене исполнилось шесть, Толе соответственно семь , в доме Щегловых продолжалась непримиримая битва двух «титанов», с постоянным вмешательством третьего, в лице мамы, которая без разбору (поди, разберись!) щедрой рукой оделяла подзатыльниками того и другого, стараясь здесь быть справедливой, обоим поровну, даже считала, сколько одному, столько и другому.

– За что наказание!?– Взывала к небесам женщина, и к мужу,– хоть бы ты повлиял!

– Эй, вы там! Ну-ка, тихо!– Считая, что отцовский долг на этом исполнен, Николай возвращался к делам по хозяйству, которых невпроворот.

– Тьфу!

Лишь уложив своих отпрысков в кровати, дождавшись пока уснут, давала волю материнским чувствам. Люба могла часами, невзирая на усталость, при свете ночника, сидеть упершись подбородком в ладонь, и смотреть на спящих сыновей, изредка поправляя то на одном, то на другом одеяло, едва касаясь губами, целовала головы спящих детей.

– Какие красивые,– шепотом говорила вошедшему мужу,– век бы сидела.

– Наши,– соглашался Николай, присаживаясь рядом с супругой,– я там это…

Вот так, шепотом решали те или иные житейские вопросы, куда потратить деньги, жаловались друг другу, Будда совсем измучил со своими бумагами, а рук-то только две а не сто, да и завгар, еще та скотина, если машина новая, так ее обязательно надо угробить, надо-то, всего один день, на ТО.

Незаметное семейное счастье. Замечаешь, только когда потеряешь.

Приезд Фаины с дочерью восприняли приветливо, с пониманием. За две недели проживания, пока белили красили, ремонтировали новое для приезжих жилье, все семейство Щегловых очень привязалось к ним, они стали родными, особенно к Тамаре. У братьев даже случилось нечто, вроде перемирия. Мало того что не дрались, еще и великодушно уступив свою комнату гостям, спали вдвоем на одном диване, в зале. Особенно нравилось, когда Тамара читала им вслух интересные, привезенные с собой, книги. Да и вообще, такая красивая, только худющая. В связи с нервным срывом, у девочки совсем пропал аппетит. Матери стоило больших трудов, чтоб хоть что-то съела, хоть что-то запихать в тающую на глазах дочку. При встрече на вокзале, шокированная видом Тамары, Люба схватила, прижала к себе девочку, украдкой смахивая с ресниц так не нужные в это время, слезы. Такая страшная перемена в девочке. Больше любых слов, поразило то безжизненное равнодушие с каким девушка воспринимала ее объятия, словно не человека, а куклу. Последний раз, Люба видела Тамару два года назад, когда проездом побывала в гостях у подруги.

Искренне любя, за те дни под одной крышей, она, в общем, не особо любившая гостей, так привязалась к Тамаре, что где-то в глубине души, не хотела, чтоб Фаина переехала в купленный, еще до их приезда, домик.

«Надо-же, отпустила девченку. Хватило ума, где-то умная, а где дура-дурой.»– Мнительной Любе полезли в голову страшные картины.

– Вот что Фай, бери путевки, и дуй домой! Если Томка не пришла, бегом ко мне, искать поедем. Если пришла, дома поработаешь, не приходи. Если что, скажу зуб у тебя болит, поняла?

Ушедшая было тревога за дочь, снова охватила женщину. Быстренько собрав бумаги, чуть-ли не вприпрыжку понеслась домой. К счастью, уже на подходе к дому увидела бредущую навстречу Тамару.

– Мам, смотри!– еще не дойдя, дочка потрясла нанизанной на алюминиевую проволоку рыбой. Два пескаря свалились на землю, порвались тонкие жабры,– А, черт!

Не замечая, что чертыхается как Санька, бросив на дорогу курточку подобрала рыбешек.

– А, черт,– обе руки оказались заняты. Не раздумывая долго девушка нога об ногу сняла обувку, подцепила с земли куртку и, прогнувшись через спину положила себе на плечо, обулась. Подглядывающая, сквозь щель в заборе, баба Катя офонарела.

Ладно бы, где на арене, а тут так, между делом!

– Мам, это я сама! Я поймала!

– Ты чего чертыхаешься?!– счастливо улыбаясь, поинтересовалась мать.

– Мам, ты даже не представляешь, как здорово на рыбалке! Там такой восход! Туман

такой над речкой, я купалась, вода теплая-теплая! И мальчишки купались…

– Пойдем домой, говорунья моя,– радуясь за дочь, Фаина с благодарностью вспомнила об Аклиме Тынысовне,– что мы на улице.

Еще какое-то время, мелодичным голосом полнила небольшой домик; какие мальчишки (семь богатырей!), и что, ухи вчера обожралась, а Саша, небольшая пауза, в общем, и Саша, они все, такие зыконские…