Потерянный Город

– Это уже не имеет значение. Не копайся в прошлом, порежешься.

– Что тогда имеет значение?

– Ничего, - грустно ответил Даган.
– Ничего, кроме выживания. Вопрос отсеивания. Рано или поздно мы все умрем.

– Да, но почему мы не можем наполнить отмеренные нам дни моралью и человечностью?

Даган уселся напротив меня, сложив ноги по-турецки.

– Можем, что ты и сделала для Пифа. Я благодарен тебе за этот поступок, но сам для других я вряд ли смог бы поступить так же.

– Тебя так воспитали, - угрюмо произнесла я.

– Меня этому научил детский дом. Я не вижу смысла в добродетели. Пойми, чем хуже ты относишься к улице, тем лучше улица относится к тебе. Где-то также и с людьми.

– Привязанности - это всегда боль потери. Но что мы без них? Ходячие куски мяса и крови?

– Вроде того, и знаешь, меня это устраивает, - Даган был непреклонен в своей философии.

Каждый имеет право на свою философию. В мире, где царит хаос и разрушение, у всех своя правда.

– Нам нужно его похоронить, - я опустила Пифа на пол, укрыв куском рваного клетчатого покрывала.

– Если пройти дальше по тоннелю через вторую дверь, там, в конце одного из коридоров тупик и завал из земли и кирпичей. На поверхности мороз, землю не пробить, а отдавать его властям на утилизацию я не хочу.

– А что здесь делают с мертвыми?

Даган почесал затылок.

– Отдают в специальную контору, там записывают, ну, кто, куда, отчего умер. Потом забирают тело и утилизируют на удобрения для будущих растений.

– Так говорит Портер Джонс?

– Да, так говорят нам всем, обрисовывая радужную смерть: даже после своей кончины вы сможете принести пользу и прочее. Как по мне, бредовей идее не бывает.

– Но доля рациональности в этом есть.

Разговоры "ни о чем" помогли мне отвлечься, привести внутреннее море в состояние спокойствия. Я по-прежнему ощущала внутри сосущую пустоту, затягивающую все, что было вокруг, но мне стало чуть легче. Я так давно перешагнула точку невозврата к прежней жизни, что забыла, как она выглядела.

– Возьми фонарик, там темно.

Даган взвалил на плечи тело своей мертвого друга, и мы ушли в коридоры, освещая путь слабым пятном света от фонаря. Коридоры, как и наша жизнь, пахли сыростью и плесенью.

Мы работали всю ночь, разгребая завал голыми руками, а затем укрывая тело Пифа землей и осколками кирпичей. Воцарившаяся между нами тишина звенела в ушах, я слышала, как бьется мое сердце, а мысли тараканами шевелятся в черепной коробке. Физический труд помогает стабилизировать внутренний мир. Всегда помогал, во все времена.

Я была рада занять себя, понимая, что эту ночь я проведу без сна.

32

Утро вязкими щупальцами вытаскивало меня из беспокойного сна, которым мне все-таки удалось забыться после нескольких часов бессонницы. Руки горели после ночной работы, пальцы были ободраны, а ногти сорваны почти под корень. Я протестующе ворочалась в куче тряпья, что служила мне спальным местом. Все тело болело, я бы скорее провалилась здесь и сейчас, чем встала и встретила новый безрадостный день.

– Ты говорила во сне, - проговорил рядом Даган.

Я повернула голову в его сторону и открыла опухшие веки. Выглядел парень неважно: под глазами залегли мешками темные круги, а зрачки блестели как у сумасшедшего. Думаю, мое лицо тоже не напоминало икону.

– Выглядишь отвратительно, -пробубнила я, снова отворачиваясь.

– Ты не лучше.

– О чем я говорила?

– Об Алексе, - Даган сказал это так, чтоб никто больше не услышал, словно это было самой страшной тайной мира.

Я тихонько вздохнула, стараясь скрыть эмоции, возникающие при упоминании его имени.

– Черт.

– Не переживай, ничего такого, пару раз позвала его по имени, да и только.

Я снова повернулась и уставилась на него. Ребята занимались своими делами, словно вчера ничего не произошло. Был Пиф и нет его. Тускло светила подпотолочная лампочка, кругом летала унылая пыль.

Даган проследил за моим взглядом, угадывая замешательство сложившейся ситуацией. Я заметила, что его руки выглядели хуже моих - на них живого места не было. Он вчера работал с утроенной силой по разгребанию завала, ведь Пиф все-таки его друг, а не мой.

Я вообще тут оказалась случайно. Я просто шла мимо. Я всю свою жизнь иду мимо.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– Серьезно? О чем же?
– я собралась с духом и приняла полувертикальное положение. Спина сразу же отозвалась свинцом в налитых болью мышцах.

– Как мы можем вести себя так, словно ничего не произошло. Верно?

– В точку.

– Я не стану оправдываться, а просто скажу то, что заложено здесь, - он ткнул пальцем себе в лоб, затем в грудь, - а не здесь. Если воспринимать каждую потерю слишком серьезно, можно сойти с ума.

– Раньше люди на этом жизнь строили - на сочувствии.

– Вот именно, раньше.

Я не стала ему больше возражать. Дэни на костре разогрел вчерашнюю похлебку, что я сварила из принесенных крыс. Приятно потянуло запахом дыма, жженого дерева и мяса, пусть и крысиного. Живот заурчал, предвкушая утреннюю трапезу.

– Всем завтракать!
– пропищал Дэни, и мальчишки потянулись к центру комнаты с разных углов, гремя грязными мисками.

Я не могла не отметить, что они была мрачнее, чем обычно, но держались крайне достойно. Внутри что-то застыдилось собственных вчерашних слез, отчего я почувствовала себя младше и мельче этих уличных ребят.

Мы сели полукругом около бочки, через отверстия в металле которой я наблюдала, как огонь неторопливо поглощал ножки деревянного стола. Когда-то этот стол украшал чей-то интерьер на кухне, на нем лежала белоснежная скатерть и стояли фарфоровые тарелки. Собиралась вся семья, и они вместе проводили время за ужином.

Все это ушло в прошлое, разбившись тысячей осколков, которых уже никогда не собрать. Они разлетелись по всей планете, прорастая поселениями выживших. Мы безнадежно потеряли эту планету, наш дом теперь пуст и безумен.