Потерявшиеся в России
Шрифт:
– Ну вот, Виталий, видишь? Ты сам себе противоре-чишь. Если была отторгнута есенинская проза из-за мест-ных диалектных, хотя и русских слов, то почему ты дума-ешь, что мат и пошлость так и останутся в литературе как новая обязательная форма? Нецензурные слова в обиходе - это всего лишь примитивный разговорный язык и ничего не значащие звуки. А на хорошем русском языке говорят многие, по крайней мере, интеллигентные люди...
– Которые теряются в общей массе поголовного не-знания языка. Разве не с высокой трибуны мы услышали перлы, которые подхватили сатирики? Мало кто из депу-татов может правильно поставить ударение на слове 'до-говор' А от звезд эстрады, которые постоянно вещают с экрана телевизора, можно услышать все, что угодно: 'был в отключке'', 'надо было отвязаться' А еще везде 'их-них'. Даже телеведущие допускают ошибки, употребляя сразу две степени сравнения.
– Это все прописные истины, Виталий!
– скептически махнул рукой Алексей Николаевич.
– И тем, что мы с то-бой говорим об этом, - ничего не изменится. Поэтому да-вай сменим тему, и пусть идет все, как идет.
– А изменить можно.
– Как?
– А как французы, например. Они еще лет двадцать с лишним назад приняли закон 'О поддержке чистоты фран-цузского языка'. А за использование англицизмов и аме-риканизмов в печати и в телерадиоэфире там полагаются крупные штрафы.
– А мне кажется, что это мера искусственная, а значит, не такая эффективная, как нам хотелось бы, - не согласился Алексей Николаевич...
– Ты говоришь про Беляева?
– переспросила Ольга Алексеевна.
– Да, отца Лины. Я шел мимо школы, слышу, сигналит кто-то. Смотрю, черная иномарка останавливается, и голо-ва Славкина высовывается. 'Садись, говорит, Виталий Юрьевич, подвезу. Я говорю, да ладно, мол, тебе может быть, не по пути, я лучше пешком прогуляюсь. 'Да мне, говорит, все равно. Я машину обкатываю'. Ну, машина, доложу я вам, сказка. Салон просторный, кожаные сиде-ния, панель, как в самолете: столько всяких приборов, да-же внешнюю температуру воздуха показывает, стекло-подъемники автоматические, коробка передач автоматиче-ская, и подушка безопасности в руль вмонтирована. А идет, как плывет, все ухабы словно обтекает, только мягко покачивается.
– Что ж это за машина такая?
– заинтересовалась Оль-га Алексеевна.
– Видно, Володька с Линкой хорошие день-ги зарабатывает, раз такую машину купили.
Ольга Алексеевна покачала головой.
– Да это не их машина, - отозвалась Мила.
– Это дядя Слава под заказ 'Шевроле' пригнал.
– А-а!
– разочарованно протянул Виталий Юрьевич.
– Я думал, это его. Он с таким важным видом сидел за ру-лем, что у меня и сомнений не было, что это машина его. Вот пижон.
– А зачем хоть температуру воздуха на улице-то пока-зывать, если и так знаешь, холодно сегодня или тепло. По телевизору каждый день передают.
– Нам этого не понять, - вздохнула Мила.
– Там живут по другим меркам. Мы говорим о благе человека, а они не говорят, а делают.
– Да нам и подушки безопасности не нужны, - с иро-нией сказал Виталий Юрьевич.
– Подумаешь, нежность. Человеком больше, человеком меньше. Как говорил в свое время маршал Жуков, 'солдат не жалеть, бабы еще наро-жают'.
– После ужина еще чуть посидели, Виталий Юрьевич предложил Владимиру Сергеевичу сыграть партию в шах-маты, но Мила запротестовала, ссылаясь на то, что время позднее, а она и так не высыпается. Да еще Катьку пора от Татьяны забирать.
– А нужно было ее к нам вести, а не по подругам, - в голосе Ольги Алексеевны слышался укор.
– Мам, ей же нужно с детьми общаться. А у Татьяны сегодня целый хоровод, - недовольно возразила Мила.
– В честь чего хоровод-то?
– ворчливо спросила Ольга Алексеевна.
– Да просто так. Татьяна свободна, Машка Трофимова ей свою Женю до вечера оставила, деть некуда, все рабо-тают, да соседская девочка, подружка Татьяниного Валеры попросилась в компанию. Ну, Татьяна им чай и устроила.
– Вы же в школе не особенно дружили с Машей, - удивилась Ольга Алексеевна.
– Вспомнила школу, - усмехнулась Мила.
– Благодаря Машке наши дети с зубами горя не знают. Мы все там в ее клинике свои люди.
– Что, и денег не берет?
– По минимуму. У них какая-то программа по линии Красного креста, которая хорошо субсидируется, и у кли-ники есть возможность некоторых детей обслуживать по этой программе. Валерке Танькиному даже брекеты бес-платно поставили.
– Что за брекеты такие?
–
Ну, мам, ты даешь! Пластинки, которые выравнива-ют зубы, - с улыбкой пояснила Мила.– Ладно, мы побежа-ли. Мила поцеловала мать и отца, и они с Владимиром Сергеевичем ушли.
– Ты смотри, молодец Маша, как развернулась, - ска-зала Ольга Алексеевна, закрыв дверь за дочерью.
– Своя клиника.
– Знаю, по телевизору показывали. Как раз Машу и показывали. Только Маша там что-то вроде администрато-ра.
– Какая разница? На администраторе все хозяйствен-ные, кадровые и финансовые вопросы. Значит, отец в эти дела теперь почти не вмешивается. Евгений Емельянович очень мудро и во в моей палате в моей палате время вос-пользовался ситуацией, когда поддержка предпринима-тельства стала вдруг престижным для местной власти, и, благодаря Струкову, он смог получить выгодный кредит, на который закупил самое современное оборудование. У него первого в клинике стали лечить зубы без боли с по-мощью ультразвука, и они первыми стали ставить керами-ку вместо пластмассы. Ну, и развернулись... Ладно, Оль, пойду почитаю на ночь.
Виталий Юрьевич пошел в зал, а Ольга Алексеевна стала мыть посуду, и из кухни доносилось легкое позвяки-вание тарелок и шум воды из-под крана.
Глава 25
Владимир Сергеевич с Милой поженились поздней осенью. Они подали заявление в ЗАГС и ждали целый ме-сяц своей очереди, хотя это для них не имело большого значения, и они смотрели на запись акта гражданского со-стояния как на данность, как на традицию, нарушать кото-рую ни оснований, ни смысла, да и желания не было.
Утра уже обжигали морозным холодком, но дни стоя-ли сухие, солнце прогревало воздух до летнего тепла, и люди, обманутые утренней свежестью, снимали куртки и плащи, которые опрометчиво надели с утра, и несли в ру-ках.
В ЗАГСе неожиданно собралось много народу. Из девчонок не было только Лины и Даши. У Лины случилась какая-то неприятность, и она приехать не смогла, но зво-нила, поздравляла Милу, расплакалась и сказала, что сва-дебный подарок за ней, а Даша прислала телеграмму, в ко-торой помимо слов, приличествующих случаю, говорила, что помнит всех и любит. Видно было, что Даша очень скучает. После телеграммы от нее пришло длинное пись-мо, где она описывает свое житье: все ей нравилось, с Фархатом у них тоже все хорошо, писала, что может быть скоро станет мамой, и его родители носятся с ней, как с маленькой. Живут они с мужем в большом двухэтажном доме вместе с его родителями, у них прислуга и повар. Де-лать ей ничего не дают, и она учит арабский. В магазинах есть все, что только душе угодно, гулять по городу совер-шенно безопасно, и хотя у нее своя машина, она любит хо-дить пешком, правда, свекровь почему-то думает, что Да-ша обязательно где-нибудь упадет, и всегда заставляет брать с собой служанку или сестру Фархата. В городе, ка-жется, европейцев больше, чем местного населения, а ара-бы вежливы и предупредительны. В конце письма Даша вздыхает: 'Вижу вас и маму во сне, просыпаюсь и неволь-но плачу. Господи, как я мечтаю увидеть и обнять вас всех наяву!'
Зато в их компанию вошла Маша Трофимова. Вошла она как-то естественно и восполнила в какой-то степени пробел от отсутствия Эльки и Даши, но, конечно, их не за-менила.
– Ты заметила, как Элька похорошела?
– сказала Тать-яна Лене.
– Небось, килограммов на пять похудела.
– Еще бы, - хмыкнула Лена.
– Фитнес, сауна, спортзал, свой парикмахер.
– А костюмчик? Это не наш ширпотреб. Видно, что из бутика.
– Да, теперь и красоту можно за деньги купить, - вздохнула Лена и украдкой посмотрела на себя в зеркало, ревниво отмечая, что явно проигрывает Эльке по всем статьям, хотя ее всегда считали симпатичнее. После родов она не то чтобы подурнела, просто на нее сразу свалилось столько забот: пеленки, ночные вставания к ребенку, кор-межка, - что следить за собой не оставалось времени, да, честно говоря, и желания никакого не было. Реваз дождал-ся рождения ребенка, подержал его на руках и через неде-лю улетел в Америку. Звонил он чуть не каждый день на сотовый телефон, который у нее теперь был, но она чувст-вовала себя брошенной, ей неловко было от двоякости сво-его положения, и это усугублялось тем, что и соседи, и коллеги по работе смотрели на нее с сочувствием, за кото-рым ей виделась насмешка: мол, мужик-то дитя прижил и смылся, а Америка - это не соседний район, к ответу не притянешь. И она ревела по ночам, а утром просыпалась с тяжелой головой и опухшим лицом.