Потерявшиеся в России

– Власть, она везде одинакова. Это было и при сове-тах, это есть и сейчас...

– А на водочку-то цены стабильные, - заметил Влади-мир Сергеевич, пролистав газету, которую он взял с жур-нального столика.
– Все взлетело на 200 -300 %, а водочка только чуть.

– Знаете, Володя, я недавно такую частушку слышал:

Над землей туман стоит -

Нулевая видимость.

У ларька мужик лежит -

Русская недвижимость.

Владимир Сергеевич рассмеялся и сказал:

– Один мужик написал письмо в 'Комсомольскую правду'. Он пишет, что надо видеть плюсы и извлекать пользу из любого положения. Недоступность многих про-дуктов позволила ему сбросить вес и избавиться от болез-ней. Теперь, пишет он, я занимаюсь лечебным голоданием ради сохранения здоровья.

– Да, мы народ крепкий, удар держим как боксеры-профессионалы. А что остается? Только юмор.

Есть у рыбы чешуя,

То - ихтиология!

Нету в доме ни...хрена,

Хоть плачу налоги я.

Владимир Сергеевич от души расхохотался.

– Нас бьют, а нам все нипочем, видите, смеемся, - серьезно сказал Виталий Юрьевич.

– И пьем. Непонятно только, на какие шиши. На еду денег нет, а на водку находим. Очередной русский пара-докс.

– Верно, Володя, русский парадокс. Именно русский. Как-то я сидел на остановке, а рядом два мужика, уже вы-пимши и куда-то еще пить идут, потому что один говорит другому: 'Вась, если я отключусь - не бросай, бей по шее, вот так, вот сюда, и я тогда встану, проверено''. То есть, идет пить и заранее знает, что напьется до отключения. И ведь не сказал: 'Останови, если я буду пить лишнее', а именно 'если я отключусь'...А то еще. Стою у книжного киоска. Мимо проходит сосед, сын нашего знакомого еще по старой квартире. Прошел, потом возвращается назад. Заметил меня. 'Здрасте, говорит, дядя Вить'. Я спраши-ваю: 'Ты чего туда-сюда бегаешь? Ищешь кого?'. 'Да ба-бу, мать ее, потерял! Пошла деньги менять. Жди, говорит, у остановки. И как сквозь землю провалилась, падла. Мне на работу надо. Трубу водопроводную менять, депутат в ЖЭК звонил, а я еще сегодня не опохмелялся. Хоть бутыл-ку винца выпить, а то, как я буду работать?'

– В Японии говорят про пьяниц, что это святые люди, - усмехнулся Владимир Сергеевич.

– У нас так не считают, просто это, как вы говорите, один из русских парадоксов, коих в России великое мно-жество.

Двери в зал приоткрылись, и в комнату заглянула Мила.

– Все спасаете Россию?
– благодушно сказала она.
– Идите ужинать.

Чай пили из самовара, с тортом, который принес Вла-димир Сергеевич. После сытного ужина чай пили неторо-пясь, с какой-то купеческой томностью. Все дышало поко-ем, и самовар, хоть и электрический, создавал атмосферу старого патриархального уклада.

Глава 24

– Третьего дня я встретил Вячеслава Михайловича, - Виталий Юрьевич употребил оборот, давно вышедший из речи. Иногда он вольно или невольно пользовался забы-тыми словечками, уже не употребляемыми в речи. Ему по-чему-то жалко было этих слов и оборотов, которые исчеза-ли из нашего языка. 'Намедни', 'отнюдь', 'соблаговоли-те', 'извольте', и он их иногда упрямо вытаскивал на свет.

Калейдоскоп политических и экономических измене-ний последних лет буквально взорвал русский язык прито-ком новых слов и понятий. И вместе со словами, уже при-нятыми в мире, например, 'инфляция', 'девальвация', 'эмиссия', наши молодые политики стали выдавать 'пач-ками' термины, подменяющие русские понятия. И теперь народ стал употреблять 'плюрализм' вместо 'различные мнения', 'консенсус' вместо 'соглашение', 'импичмент' вместо 'отставка', 'приватизация' вместо 'передача в собственность'. А еще 'ротация', 'популяция', 'мэр', 'киллер', 'шоу', а среди 'шоу' - 'ток-шоу' и так далее и так далее. Новые русские охотно подхватили эстафету, и у нас появились 'шопы', 'пиццерии', а также 'эквалайзе-ры', 'плейеры', 'блайзеры'. А для Виталия Юрьевича му-зыкой Моцарта звучала и умиляла до слез старославянская вязь, вроде 'Не единые похвалы, аще истинно рещи дос-тойно есть, понеже вси яко рыбы с понуждением сотвори-ли есте, а не хотением, а паче с роптанием '.

На сетования Виталия Юрьевича по поводу засорения русского языка Алексей Николаевич возразил ему, что язык не является чем-то неподвижным и статичным, а, на-против, изменяется и развивается в условиях общения. Из-меняются условия, которые требуют пополнения языка но-выми словами и выражениями.

– Ты же языкознание учил. Помнишь нашего Зыцеря?

– Да знаю я, - отмахнулся Виталий Юрьевич.
– Только одно дело, когда слово постепенно отмирает и выпадает из языка, оставаясь словарным, как, например, 'отнюдь', на защиту которого вставал еще, будучи гимназистом, Вален-тин Катаев, и которое вставит разве что Гайдар в свою ви-тиеватую речь, и другое дело, когда мы начинаем искусст-венно вытеснять русское слово, заменяя его иностранным или жаргонным.

– А чего тебя так пугает это?

– удивился Виталий Ни-колаевич.
– В истории есть такие примеры. В свое время шел мощный приток немецких слов при Петре I и фран-цузских при Екатерине II. Французская знать даже кичи-лась тем, что умеет говорить по-русски лишь с француз-ским акцентом.

Виталий Юрьевич невольно засмеялся, вспомнив Островского.

– Помнишь, как Бальзаминова учила сына? 'Вот, Ми-ша, есть такие французские слова, очень похожие на рус-ские. Послушаешь иногда на именинах или где на свадьбе, как молодые кавалеры с барышнями разговаривают, - про-сто прелесть слушать... Вот слушай! Ты все говоришь 'я гулять пойду'. Это, Миша, нехорошо. Лучше скажи: 'я хочу променаж сделать!' 'Да-с, маменька, это лучше', - соглашается Миша Бальзаминов.

– И ничего! Язык прекрасно сохранился, - пожал пле-чами Алексей Николаевич.

– Ага, благодаря тому, что против засилия иностран-ными словами выступали лучшие представители нашей интеллигенции, и только благодаря этому язык сдержал этот натиск. А сейчас происходит то же, но в отличие от того времени, мы даже не пытаемся противостоять этому. Теперь даже нецензурные слова, жаргонный и блатной язык становятся нормой в литературном языке.

– Ну, мат и жаргонный язык существовали во все вре-мена, а сейчас тем более; в период демократизации обще-ства, свобода проникает во все сферы быта, в том числе и в культуру речи. Слышал, как говорят тинэйджеры? 'Шнур-ки свалили, приходи жужу покрутим'.

– Да, но русские люди всегда были целомудренны и совестливы, и нецензурные слова и жаргонный язык упот-реблялись в узком кругу, и брань в общественных местах и в присутствии незнакомых людей, а тем более в присутст-вии женщин и детей считалась страшным проступком. А сейчас молодежь без мата уже говорить не умеет. Девушки употребляют нецензурные слова также свободно, как и юноши, и это чуть ли не пароль в общении среди молоде-жи, мол, свои. Так что, эти твои 'шнурки и жужа', кото-рую надо крутить, - безобидный лепет младенца. Кстати, что такое 'шнурки' и 'жужа'?

– 'Шнурки' - это родители, 'жужа' - магнитофон, - засмеялся Алексей Николаевич.
– Так что ты предлагаешь? За каждый мат в кутузку сажать? Как ты хочешь бороться с тем, с чем бороться бессмысленно?

– Ну, если основным чтением сделать низкопробную литературу, то нужно было ожидать не только падения нравственности, но и снижения требовательности к языку. И тем более, не нужно тащить в литературу мат и вульгар-ный язык.

– Ты имеешь в виду Алешковского?

– И Алешковского, и Тополя, и Ерофеева.
– Любой язык достаточно богат, чтобы выразить тончайшие оттенки эмоционального состояния или действия человека. И со-всем необязательно пользоваться медицинской терминоло-гией, чтобы описать любовную сцену. По крайней мере, ни Мопассану, ни Золя это в голову не приходило. А если бы, не дай бог, пришло, то это был бы Пузо или Эммануэль Арсан. Но мы же не станем сравнивать Золя с Арсан?

– Хорошо. А как ты смотришь на то, что, если вся на-ша страна походила на один большой лагерь, то лагерный язык волей-неволей переносился в той или иной форме на все слои общества. Отсюда и эта лагерная 'феня' в прозе Юза Алешковского.

– А как же Шаламов? Он провел в лагере достаточный срок, чтобы лагерный язык накрепко пристал к нему, и он, наверно, употреблял в разговоре крепкие выражения. Од-нако страшные страницы его рассказов чисты в художест-венном отношении и продолжают лучшие традиции рус-ской литературы.

– Нет, Виталий, я согласен, что нельзя смешивать два понятия языка: устный, разговорный, и письменный, лите-ратурный. Но ведь и ограждать искусственно литератур-ный язык от влияния устного тоже нельзя. Ты же вот тоже ищешь новые формы, и твои герои уже не говорят 'паки' и 'аще'.

– Оградить нельзя, но определенные каноны и формы должны оставаться в литературном языке и соблюдаться неукоснительно, а иначе язык становится искусственным и неживым. Когда я, очень давно, после завораживающих есенинских стихов обратился к его прозе и прочитал 'Яр', я был разочарован. Повесть была перенасыщена местными рязанскими словами и выражениями. Сестра поэта даже составила словарь таких слов. Мешает читать 'ободнялая снеговая сыворотка' от 'ободнять' - рассветать, 'скопыр-нулся' - умер, 'гасница' - лампада, 'мускорно' - трудно или 'напрягнул уши'. И что же? Его проза оказалась од-нодневкой, язык надуманным, искусственным. А ведь так говорили на рязанщине. Но Есенин добросовестно перенес устную речь в письменную, и мы не приняли это как высо-кохудожественное литературное произведение.