Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
Прибыв в район расположения бригады Самсонова, который недавно получил генеральское звание, Каледин представился ему, как старшему по званию:
– Ваше Превосходительство, за честь почёл бы воевать под Вашим началом. Вместе. Мой полк – личный резерв Главнокомандующего, но действовать я волен по собственному усмотрению.
Самсонов, от радости, даже захлопал себя по бокам огромными руками:
– Слава Богу, давно мечтал о кавалерии. Мы тогда не дадим ни единого шанса узкоглазым. А самое главное,– и он крепко обнял Каледина, – о верном боевом товарище мечтал.
И,
Каледин взял на себя вопросы разведки, сопровождения обозов с припасами и провиантом, отправлял добровольцев с пехотой Самсонова в тыл противника, где они производили расстройство его коммуникаций, уничтожали склады, разгоняли резервы.
И японцы сразу почувствовали силу и мощь действий столь необычного формирования – пехотной бригады, усиленной казачьим кавалерийским полком.
Казаки, как молнии, в специальных, под местность, комбинезонах – давнее и любимое детище Каледина, которые они пошили из японского трофейного обмундирования, обрушивались на врага всегда внезапно – и ночью, и средь бела дня, захватывали в плен офицеров, отбившихся от строя солдат противника.
В эти дни Каледин и стал свидетелем той сцены, о которой мы уже упоминали – успех действий бригады Самсонова оказал бы существенное влияние на ход всей армейской операции и враг был бы повержен.
Но Ренненкампф, командуя тоже бригадой, не пришёл на помощь Самсонову. И его богатыри, оказавшись один на один с многократно превосходящими их силами противника, вынужден был отходить, вынося с поля боя убитых и раненых – таков был неписанный закон, который Самсонов ввёл у себя в бригаде.
Тогда, в ставке Куропаткина, Самсонов и избил Ренненкампфа, накрепко завязав узелок ненависти и вражды друг к другу, которому суждено было развязаться лишь в ходе Мировой войны в Мазурских болотах, где армию Самсонова, уже умышленно, бросил погибать, одну, предатель и отступник Ренненкампф, но и это не отрезвило царя и он настоял на том, чтобы тот был назначен Главнокомандующим войсками фронта.
Это уже была не ошибка, это было значительно хуже её – это была глупость никчемного человека, государя России, который сам вёл себя, свою семью, всю Россию к фатальному концу.
После этой сцены, сидя в палатке с Калединым, который, впервые, от горечи, выпил целый стакан водки, Самсонов горько плакал, и всё говорил своему боевому другу, словно пророча:
– Алёша, родной мой, погибель России грядёт. И мы с тобой будем свидетелями невиданной катастрофы – Россию продают.
Если такие христопродавцы во главе войск, это же хуже измены. Они и ведут Россию к гибели.
Горько всхлипнул, размазал такие страшные и противоестественные слёзы на своём крупном лице, и продолжил:
– Попомнишь, Алёша, здесь мы в дерьме окажемся по уши. Алексеев, наместник царя на Дальнем Востоке, не авторитет для Куропаткина, он ему не подчинён. Стессель в Порт-Артуре его ни в грош не ставит.
Макаров, светлая голова, но ничего не успел с флотом предпринять, погиб. Его заместили таким же стесселем, который
боится корабли в море вывести, поставил их на прикол.Поэтому японцы и хозяйничают на море. А зачем тогда флот? Ты погибни в бою, но врагу нанеси урон, перережь его коммуникации.
Умница – Кондратенко, но ходу ему ведь не дают. Он – на вторых ролях. Низкородный малоросс. А то, что умный – это никого не занимает и никому не интересно. И везде – предательство, измена. Нам, вместо снарядов, вагонами иконы шлют. Что это, Алёша?
Посмотришь, эта кампания повлечёт за собой революцию. Возмущения по всей России, потому что мы, кроме как людей гробить, ни на что не способны.
Через двадцать лет этот разговор будет с горечью вспоминать Каледин. Но его друга боевого, Самсонова, уже не будет к этому времени в живых.
Не задержался и конфликт самого Каледина с Ренненкампфом.
Ренненкампф сам прискакал к нему в полк.
– Э… полковник, как старший по званию, приказываю Вам немедленно бросить полк, в конном строю, на ту, вон, сопку. Надо сбить японцев, так как моя бригада не может и голов поднять. Действуйте немедля. Я всю ответственность беру на себя.
Каледин не сдвинулся с места и смотрел на Ренненкампфа, как на пустое место:
– Милостивый государь, – он умышленно опустил уставное обращение, – я Вам не подчинён, и при всём Вашем желании полк на гибель не поведу. Считаю весь дальнейший разговор излишним.
И как не бесновался генерал, как ни топал ногами, Каледин спокойно, даже не замечая его выражения лица, взирал на него, как на тень, и даже не утратил хорошего расположения духа.
Ренненкампф ему этого никогда не забудет. И будучи даже в одном чине и равном положении с Калединым уже через несколько лет, всегда будет выступать, причём, непримиримо, против разумных, лично выстраданных нововведений талантливого военачальника.
Алексей Максимович не думал, что в эти дни судьба сведёт его и ещё с одним из будущих вершителей судеб России.
Вместе с Ренненкампфом, с требованием бросить полк на убой, если уж говорить прямо, в качестве поддержки и для поручений при генерале, к Каледину прибыл армейский подполковник, уже в летах, начинающий полнеть.
Что запомнилось в его облике сразу – это усы. Они были нарочито, кончиками, вздёрнуты вверх, и это придавало лицу подполковника какое-то фальшиво-уродливое выражение. Такие усы через десять лет узнает весь мир – их будут носить, в подавляющем своём большинстве, немецкие офицеры, подражая кайзеру.
Алексей Максимович на него и вовсе не обращал внимания, пока Ренненкампф не назвал того по имени-отчеству, а следующий раз – и по фамилии:
– Будете свидетелем, Антон Иванович, прошу Вас, столь безобразного поведения командира полка. Вот она, где крамола и всякая зараза в армии начинается, когда младшие по чину не выполняют решений старших.
И когда Каледин на эту тираду ответил лишь презрительной улыбкой, Ренненкампф вновь обратился к подполковнику:
– Подполковник Деникин! Прошу Вас составить рапорт по всей форме на имя командующего об отказе полковника Каледина выполнить моё приказание.