Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

Я написала ей перед отъездом, попросив известить телеграммой, если ей почему-либо неудобно будет увидеться со мной сейчас.

Телеграммы я не получила, но смело пустилась в путь. Железная дорога не шла через Екатеринослав. Со станции Синельниково пересаживались на другой поезд и ехали еще часа два. В Синельникове меня обокрали, вытащили из сумочки портмоне со всеми моими деньгами. Билет, по счастью, лежал отдельно. В Екатеринослав поезд приходил поздно ночью.

Я, конечно, была уверена, что моя подруга встретит меня. Каково же было мое удивление, кода перрон оказался пуст.

Я спросила у сторожа, где железнодорожное училище. Оно было против вокзала, и я пошла туда. На мой настойчивый стук вышла сторожиха и сказала, что учительница давно уехала в Нижний к матери. Не оставила ли она письма мне, спросила я. Сторожиха провела меня в ее комнату. На столе лежало мое нераспечатанное письмо. Она, значит, и не подозревала о моем приезде.

У меня сохранился только обратный билет от Екатеринослава до Синельникова и еще бесплатный билет первого класса от Курска до Москвы. И ни копейки денег. В Синельникове я решила посоветоваться с начальником станции и зашла к нему. Войдя в мое положение, он приказал выдать мне билет третьего класса до Курска. Я записала его фамилию, чтобы отец смог вернуть ему деньги за билет.

Но хуже всего было то, что я страшно проголодалась, а купить съестного не могла. С завистью смотрела я на пассажиров, развязывающих узелки с хлебом, яйцами и огурцами. Вероятно, многие из них угостили бы меня, но я стеснялась попросить даже корочку хлеба. Наконец, мы приехали в Курск, и я пошла показать мой билет. Начальник станции знал отца и сейчас же велел носильщику перенести мои вещи в отдельное купе первого класса. Я пыталась отказываться, вещей у меня было совсем немного. К тому же двугривенного дать носильщику не имелось. Пришлось и тут объяснять мои обстоятельства. Начальник станции успокоил меня и все же послал носильщика с вещами. Одно ему не пришло в голову: что я умираю от голода. Я же опять постеснялась сказать.

Последовала еще одна голодная ночь в роскошном купе первого класса. Поутру, проснувшись, я увидела, что мы уже подъезжаем к Кускову, где жил на даче отец с семьей. И он, и все дети встречали меня — оказалось, начальник станции был так любезен, что послал телеграмму отцу.

Едва выйдя из вагона, я простонала:

— Ради Бога, поскорей накормите меня, я умираю от голода.

Как теперь, помню поставленную передо мной большую кринку с простоквашей и увесистый кусок черного хлеба.

Я очистила всю кринку под любопытными взглядами всей семьи и только затем рассказала свои приключения.

Отец посмеялся надо мной, найдя, что во всем я сама и виновата. Как можно было заезжать в Екатеринослав, не зная наверное, что меня ждут там. Если бы я не заезжала, меня бы и не обокрали. А уж если так случилось, надо было сказать начальнику станции, что голодна, и он бы с радостью покормил тебя.

Но теперь все неприятности миновали. В их семье я провела очень приятный месяц.

Приезды В. Г. Короленко в Петербург.

Неудачное знакомство с Чеховым

Кончать Курсы мне приходилось уже не со своим курсом, а со следующим. Мои однокурсницы кончили еще весной. Я не очень жалела пропущенный год. Мне казалось, что Курсы уже дали мне все основное. Но тетино предположение, что я смогу лучше заниматься, если начну с начала учебного года, тоже не оправдалось. Прежде всего, я жила теперь не в курсовой обстановке. Тетя с дядей переехали в Петербург, и я, конечно, поселилась с ними, а они нашли квартиру в одном доме с Лесевичами, на Лиговке, очень далеко от Курсов.

Часто являлось искушение не ездить ради одной лекции на другой конец города, теряя три часа на переезд. Кроме того, мне не с кем было поделиться своими впечатлениями. Тетя с дядей охотно слушали мои рассказы, но сами они жили другими интересами и невольно втягивали в них и меня.

Дядя подготовлял сложное дело организации переписи в таком огромном городе, как Петербург. Затем, он деятельно сотрудничал в «Русском богатстве», и его скоро уговорили войти в состав редакции. Тетя увлеченно занялась литературной работой.

В доме у нас стали бывать сотрудники «Русского богатства» и другие писатели. Курсовые дела и лекции постепенно отступили на второй план. Почти каждый месяц из Нижнего приезжал Короленко и останавливался у нас. А он вносил с собой такое оживление, столько интересных рассказов, что думать о Курсах и лекциях стало просто скучно.

В середине зимы Владимир Галактионович приехал месяца на два и заявил, что они с дядей только мешают друг другу работать. У него накопилось множество непрочитанных рукописей, и он чувствует себя в неоплатном долгу. Поэтому он переедет в отдельную комнату. Но ему не сразу удалось осуществить свое намерение. Комнату он, правда, нанял недалеко от нас, в конце Невского, но переехать в нее не успел. Он захворал тяжелой инфлуэнцией, и тетя, конечно, не отпустила его. Несколько дней он пролежал в сильном жару, даже бредил, потом жар немного спал, и он потребовал, чтоб ему дали рукописи, мол, скучно лежать без дела. Рукописи ему дали, но едва ли в них что-нибудь могло сильно взволновать его. Читал он главным образом по утрам. Он привык рано просыпаться, а дядя с тетей вставали поздно.

Как-то утром, еще лежа в постели, я услышала движение в кабинете, где помещался Владимир Галактионович. Неужели он встает? Я не поверила своим ушам, ведь он еще болен. Но, спустя несколько минут, раздался скрип шагов, направлявшихся в переднюю.

Быстро накинув на себя платье, я выскочила в переднюю. Там стоял Владимир Галактионович и натягивал шубу.

— Владимир Галактионович! Что с вами? Ведь вы больны!

— Ах, бросьте! Чепуха. Не задерживайте. Боюсь опоздать. Вернусь — расскажу.

И он решительно вышел на лестницу.

Я разбудила тетю с дядей. Они терялись в догадках. Что такое могло быть в рукописях, что заставило его, еще совсем больного, так спешно помчаться куда-то?

Прошло часа полтора. Мы сидели за чаем, когда вернулся Владимир Галактионович, видимо, несколько сконфуженный.

Мы не приставали к нему. Выпив первый стакан чая, он сказал:

— Глупая история. Выходит, что я, действительно, мог так не торопиться. Но кто же мог знать?

— Да в чем же дело? — нетерпеливо спросил дядя.

Оказалось, автор одной из присланных в редакцию рукописей писал, что ему во всем в жизни не везет и этот рассказ — его последняя ставка. Если он годится, автор еще будет бороться. Если же до такого-то срока он не получит ответа, он покончит с собой. Назначенный им срок истек накануне.

Прочитав письмо, Короленко вскочил, как пружиной подброшенный. Из-за его небрежности, из-за непрочитанной во время рукописи человек, может быть, покончил с собой.

Не медля ни секунды, забыв о себе, он помчался на извозчике по указанному адресу.