Повесть о детстве

— Ты видишь эту манишку? — продолжает Фрайман.— Она сделана из бумаги. Её покупают в пятницу, чтобы поносить неделю и выбросить. Но я, я пошу её две недели — и ни одного пятнышка!

Довольный собой, он вежливо стучит в дверь:

— Господин Магазаник дома?

— Дома.

— Я на одну минуточку,— оправдываясь, говорит Фрайман и, схватив Сёму за руку, тащит его за собой.

В высокой светлой комнате, у стола, покрытого розовой, в цветочках, скатертью, сидит хозяин. На нём бархатная ермолка и чёрный гладкий сюртук с шёлковыми лацканами. Он

медленно тянет из блюдечка чай, и его кудрявые, чуть тронутые сединой волосы прилипли к мокрому, покрасневшему лбу.

— Я вам говорил относительно мальчика. Знаете, внук старика Гольдина.

Хозяин кивает головой и ловким движением забрасывает в рот три вишпи.

— Оп может вам пригодиться в лавке,— продолжает Фрай-мап, щуря глаза и заискивающе улыбаясь.— Почему мальчику не крутиться возле хорошего дела?

Хозяин кивает головой и, подняв пустой стакан, молча протягивает его прислуге. Девушка в белом платочке берёт маленький чайничек и льёт заварку, пристально глядя на хозяина. Магазаник внимательно следит за ней. Когда заварка достигает установленного уровня, хозяин кричит:

— Цы!

И девушка останавливается. Она ставит стакан на стол и осторожно набирает из сахарницы ложечку песку — одну полную, потом другую и опять выжидающе смотрит на хозяина. Магазаник поднимает руку:

— Цы!

Вынув из буфета банку с вареньем, девушка неуверенно кладёт в фарфоровое блюдечко вишни. Раз, два, три... Бегло взглянув в тарелочку, хозяин властно цедит сквозь зубы:

— Цы! — и пспомлнает наконец, что его ждут.

Подняв густые, лохматые брови, Магазапик удивлённо смотрит на Сёму.

Сёма чувствует па себе острый, цепкпй взгляд хозяина, но ему хочется смеяться. «Цы,— думает оп,— цы! Почему же просто не сказать: довольно? Ой, боже мой,— цы...»

Фрайман незаметно наступает ему па погу, и Сёма плотно сжимает губы.

— Так вот он, этот мальчик,— говорит Фраймап.

Хозяин облизывает ложечку и задумчиво смотрит на Сёму.

— Он вам пригодится, умный мальчик! — не унимается Фрайман.

Хозяин кивает головой. Сёма нетерпеливо переминается с ноги на ногу. А вдруг Магазаник сейчас крикнет: «Цы!» —что тогда? Но бесстрашный Фрайман не останавливается:

— Ему можно прийти завтра утром?

Хозяин кивает головой и сосредоточеппо давит ложечкой лежащие на дне стакана вишни...

Выйдя на улицу, Фрайман глубоко вздыхает и, положив руку па плечо Сёмы, важно спрашивает:

— Ну, как тебе понравился наш разговор?

Сёма насмешливо отвечает:

— Очень.

Но Фрайман не замечает насмешки:

— Ты заметил: он мне ни одного плохого слова не сказал!

— Но он же всё время молчал?

— Ай, что ты понимаешь! — с возмущением говорит Фрайман.— Другие бы мечтали о таком приёме. И какое обращение! Вот это я понимаю — богач!

Но Сёма не разделяет восторгов Фраймана:

— Значит, мне завтра прямо в лавку?

— Да,— отвечает Фрайман и, хмуро взглянув на Сёму, строго произносит: — Цы! Цы!

* * *

Хозяин Сёмы был человек со странностями. К сорока годам он имел уже хорошее состояние, вложенное в дела верные и приносящие солидный доход. Лучшие дома в местечке принадлежали ему. В двух банках Киева — Азовско-Донском и Торго-во-Промыгаленном — Магазаник имел кредит. Он был обладателем ценных бумаг и умел ими пользоваться. Но за всё время он почти не выезжал из местечка. Как купец второй гильдии, он имел даже право побывать в Петербурге, но его не тянуло в столицу. «Что я там не видел? — спрашивал он.— Мне и здесь хорошо».

Его дела требовали людей. Ему нужны были помощники дешёвые и выносливые. Но Магазаник никому не говорил об этом. Он был девятым сыном заурядного меламедаи самым удачливым. Он нажил состояние, его братья нажили горб. Так почему не помочь им, их детям, их дальним и близким родичам?

К Магазанику приходили племянники и племянницы. Они говорили то, о чём думали их матери и отцы. Они просили денег. Магазаник отвечал им: «Денег я вам дать не могу, но сердце — не камень. Я вам помогу заработать деньги!»

В заброшенных местечках, в окрестных деревушках, на базаре и на бирже он разыскивал родственников. Все с удивлением следили за молодым купцом: добрая душа, дай бог ему здоровья! И он находил двоюродных братьев своей матери, троюродных племянников своего отца, находил и давал им кусок хлеба. В лавках Магазаника не было ни одного чужого человека — от мальчика до приказчика все были связаны с ним родством, хотя бы самым отдалённым, и все чувствовали себя обязанными ему.

1 Меламед — учитель еврейской религиозной школы.

Разве не протянул он им руку в трудную минуту? Да, протянул. Разве не кормит он йх сейчас? Да, кормит. И разве это не божеское дело?

Магазапик был верный слуга богу, но больше всего он думал о себе. Чужие руки в деле — опасные руки, и ои с удовольствием посматривал на своих служащих: это сын покойной тёти Ривы, это сын дяди Шлемы, а это муж дочери дяди Шлемы. Все свои, все родные, все желают ему добра.

Однажды к Магазанику пришёл его брат Нахман, чахлый человек с впалой грудыо. Он дышал со свистом, и руки его дрожали.

— Соломон,— сказал он Магазанику,— вы (все братья говорили ему «вы») мне всё-таки мало платите.

Магазаник улыбнулся и ласково взглянул на брата:

— Ну какие могут быть счёты между родными! А? Сам подумай: я тебе чужой или ты мне — человек с улицы? Разве не одна мать несла нас под сердцем?

— Но вы мне всё-таки мало платите,— упорствовал Нахман.

— Ой, ты не понимаешь меня! Неужели ты думаешь, я забуду кого-нибудь из вас? В моём завещании тебе будет отрезан хороший кусочек!

Этим кончался разговор. Магазаник, статный, плечистый человек с красным затылком и большими крепкими челюстями, не собирался умирать. О завещапии он говорил часто так просто, для утешения родин. Он нередко притворялся больным, ставил себе примочки, глотал пилюли. Магазаник притворялся, «чтоб не сглазили». В действительности он за всю свою жизнь болел лишь один раз — корыо... В общине не знали его отношений со служащими-родственниками, не знали, сколько и кому ои платит. Знали лишь то, что сам Магазаник позволял знать.