Повесть о днях моей жизни

Все залились хохотом, глядя на нее.

– - "...Еще нам безотлагательно послать Илью Микитича и Ваню в город; пусть они там поищут людей, которые знают справедливые законы; надо сговориться с ними, получить от них бумаги насчет земли и правов..."

– - Это верно! Это так!
– - в один голос прошептали слушатели.

"...Я и сам бы поехал, да ноги мешают, а, между прочим, они тоже не плохо оборудуют, потому что они народ крепкий, здоровый, бывалый. Когда будет наш верх, первым делом выселить в Роговик Перетканного, черта лысого, барскую подлизалу. Ванюшкина отца -- тоже. Он хоть и бедный человек и много маялся, но сволочная голова, ездит день и ночь на парне и ходу ему не дает..."

– - Я на это не согласен,-- сказал я, глядя на маньчжурия.

– - Почему?
– - удивился он.-- Скажешь: родитель у тетя хороший?

– - Как и у других.

– - Ну, ладно, кончай писанье-то,-- сказал Галкин, нахмурившись.

Мужики сидели молча.

– - Читай, Петрович,-- проговорил шахтер.-- По-моему, тоже обижать старого человека не следует.

Я опять продолжал:

– - "...Сейчас нам надо больше действовать так: разговаривать с каждым, всех в свою веру подталкивать. Веры, говоря по правде, все мы одной, но много -- бараны. Воров из острога -- не знаю -- не то выпускать, не то не надобно. Должно быть, придется выпустить. Бумагу эту я написал вчера вечером. Как мы уговорились нынче собраться, вечером я и написал ее, чтобы был порядок и чтобы все знали, как я думаю и какие во мне ходят мысли. С подлинным верно, Прохор Сергеев Галкин, обиженный человек и негодная калека..."

Когда присутствующие передохнули и выпили по чашке чая, Галкин неуверенно оглядел всех:

– - Ну что, ребятеж, как писанье?

– - Очень даже умно!
– - загалдели все сразу.

– - Дотошный ты, Прохор Сергеич!..

– - Стало быть, принимаете?
– - спросил повеселевший маньчжурец.

– - Принимаем! Принимаем!

– - Завсем?

– - Завсем!

Солдат стал обнимать всех по очереди...

– - Теперь вы свои слова высказывайте, товарищи,-- предложил он.

Наклонившись над блюдечком, он обводил всех светлым, ласковым взглядом.

– - Я думаю так: нам надо бросить водку,-- поглаживая окладистую русую бороду, первым отозвался Александр Богач.-- Это правильно -- мир и согласие, у Прохора они в бумаге выставлены важно, но через водку добра не будет.-- Он потупился и добавил: -- Я сам люблю ее, грешную, ну, а если за такое дело принимаемся, значит, без глупостев. Выходит так, что мы теперь, как братья, а то и лучше...

Лопатин сказал так:

– - Про попов ты, Прохор Сергеич, забыл заметить, это обязательно необходимо.

Галкин повинился, что он про них запамятовал.

– - Я ведь не хуже твоего не люблю их,-- засмеялся он, обращаясь к Илье Микитичу.

Рылов наклонился к Штундисту, шепча ему что-то. Штундист откашлялся, подергал себя за верхнюю губу, где пробивался золотисто-желтый пушок, и сказал, глядя себе под ноги:

– - Людей надо в город... Чтобы эти бумаги скорее... И так по очереди все что-нибудь предлагали.

С жаром обсуждались незначительные мелочи, все подробности новой жизни. Разошлись по домам, когда уже стемнело.

На душе было радостно, и сердце пело по-весеннему.

IX

В субботу на базаре, через несколько дней после собрания, ко мне подошел Илья Микитич.

– - Когда, дружок, покатим?

– - Хоть завтра,-- ответил я.

Илья Микитич пришел рано утром на крещенье. Я сбегал за Галкиным, уговорил мать пойти ради годового праздника в церковь, отец копался на дворе: мы стали втроем совещаться: что делать, куда ехать, у кого добыть необходимые бумаги. Настоящих людей, которые помогали бы крестьянству, я не знал. Не знал и Лопатин. Живя лет пятнадцать назад в Одессе, он слышал разговоры о бунтовщиках, но по рассказам выходило, что это были господские кобельки, недовольные тем, что царь освободил мужиков от крепости.

– - К таким нечестивцам идти -- что в воду,-- закончил Лопатин свой рассказ.
– - Пускай они исчахнут!

А Галкин божился, что есть другие люди, не фальшивые, те, что гибнут за черный народ бескорыстно.

– - Робятушки, слышите! Да погоди же, ну вас к чертовой матери! Дайте слево сказать!
– - Он сучил руками, дожидаясь очереди; дождавшись, умильно склонил набок голову, ласково улыбнулся, дивясь нашей бестолковости.-- Чудаки-рыбаки! Разве я написал бы в бумаге, что надо искать их? Да повезите меня в Харбин: сейчас десяток откопаю -- и из солдат и из докторов!.. Эх, мать, Прасковья лупоглазая! Я все законы читал, книжки, обидно даже, что не верите!..

Прохор нахмурил брови, одно плечо приподнял, ссутулился.

– - У меня в ту пору муть была большая в голове, мало соображал -- что к чему, а то бы дело у нас веселее шло. Они насчет войны все больше: зачем и в каких видах, а про землю -- это, говорят, потом... Потом да потом, по губам долотом!.. Фершелочек один...-- Галкин весь расплылся.-- Умнеющий мальчонка! Таких, бат, как мы, теперь везде много, в каждом городе... И у нас должны быть, искать надо.

Когда стали перебирать купцов и мещан уездного города, которых знали наперечет, выяснилось одно беспутство и плесень -- хуже, чем в деревне.

– - Придется ехать в губернию,-- сказал Илья Микитич.

– - Ежжайте, робятушки, ежжайте,-- напутствовал маньчжурец.-- Ищите -- люди есть!

Чтобы меньше было в деревне разговоров, мы на станцию пошли пешком.

– - Говори: идем в земство,-- учил Лопатин,-- ты за прививками, а я -- насчет пчелы.

В город приехали вечером. Шум, гам, свистки, сотни суетящихся людей закружили голову: стоим на платформе, вылупив глаза, и спрашиваем друг друга: куда теперь?

– - Проваливай, не разевай рот!
– - кричит жандарм.-- Расставились, Ахремки!.,

– - Видишь азията?
– - шепчет мне Илья Никитич.-- Вон он, вынырнул! Пойдем от греха к сторонке.

Глаза у Лопатина блестят, он суетлив; говоря мне что-нибудь, наклоняется к самому уху и кричит.

– - Землячок, где тут хорошие люди живут?
– - хватает он за руку первого попавшегося артельщика.

Тот осмотрел нас с ног до головы, оправил белый фартук, засмеялся.

– - Хороших людей в городе много... Вам по какому случаю?

– - Да как тебе сказать, не ошибиться, милый,-- лебезит перед ним Илья Микитич,-- случаев у нас хоть отбавляй!.. Насчет земли, правов... Почти, можно сказать, от общества, а толков не знаем.

– - Тогда к адвокату: это по его части,-- сказал артельщик.-- Вот этой улицей. Присяжный поверенный Горшков...

Уже огни зажгли в фонарях, когда нам указали квартиру. Разряженная горничная отворила тяжелые двери; мельком взглянув на нас, презрительно бросила:

– - Не принимаем. Приходите завтра утром.

– - Вот погляди на шмарвозину,-- обиделся Илья Микитич,-- Отец в деревне лаптем щи хлебает, а она уж вон как -- через верхнюю губу плюет!

Переночевав на постоялом, с шести часов утра мы дежурили у квартиры. Часов в одиннадцать, наконец, впустили.