Повесть о первом взводе

Лейтенант пригнулся и подпер колесо спиной. Изо всей силы, так, что заболело в груди, попытался распрямиться, послать это ставшее неимоверно тяжелым колесо хоть на сантиметр вперед. Не было сил поднять голову, посмотреть, что делают товарищи. Но он знал, что сейчас каждый выкладывается, как только может. Гимнастерка на спине лейтенанта почернела от пота и пыли, мышцы окаменели от напряжения. Во рту стало сухо... Столяров понимал, что еще несколько минут такого напряжения, и он не выдержит, упадет и уже, наверно, не сумеет встать.

Вдруг дышать стало немного легче и мышцы ног чуть-чуть расслабились. Он не сразу понял, что это орудие стронулось с места, едва-едва, на каких-нибудь десять или, может быть, пять сантиметров, но стронулось!

– Пошла...
– прохрипел он.
– Пошла, ребята! Еще нажмем... По-ошла, ребята! Пошла... На-аша берет.

– Бе-е-рет!
– откликнулся где-то впереди, под станиной, Трибунский.
– Бе-е-рет!..

Орудие сдвинулось еще чуть-чуть, потом еще и еще... Движение это было едва заметным, но они ощущали его руками, впившимися в резину колес, прикипевшими к стальным станинам, чувствовали ноющими от напряжения мышцами.

Чтобы вывезти орудие на огневую, предстояло пройти с ним метров пять-шесть. Это казалось громадным, бесконечным расстоянием, пройти которое совершенно невозможно. Но они должны были... Они сейчас жили только для того, чтобы пройти этот путь.

Медленно, как в страшном сне, когда надо спешить, а ноги не слушаются и каждое движение, каждый шаг даются с неимоверным трудом, покатили они пушку к месту, которое Столяров наметил для позиции.

Все-таки, сумели, вывезли орудие. А дальше просто. Привычно развернули станины, и Малюгин вырубил лопатой, ставшей вдруг тяжелой и тупой, канавки для сошников. Вот и все. Стояли, бессильно опустив руки, не в состоянии сдвинуться с места. Отдохнуть бы сейчас, хоть десяток минут, лечь на землю, раскинуть руки, дышать эти десять минут глубоко и спокойно.

Столяров одернул выбившуюся из-под ремня гимнастерку, свел складки за спину.

– Снаряды!
– бросил он.
– Четыре ящика.
– Лейтенант понимал, как тяжело сейчас солдатам. Но не было времени для сочувствия?

Волоча ноги по рыхлой пахоте, солдаты пошли за снарядами. Они принесли четыре ящика, как приказал лейтенант, и положили их рядком, возле орудия, за станинами. Трибунский ударом каблука сбил с крайнего ящика задвижку и открыл его. Заблестела бронза гильз.

Малюгин опустился на корточки, выбросил деревянные планки, придерживающие снаряды, и подхватил крайний. Вынул из кармана большой клок ветоши, разделил его надвое. Половину бросил Гольцеву: "Не зевай, паря работай!" - и стал снимать со снаряда густую смазку. В этом был весь Малюгин со своей крестьянской обстоятельностью, хозяйской экономностью и предусмотрительностью. Бой еще не начался и неизвестно чем закончится, а он стирал со снаряда смазку, потому что если оставить ее, то после боя трудно будет чистить ствол орудия.

Столяров подошел к прицелу, снял чехол и заглянул в окуляр. Танки были еще далеко. Но надо было начинать.

– К орудию!
– отдал команду лейтенант. Подождал немного и приказал: - Заряжай!

Трибунский проверил, прочен ли упор у сошников, встал возле казенника. Малюгин недовольно поглядел на снаряды, с которых не успели снять смазку, сунул в карман ветошь, быстро шагнул к орудию и потянул рукоятку замка. Тот с негромким лязгом открылся. Трибунский плавно послал в приемник снаряд.

* * *

Танки шли на хорошей скорости, и лейтенант Столяров понимал, что нечем ему придержать их до прихода "тридцатьчетверок". А надо. "Представляешь, что они сделают, если выйдут на госпиталь?" - вспомнил он слова командира полка.

"Если бы оба орудия... Танков восемь. Как их задержишь?
– думал он, привычно прикидывая расстояние до приближающейся колонны.

– Открыть огонь сейчас?.. Не остановятся, но с дороги свернут и ход сбавят. Это хорошо. Но быстро засекут место, где стоит орудие, и в восемь стволов расстреляют издалека".

Подпустить ближе, на верный выстрел, и ударить но головному. Вложить ему снаряд под башню. Пока они глаза протрут, еще один можно приголубить... А остальные навалятся и расправятся с расчетом в считанные секунды. У них еще шесть стволов будет...

Лейтенант не спускал глаз с приближающихся машин. Густой рокот моторов едва доносился сюда, но изматывал, вселял тревогу. А что будет, когда подойдут вплотную?! Столяров хорошо знал, как надрывно ревут моторы тяжелых танков, как прогибается и дрожит земля под гусеницами.

"Попробуем придержать, - решил он.
– Нужен один хороший выстрел. Снайперский. Ударить и сразу убрать орудие. Чтобы не успели засечь позицию. Тогда они задумаются. Вслепую не полезут. Фрицы, если их пугнуть, осторожными становятся. А пока они будут топтаться, если не "тридцатьчетверки", то Логунов подоспеет. Ударит им во фланг".

Столяров навел на головной и медленно повел перекрестие прицела, удерживая его чуть-чуть впереди бронированной машины.

– Рот открой, - велел Малюгин Гольцеву.
– Когда стреляють, рот открывай, а то оглохнешь. Гольцев ничего не понял, но послушно разинул рот. Выстрел, хотя солдаты его и ожидали, ударил неожиданно и потому оглушительно громко. Резко откатился ствол орудия, и выброшенная из приемника гильза тоненько зазвенела. Малюгин послал в приемник второй снаряд.

Первый выстрел оказался неудачным. Снаряд прошел поверх колонны и умчался куда-то в степь. Немцы его даже не заметили. Танки продолжали двигаться так же равномерно, не нарушая строя.

– Перелет, - пробормотал Столяров.
– Будем считать пристрелочным.

Лейтенант не рассчитывал, что попадет первым снарядом, слишком далеко находились танки противника. Но когда к прицелу становится командир взвода, он должен показать класс. А тут - в белый свет, как в копеечку.

Он еще раз прикинул расстояние до колонны, сбросил на прицеле деление и приник к окуляру. Целился долго и тщательно. Опережение - полтора корпуса... И выстрелил. Получилось! Снаряд угодил в лобовую броню головного танка и вспыхнул на ней яркой звездочкой.

Трибунский причмокнул от восхищения. На такой дистанции, влепить со второго выстрела - это надо уметь.

Столярову некогда было наблюдать за танками. Главное - попал. И фрицы представления не имеют, откуда прилетел снаряд. Орудие они на таком расстоянии вряд ли заметят, но к омету станут присматриваться.

– Орудие в укрытие!
– приказал лейтенант.

Начиналась игра в прятки.

Малюгин и Гольцев вырвали из земли сошники, свели станины. Трибунский ухватился за колесо... Лейтенанту хотелось посмотреть, что делается в поле, но не было времени оглянуться. Навалился на второе колесо, и пушка скрылась за ометом.

Снаряд не пробил лобовую броню "тигра". Рикошетом ушел в сторону. Но танк замер, словно на пути его неожиданно оказалась неодолимая преграда.

Всего пару секунд стоял головной танк, потом, словно опомнился, рванулся с дороги, неуклюже перевалил через неглубокий кювет степного грейдера и осторожно пополз по полю, отворачивая то влево, то вправо, как бы разыскивая дорогу, по которой ему предстояло войти в село.

Остальные танки тоже среагировали: свернули в поле и, растянулись цепью. Медленно поползли вперед.